БЕЛАЯ НОЧЬ Не странно ли, что я вошла вчера В год тысяча семьсот… не помню точно! Я видела пакгаузы Петра Вдоль Крюкова канала, белой ночью. Два века – скоро три – тому назад… Неправда! Только сутки между нами, – От задремавших каменных громад Повеяло смолой и кораблями. В ночь белую – ни звезд, ни фонарей. Бесплотными становятся ограды Чугунные, и нет от них теней, И стерегут таинственные склады Всё, чем гордиться будет русский флот, Что доведут до совершенства внуки, Передавая клад из рода в род, Для «навигацкой хитростной науки» В глубоком чреве дремлющих китов, В скопленье инструментов и товаров, Готовятся зачатия судов, И жизнь пульсирует на дне амбаров. Уснула тишина на берегах, И даже ветер смолк, дышать не смея. Но кто же в семиверстных сапогах Шагает звонко за спиной моею? Вот обогнал… Вот показалась тень… В стекле темно-зеленого канала Мелькнул треух, надетый набекрень, Сажень косая плеч… И я узнала! Узнав, молчу В канале зыбь дрожит, Чуть золотится даль, рассвету рада, Над Новою Голландией лежит Забрезжившее утро Ленинграда. И голоса под сводами, и бег, Стук молотков, протяжный гул металла… Так начинает день Двадцатый век Среди домов старинного квартала. Еще не умер белой ночи свет, – Последний перламутр. Еще живая, Она торопится за мною вслед, И мы в пустом качаемся трамвае. А он бежит стремительно туда, Где новые для нас готовы встречи. Неподалеку плещется вода, И запах моря всё сильней и резче. Окно в Европу!.. Медленно идут, Пестрея флагами чужих народов, К нам в гости корабли… А сколько тут И наших океанских теплоходов! Всё шире расстилается заря И видит сверху гавани другие, Где крейсера опустят якоря – Огромные чудовища морские. Средневековых башен тяжелей, В стальной броне, в лучах военной славы Праправнуки линейных кораблей Сомкнут ряды на страже у Державы. Ночь белая! Дай мне последний сказ О том, кого я, не назвав, узнала, Когда он промелькнул, всего лишь раз, В темно-зеленом зеркале канала! Нет больше ночи… Свет ее потух В слепящем блеске солнечного диска. Три темных точки – призрачный треух – Над горизонтом проплывают низко, А под треухом – знаю чьим – незрим Туманный лик… Там, в командирской рубке, Стоит гигант… И в небе вьется дым Его прокуренной голландской трубки. НАВОДНЕНИЕ Нева вставала черною стеной И шла на берег, все преграды руша. О, как, наверно, в темноте ночной Деревьев бедных тосковали души. Нева врывалась в беззащитный сад, И одичалый ветер в рог победный Трубил и выл, как двести лет назад, Когда, коня пришпорив, Всадник медный Всю ночь скакал по мокрой мостовой, А волны к конским ластились копытам… Деревья обнаженной головой Трясли над каждым деревом убитым, Но где же им предотвратить беду, Прогнать ее бессильными ветвями! Тридцать четыре мертвеца в саду Свалились навзничь, вырваны с корнями… Пора настала прекратить игру. Жестокое свое закончив дело, Нева ушла назад и поутру, Чуть, вздрагивая, сонно голубела. И дом в саду, устав от бури, спал. Он уцелел, и уцелели люди. В тот ранний час еще никто не знал, Не погашал, не говори о чуде. А чудо было!.. Резко наклонясь И падая на дом неудержимо, К нему стволом не прислонился вяз, Себя не спас, пройдя нарочно мимо И грузно рухнув… Он не захотел Поранить дом… Взметнулась гривой крона, Но великан сраженный не задел Ни старых стен, ни окон, ни фронтона, Ни тех, кто думал только о себе: Прошла опасность, отлегла тревога! Деревьям ли противиться судьбе? Конечно, жаль, но на земле их много… В траве промокшей стынут озерца, Разбросанные вихрем и Невою, И дерево лежит у ног крыльца, Благословив ветвями всё живое, Всю жизнь возобновленную кругом, И смерть свою, и уцелевший дом. ПОСЛЕДНИЙ РАЗ… Памяти Евгении Александровны Ланг Голос был чуть слышен в телефоне. Падал снег над дальнею Москвой, И казался снегом голос твой, Неземной, уже потусторонний. Где она, другая сторона, Смутно предугаданная нами? Но была она почти видна Над антеннами и проводами, Над Смоленской улицей, сквозь сон, Сквозь беспомощную грусть разлуки… Там, в Москве, усталый телефон На свободу отпустили руки… Волны снега шли издалека, Обволакивая тишиною… Прежняя, ты мне всю жизнь близка, Уходящая – дороже вдвое. Снежный голос угасал, Перейдя в легчайшее дыханье, И коснулось слуха в первый раз Явственно и чисто: «До свиданья». Этим горним воздухом дыша В Стороне, которой нет названья, Подошла ко мне твоя душа… Снег пронесся, пролетел… Куда? До свиданья, друг мой, до свиданья! До вчера. До – завтра. До – всегда. 1973 |
