– Тринадцать лет назад задержан за эксгибиционизм на детской площадке. Через год изнасиловал девочку. Четырнадцатилетнюю.

Шеф слушал. Лунд стояла у двери с остывшим кофе. Выражение лица Букарда ей не нравилось.

– Спустя шесть лет после этого помещен на принудительное лечение в тюремную психиатрическую больницу. Выпущен восемнадцать месяцев назад.

Все это Майер повторил по памяти, всего лишь раз просмотрев дела. Производит впечатление, подумала Лунд. В каком-то смысле.

– Так почему он на свободе? – спросил Букард.

Майер пожал плечами.

– Потому что его больше не считают опасным? – предположила Лунд.

– Всегда так говорят.

– Не всегда, Майер, – отрезал Букард. – Сара, что скажешь?

– Нужно поговорить с ним.

Майер вскинул брови:

– Это мягко сказано.

Он играл со своей полицейской машинкой. Катал ее по столу и радовался, когда от этого на крыше вспыхивал синий маячок и включалась сирена. Совсем как ребенок.

– Прекратите, – сказал ему Букард. – И вообще, мне надо поговорить с ней.

Майер поставил машинку на стол с преувеличенной осторожностью.

– Если речь пойдет о деле…

Но что-то во взгляде Букарда остановило его, и он, бормоча себе под нос, вышел.

Как только за ним закрылась дверь, Лунд подхватила свою сумку и сказала:

– Мы об этом уже говорили. Ты знаешь ответ.

– Ситуация меняется.

– Шеф! Нам негде жить. Бенгт ждет меня в Швеции. Марк завтра должен быть в школе.

Она пошла к двери.

– Я только что из лаборатории, – сказал Букард ей вслед. – Девушка была жива, когда машину столкнули в канал. Требуется двадцать минут, чтобы машина такого размера заполнилась водой. И добавь к этому время на то, чтобы захлебнуться.

Он стал вытаскивать из конверта пачку отчетов и фотографий.

– Это не мое расследование, – сказала Лунд, копаясь в сумке, перекладывая вещи, которые уже сложила туда.

– Ее насиловали несколько раз. Он пользовался презервативом и никуда не торопился.

Лунд подождала, пока он закончит читать заключение, и сказала:

– Марк уже настроился на поездку. Нет!

– Все это продолжалось часами, возможно, все выходные. Характер ранений указывает на то, что до того, как привезти в лес, ее держали где-то в помещении.

Лунд сняла с крючка пальто.

– И вот еще что, – сказал Букард, держа на весу маленький пластиковый пакет для вещдоков.

Лунд не могла не посмотреть.

– Майер показывал это матери. Она говорит, что никогда не видела этот кулон. – Букард откашлялся. – Девушка сжимала его в правой руке в момент смерти. Мне кажется, что это он заставил ее надеть кулон. Она сорвала его с горла, когда тонула. Других объяснений не вижу.

Лунд стояла у окна, глядя на унылый внутренний двор перед тюремными камерами.

– Это не обычная схема, Сара: изнасиловать девчонку, а потом убить, чтоб не шумела. Ты это понимаешь. – Он буравил ее черными глазами-бусинами. – Думаешь, мы когда-нибудь нашли бы ее, занимайся этим делом… – он кивнул на дверь, – наш новый друг Майер?

– Я не останусь…

– Со Стокгольмом я договорился. Они подождут, пока ты закончишь это расследование.

И он ушел, оставив фотографии, отчеты и маленький пакетик для вещдоков на столе. Ушел, оставив Лунд наедине с собой. Она думала о Марке и Бенгте. О Швеции и о новой гражданской работе в Стокгольме. Но в основном она думала о Нанне Бирк-Ларсен, об истерзанном теле в багажнике черного «форда», сброшенного в илистый канал.

Лунд взяла прозрачный пакет, поднесла к свету.

Это был кулон на позолоченной цепочке. Дешевое стек ло. Броская вещь. Не похожа на обычные украшения. Черное сердце.

Вернулся из коридора Майер с красным лицом. Должно быть, Букард ему сказал.

– Это возмутительно.

– Полностью с вами согласна. Мы будем действовать, как я сочту нужным, до конца недели. Если дело к этому сроку не будет закрыто, отдам его вам.

– Хорошо.

По его лицу нельзя было сказать, что ему хорошо.

– На этот период соблюдаем мои правила: обращаться с людьми уважительно независимо от того, нравятся они нам или нет, в машине не курить, скорость не более пятидесяти километров в час…

– Пускать газы можно?

– Нет. И никаких сырных чипсов и хот-догов.

– Есть пожелания по нижнему белью?

Она подумала пару секунд:

– Оно должно быть чистым.

Школа – это мир в миниатюре, полный слухов и сплетен.

Когда учитель, которого все звали Рама, вошел тем утром в здание гимназии, он кожей ощутил, как новость парит по коридорам, подобно злому призраку.

Потом ректор Кох сказала ему:

– Я могу сама это сделать, если хотите.

– Ученица моя, – ответил он. – И мой класс.

Пять минут спустя он вошел в аудиторию, в руках нет книг, на лице нет улыбки. Посмотрел на них, на каждого по очереди. Уже не дети, еще не взрослые. Оливер Шандорф с неукротимыми рыжими волосами, кислым лицом, обкуренным взглядом. Лиза Расмуссен, ближайшая подруга Нанны, уступающая ей и в уме, и в красоте.

Что ты сказал, кроме очевидного? Что предложил, кроме банального?

С мрачным выражением на смуглом лице Рама произнес:

– Только что стало известно… – Он умолк, закрыл глаза, услышал жестокость слов еще до того, как выговорил их. – Полиция говорит, что Нанна погибла.

Все, как один, ахнули. Потом слезы, всхлипы, шепот.

– Сегодня больше уроков не будет. Вы можете идти домой. Или можете остаться. Учителя будут здесь весь день. Если нужно, помощь вам окажут психологи.

На задних партах поднялась рука. Кто-то задал неизбежный вопрос:

– Что случилось?

Человек, которого они все называли Рама, думал о своей семье, о трудном пути, который им пришлось пройти, уехав из многострадальной, гибельной страны. Он тогда был ребенком. Но, судя по разговорам родных, все же понимал, насколько безопасным был этот город по сравнению с его родиной.

– Я не знаю.

Еще одна рука:

– Ее убили?

Ладони Лизы Расмуссен взлетели к лицу, но не удержали крик боли и скорби.

– Я понимаю, у вас возникает много вопросов. У меня тоже они есть. Но бывает так… – Учитель всегда знает, что сказать. Учитель всегда честен. – Иногда быстрых ответов нет. Мы должны дождаться их.

Он подумал о том, что ему говорила Кох. Подошел прямо к Лизе, положил руку ей на плечо, попытался встретиться с девушкой взглядом.

– Им нужна твоя помощь, – сказал он. – Лиза?

Никакого ответа.

– Полиция хочет поговорить с тобой.

Она закрыла лицо руками.

– С тобой и Оливером.

Рама поднял глаза. Парень был здесь минуту назад. Но теперь стул пустовал.

Лунд показала Лизе фотографию черного «форда»:

– Ты видела эту машину?

Лиза кивнула:

– Может быть. Похожую на эту.

– Когда?

Девушка подумала и сказала:

– В пятницу. Перед вечеринкой. По-моему, из нее что-то выгружали.

Лунд положила перед ней снимок Йона Люнге из полицейского архива.

– А его видела?

Девушка посмотрела на лысоватого мужчину с пристальным взглядом, седыми усами и шрамом на щеке, с табличкой с тюремным номером.

– Это он сделал?

– Просто скажи, видела ты его или нет.

Лиза снова всмотрелась в фотографию и сказала:

– Кажется, нет. Что он сделал с Нанной?

– Может, он заходил в гимназию? Или появлялся в тех местах, где ты бывала вместе с Нанной?

Долгая пауза, потом она потрясла головой:

– Нет, я никогда его не видела.

Лунд отложила фото:

– Ты знаешь, почему Нанна сказала родителям, что останется ночевать у тебя?

– Не знаю. – Снова полились слезы. Она стала похожа на десятилетнюю девочку. – Я подумала, что она хотела с кем-то встретиться.

– С кем?

– Не знаю.

– Лиза…

– Я не знаю!

Заход с другой стороны. Они стали говорить о вечеринке.

– Как бы ты описала ее настроение? – спросила Лунд.