– Счастливая.

– Она веселилась?

– Она была счастлива.

– И?..

– А потом ушла. Мне показалось, что рановато. Но…

– Почему она ушла рано?

– Она не сказала.

– Она ушла с кем-то?

– Я не…

Лиза умолкла на полуслове.

Лунд нагнулась, желая видеть ее глаза.

– Я не видела! Зачем вы все время задаете эти вопросы? Что вам от меня надо?

Лунд подождала, пока вспышка угаснет, сунула в рот жвачку.

– Нанна была твоей лучшей подругой, правильно? Я думала, ты захочешь помочь.

– Я ничего не знаю.

Перед беседой снимки были тщательно отсортированы. Ничего тревожащего. Ничего откровенного. Лунд достала самый последний кадр и показала Лизе:

– Тебе знаком этот кулон?

Черное сердце на золотой цепочке.

Лиза покачала головой:

– Похож на старинный.

– Ты никогда не видела его на Нанне?

– Нет.

– Ты уверена?

– Я уверена, уверена, уверена! – вскричала девушка. – Я видела Нанну на вечеринке. Я обняла ее. Я не знала, что вижу ее в последний раз… – Лиза Расмуссен уставилась в стол, избегая смотреть на фотоснимки, избегая смотреть на Лунд. – Я не знала, – повторила она.

– Я проверила, – сказала Риэ Скоугор. – Люнге не состоит в нашей партии. Он был временным работником от агентства, к которому мы обращались пару раз. Его мог нанять кто угодно.

Они стояли за дверью штаба, в коридоре, и говорили шепотом. Хартманн выглядел так, будто всю ночь не сомкнул глаз.

– Хорошо, – сказал он.

– Хорошо, если об этом узнают все. А если мы ничего не скажем и журналисты докопаются до него…

– И что тогда?

– Они скажут, что мы наняли убийцу и покрываем его. Если об этом услышит Кирстен Эллер, можешь попрощаться с альянсом. Мы должны сделать заявление. Должны немедленно обозначить нашу позицию.

Хартманн колебался.

– Послушай, я же твой советник, Троэльс. И я говорю тебе: мы стоим на краю пропасти. Когда упадем, будет поздно…

– Ладно, ладно. Делай заявление. Но сначала предупреди полицию.

– А как быть с Эллер?

– Я все улажу сам.

К середине дня гимназия опустела. В безлюдном коридоре, рядом с раздевалкой, Лунд и Майер сравнивали полученные результаты. На стене по одну сторону висели информационные листки о вреде наркотиков, алкоголя и секса, по другую – постеры с кинозвездами и рок-певцами.

Майер проделал огромную работу. Он обнаружил трех человек, которые видели, как Люнге привез в гимназию предвыборные агитационные материалы, и было это вскоре после полудня.

– А вечером?

– Вечером машина тоже была здесь. Может, он услышал, что в гимназии праздник, и вернулся.

– А это точно была та же машина?

Майер вложил ей в руку несколько фотографий и ухмыльнулся:

– Ребята делали снимки для веб-сайта гимназии. Готовили обзор о вечеринке. Ищите на заднем плане. Это та самая машина.

У него зазвонил телефон. Пока он разговаривал, отойдя в сторону, Лунд просмотрела фотографии. Позади подростков в жутковатых костюмах, масках и париках виднелся силуэт черного «форда».

Майер начинал сердиться.

– Я вам уже говорил: это не обсуждается, – рявкнул он в телефон.

Сердитый Ян Майер. Это было что-то новенькое. Она продолжила перебирать фотографии. Когда Лунд было девятнадцать, Хеллоуин не отмечали. А если бы отмечали… Интересно, что бы сказала ее мать.

– Я не буду вам больше повторять, – гаркнул Майер. – Ответ – нет.

Он уставился на свой телефон. Выругался.

– Не могу поверить. Она дала отбой.

– Что происходит?

– Хартманн собирается сделать заявление прессе. Пытается уберечь свой тощий зад…

Лунд сунула папку с фотоснимками ему в руки:

– Мы едем в ратушу. Вы поведете.

Бирк-Ларсен поехал на заказ как в тумане, но работать все равно не смог и поэтому вернулся домой, сел с Пернилле на кухне. Они не разговаривали, просто ждали, сами не зная чего.

Потом пришла Лотта, ее сестра. На одиннадцать лет моложе, по возрасту она была столь же близка к Нанне, как и к Пернилле. Бирк-Ларсен сидел в углу немой и неподвижный, наблюдал, как сестры обнимаются и плачут, завидовал тому, что они могут открыто проявлять свои чувства.

– А как мальчики?

– Еще не знают, – сказала Пернилле. – Тайс?

– Что?

Это было первое слово, сказанное им за час.

Лотта присела за стол и всхлипнула. Пернилле проверила школьное расписание, висевшее рядом с семейными снимками.

– Мы забираем мальчиков после рисования, в два часа.

– Да.

Лотта не могла остановить рыдания.

– Что она там делала? Нанна никогда бы не села в машину к незнакомому человеку.

Бирк-Ларсен налил себе еще кофе. Чтобы сдержать крик, рвущийся наружу.

Пернилле без причины передвигала фотографии, приколотые к пробковой доске на стене.

– Мы должны… – Она высморкалась, сделала два глубоких вдоха. – Мы должны думать о мальчиках.

Она снова плакала, но не желала показывать это.

Бирк-Ларсену мучительно хотелось действовать. Убежать из дома. И он знал, что невысказанная мысль – это тоже предательство.

– Нужно сказать им, – выговорил он.

Лунд вошла в штаб Либеральной партии. Там пахло потом, полированным деревом и старой кожей. Скоугор, чересчур элегантная и чересчур самоуверенная советница Хартманна, говорила по телефону о деталях пресс-релиза. Когда она закончила, Лунд сказала:

– Я хочу его видеть.

– Он на встрече.

– А-а, – протянула Лунд.

Она наблюдала, как Скоугор вернулась к компьютеру, стала что-то печатать стоя, как делают крайне занятые люди.

– Вы уже подготовили заявление? – спросила она.

Продолжая печатать:

– Да. Мы больше не можем ждать.

– Но вам придется подождать.

Скоугор глянула на дверь позади себя, сказала медленно, будто говоря с умственно отсталым:

– Мы не можем.

Лунд пересекла помещение. По дороге оттолкнула Скоугор, когда та налетела на нее с криком, и открыла дверь.

Троэльс Хартманн выглядел удивленным, как и дама, сидящая рядом с ним.

Кирстен Эллер. Полноватая женщина с предвыборных плакатов. Сейчас она не улыбалась. Она не любила, когда ее отрывали от дел.

– Простите, – сказала Лунд политику в отглаженной синей рубашке, – но нам необходимо поговорить.

Минутой позже Кирстен Эллер оказалась у окна на диване, откуда она не могла слышать беседу.

Хартманн пытался объясниться:

– Если пресса подумает, будто я лгу…

– Это дело об убийстве. Вся информация конфиденциальна. Мы не можем упускать наши шансы…

– А как же мои шансы?

Он был необычным человеком: сполна одарен харизмой политика, окутан аурой беспечной искренности. И умудрился задать свой вопрос без видимого смущения.

Ожил ее мобильник, она выхватила его из сумки, вздохнула, увидев номер, но тем не менее ответила:

– Бенгт? Давай я тебе перезвоню.

Звуки молотка на заднем фоне.

– Я дома. Пришли плотники. Какое дерево ты бы хотела для сауны?

Лунд нахмурилась. Хартманн пока терпеливо ждал.

– А какое дерево обычно используют в саунах?

– Сосну.

– Прекрасно, сосна подходит.

– Но это зависит от…

– Не сейчас. Я перезвоню тебе.

Отбой.

Хартманн уже направлялся к женщине, сидящей на диване в его кабинете.

Лунд поймала его за локоть, посмотрела прямо в глаза. Было в них что-то…

– Мы поймаем его очень скоро. Пожалуйста, не мешайте нам.

– Как скоро? Сегодня?

– Надеюсь.

Хартманн медлил. Наконец сдался:

– Ладно. Я подожду. Но только один день.

– Спасибо, – сказала она.

– Полярная сосна.

Лунд остановилась.

– Полярная сосна. Она лучше подходит для сауны, чем обыкновенная. Меньше смолы.

– Вот как.

В двери возник Майер, пора было уходить.