– Майер, – сказала Лунд.

– Мне нужны ответы! – рявкнул он.

– Майер!

Это было сказано довольно громко. Он остановился.

– Позвоните в штаб, – приказала она. – Доложите Букарду о ситуации. Сообщите ему, что мы будем опрашивать волонтеров.

Он не двинулся с места:

– Букард уже давно в постели…

Она со значением посмотрела ему в глаза:

– Выполняйте.

Он отошел к окну.

– Есть ли у вас какие-то соображения о том, где сейчас эта женщина? – спросила Лунд.

Вебер посмотрел в листок перед собой, что-то отчеркнул зеленым маркером:

– Скорее всего, здесь.

Скоугор взяла у него листок, пробежала глазами написанное, потом передала полицейским.

– А как же пресса? – спросила она. – Если они узнают.

Лунд недоуменно пожала плечами:

– Убита молодая девушка. Мы не можем держать это в секрете.

– Вы нас не поняли, – пояснил Хартманн, – речь идет о нашей машине. Если она как-то замешана, мы должны сделать официальное заявление, чтобы никто не обвинил нас в том, что мы что-то скрываем.

– Никаких публичных заявлений до окончания расследования, – потребовала Лунд. – Обсуждать детали дела можно только со мной.

Скоугор поднялась, размахивая руками:

– Мы готовимся к выборам! Мы не можем допустить кривотолков!

Лунд отвернулась от нее к Хартманну:

– Информация, которую вы нам сейчас предоставили, является конфиденциальной. Если вы решите обнародовать ее и тем самым поставить под угрозу ход расследования, я не могу вас остановить. Однако не забывайте о последствиях, а они будут, я вам обещаю, Хартманн.

Вебер кашлянул; Скоугор умолкла. Майер выглядел довольным.

– Риэ, – наконец сказал Хартманн, – я думаю, мы можем подождать. При условии… – Просительная улыбка мелькнула на его губах.

– При каком условии? – спросил Майер.

– При условии, что вы предупредите нас, когда соберетесь общаться с прессой. Так, чтобы мы могли работать вместе. И быть уверенными, что все правильно.

Он сложил руки на груди. Рубашка того же цвета, что и предвыборный плакат за спиной. Все здесь было продумано и скоординировано. Спланировано.

Лунд достала визитку, вычеркнула свое имя, вписала вместо него имя Майера.

– Завтра утром позвоните Яну Майеру по этому номеру, – сказала она. – Он будет держать вас в курсе.

– А разве не вы? – спросил Хартманн.

– Нет, – ответила Лунд. – Дело ведет он.

Вебер ушел вслед за полицейскими. Скоугор все еще кипела негодованием:

– Что, вообще, происходит, Троэльс?

– Понятия не имею.

– Если мы что-то скроем, а журналисты потом пронюхают об этом, они разнесут нас в клочья. Они обожают такие истории.

– Мы ничего не скрываем. Мы делаем то, о чем просит полиция.

– Да никто об этом и не вспомнит.

Хартманн надел пиджак, задумчиво посмотрел на нее:

– Выбора у нас нет. Те же журналисты точно так же разнесут нас в клочья, если мы помешаем расследованию. Лунд прекрасно это понимает. И раз мы не имеем никакого отношения к убийству, тут не о чем больше говорить.

Скоугор уставилась на него:

– Что? Девушку нашли в одной из наших машин! По-твоему, мы не имеем отношения к ее убийству?

– Не имеем. А вот что меня действительно волнует, так это наша кампания.

Он указал на дверь, ведущую в основные помещения их штаба. В дневное время там работало восемь-десять сотрудников.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты уверена в том, что мы защищены? Наши компьютеры, электронная почта?

Едкая усмешка.

– По-моему, у тебя начинается паранойя.

– Вспомни Бремера. Как он смог так ловко обыграть нас с финансированием школ? Откуда он знал о двадцати процентах? – Хартманн вспоминал разговор с Бремером, слова мэра о его покойном отце. – Старый лис что-то задумал.

Она принесла ему пальто, помогла одеться, заботливо застегнула все пуговицы.

– Что, например?

Хартманн рассказал ей вкратце о том, зачем приходила Тереза Крузе, о неизвестном журналисте, который наводит о нем справки.

– Нет никаких сомнений, что он получил часть информации отсюда, а как же иначе?

– Почему ты мне ничего не сказал? – недовольно спросила Скоугор.

– Говорю сейчас.

Он заглянул в основной офис. Столы и компьютеры, полки с папками, телефоны. Внутри этой комнаты, в глубине ратуши, хранились все подробности их предвыборной кампании, надежно запираемые на ночь на ключ.

– Поезжай домой, – сказала она. – Я сама тут все проверю.

Хартманн подошел к ней, взял за плечи, нежно поцеловал:

– Я тебе помогу.

– Поезжай домой, – повторила она. – Ты должен отдохнуть, утром у тебя важный разговор с Кирстен Эллер. Хочу, чтобы ты был в полной боевой готовности.

Он повернулся к окну, посмотрел на площадь:

– Они сказали, ей было всего девятнадцать. Только начинала жить.

– Но мы ни в чем не виноваты.

Троэльс глядел на голубые буквы гостиничной вывески и желтые фонари.

– Очень на это надеюсь.

– Как вы могли пообещать, что мы его найдем? – спросила Лунд.

Они ехали в ее машине, Майер был за рулем.

– Никогда больше так не унижайте меня! – выпалил он. – Да еще перед всеми этими клоунами!

Он так открыто и так по-детски злился, что было даже забавно.

– Больше не буду – я ведь уезжаю. Но почему вы пообещали это? В морге, отцу?

– Потому что мы найдем… – Помолчав, поправился: – Я найду.

– Никаких обещаний давать нельзя. Это правило номер один.

– У меня другие правила.

– Да, я заметила.

Майер включил радио, настроил волну, грянул оглушительный рок. Лунд наклонилась вперед и выключила радио, сверилась с листком, где был записан адрес:

– Здесь поверните.

Статуя всадника с поднятым мечом. Величественное иллюминированное здание. Многоэтажный паркинг. Здесь собиралась команда Хартманна перед тем, как отправиться в очередной рейд задаривать город его плакатами, буклетами, значками, кепками и футболками.

Автомобили, арендованные для штаба Хартманна, находились на втором этаже. Совершенно одинаковые черные «форды» – копии того хэтчбека, который они вытащили из канала. Лунд и Майер обошли их вокруг, натыкаясь постоянно на фотографию Троэльса Хартманна, наклеенную на стекла машин. Дверь одного из багажников оказалась поднятой. Тремя часами ранее в точно таком же багажнике она видела израненный полуобнаженный труп Нанны Бирк-Ларсен в рваном грязном белье. Здесь же стояли бесчисленные коробки с листовками, все с той же фотографией Хартманна: легкая мальчишеская улыбка, отголоски былого страдания в глубине честных глаз.

Откуда-то из недр паркинга появилась светловолосая женщина, она подошла и неуверенно посмотрела на Лунд. Та показала ей свое удостоверение, спросила:

– Рикке Нильсен?

Женщина выглядела утомленной. И она явно занервничала, когда с другой стороны машины показался Майер, сел на край открытого багажника и стал наблюдать за ней, сложив руки на груди.

– Мне нужно имя водителя, который работал в эти выходные, – сказала Лунд.

– А в чем дело?

– Номер машины, которая нас интересует… – Лунд принялась листать блокнот.

– Икс-у-два-четыре-девять-один-девять, – подсказал Майер. Он встал, приблизился к Нильсен. – Черный «форд», такой же, как этот. Мы хотим знать, кто ездил на нем последним. – И улыбнулся, вероятно считая свою улыбку приятной.

Поодаль от них несколько человек грузили в автомобили плакаты с улыбающимся лицом Хартманна.

– У вас тут целая организация. Как вы со всем этим управляетесь? Наверное, ведете журнал учета?

– Да, конечно.

– Можем мы взглянуть на него? Пожалуйста.

Она кивнула, пошла за журналом. Майер подмигнул Лунд. Вернулась Нильсен:

– Так вы сказали, номер икс-у… Как там дальше?

– Икс-у-два-четыре-девять-один-девять.

Лунд оставила Майера говорить с Нильсен, а сама стала наблюдать за мужчинами с плакатами и листовками. В паркинге было холодно. Но не слишком.