Она не стала вставать со стула. Вместо этого она оттолкнулась ногой, отодвинувшись на фут или два в сторону, оставив достаточно места, чтобы Вульф мог забраться под стол. Она достала из нижнего ящика фонарик, положила его сверху, а затем откинулась на стуле и сказала, — Располагайся.
Если он и колебался, то разве что секунду. Он обошел стол, взял фонарик и оперся на колено. — Где оно? — спросил он несколько напряженным голосом.
— Справа, у передней панели стола, — ответила она. — Там, где из пола торчит телефонный кабель.
Он был так близко, что она могла ощущать жар его тела, и на нее нахлынули воспоминания о прошлой ночи. Как он мог отказываться признавать, что между ними что-то произошло? Сидя здесь, так близко от него, ей казалось невозможным держать руки при себе. Ее одолевало безумное желание прикоснуться к нему, почти невыносимая жажда узнать, потрясло ли это его, так же как и ее.
Но, может быть, нет. Учитывая его стиль жизни, нужно было подумать и о такой вероятности. Даже если он и провел бессонную ночь, это вовсе ни о чем не говорило, кроме как о его нежелании завязывать с ней роман. Может, Вульф мог полностью абстрагироваться от всего, испытывая желание только тогда, когда ему этого хотелось. Она была не в его вкусе, в конце концов. И она могла просто вообразить — или преувеличить — вспышку желания между ними прошлой ночью.
Вполне возможно, подумала она расстроенно, что он вообще ничего к ней не испытывал, кроме чисто мужского желания к привлекательной и доступной женщине.
Самым неприятным для Шторм было то, что подобная возможность не имела для нее никакого значения. Она не могла отвести от него глаз. Пальцы ее крепко переплелись у нее на коленях, пока она смотрела, как его голова и плечи исчезают под столом. Взгляд ее скользнул по его широкой спине, гладкая кожа и бугрящиеся мускулы, которые она так часто себе представляла, сейчас скрывались под темной рубашкой и черной кожаной курткой, которую он обычно носил.
Шторм ненадолго задумалась, означала ли эта черная кожа то, что она, как ей казалось, означала в детстве. Тогда это был символ, вспоминала она, предупреждение об опасности. В довольно-таки небольшом южном городке, где она выросла, черная кожа была прерогативой трудных подростков, мальчишек и девчонок. Она символизировала риск, деньги, силу, достаточную, чтобы противостоять всем в одиночку, и смелость, чтобы выставить все это на всеобщее обозрение.
Теперь ее достаточно зрелый ум говорил ей, что черная кожа — просто дань моде, материал, который используется для курток, плащей и юбок — а вовсе не символ чего-то там. Но ее почему-то не оставляло ощущение, что на Вульфе черная кожа все еще означала опасность.
Он вылез из-под стола и присел на корточки. Выключив фонарик, он положил его на стол и сказал, — Ты была права; оно и впрямь выглядит так, словно его делали в спешке. — Он не поднимал на нее глаз.
Они были так близко друг от друга, что колено Шторм прикасалось к его затянутой в кожу руке. Ей не хотелось разговаривать о телефонных соединениях, но она услышала свой голос. — На это не потребовалось бы много времени. Пять — десять минут, если они знали, что делают. — Совершенно завороженно, она смотрела, как он поджал губы.
Почти сразу, как только вошел в кабинет несколько минут назад, Вульф понял, что не может больше отрицать того, что он по уши в неприятностях и погружается в них все глубже. Смотреть в ее оживленное лицо и слышать ее тягучий говор было равносильно удару электрошоком; рядом с ней он ощущал себя более живым, чем когда-либо раньше. Разница была так ошеломляюща, словно до этого он просто притворялся, что живет, но ничего при этом не испытывал.
Чувства, которые она в нем вызывала, едва ли можно было подавить. Ему потребовалась вся его сила воля, чтобы стоять от нее на расстоянии руки и разговаривать с ней — даже язвительно, как обычно — не выдавая себя с головой; когда он обошел вокруг стола и опустился на колени рядом с ней, его решимость не заводить с ней роман дала трещину. И ему пришлось спросить себя, почему он так этому сопротивляется. Почему это так его злит? Такое сильное притяжение — это несомненно хорошо, а не плохо.
Разве нет?
Голос его не слушался. Он ощущал аромат ее духов, очень экзотический, прошлой ночью он преследовал его дома, а потом и в его снах. Он с трудом нашел в себе силы осмотреть устройство подключения.
А когда он выбрался из-под стола, сосредоточиться на деле оказалось еще сложнее, пока не стало почти невозможным. Его последней надеждой было избегать смотреть в ее зеленые глаза, потому что он знал, что если сделает это, то утонет в них. А он чувствовал, что, однажды попавшись в этот капкан, он уже никогда не вернет себе свою душу. Или сердце.
Он начал подниматься, но повернулся к ней, приподнявшись на одно колено, так что их лица оказались на одном уровне — и он замер, когда она, не подумав, протянула к нему руку. Кончики ее пальцев коснулись его темной рубашки. Шелк, поняла она, и какая-то часть ее сознания сочла контраст между черной кожей и темным шелком странно соблазнительным. Опасный, подумала она, но элегантный.
Глаза его наконец встретили ее взгляд — они были цвета чистого ярко-голубого пламени. Она даже не заметила, когда ее пальцы пробежались по вороту его рубашки и скользнули под него, ощущение твердой, теплой кожи под ее пальцами оказалось для нее потрясением, и она затаила дыхание, отвела взгляд и посмотрела на свою руку. Она касалась его прямо у основания его шеи, и открытый ворот рубашки искушал ее пойти дальше — туда, где на груди виднелись золотистые волосы.
Снова подняв глаза, Шторм почувствовала, как у нее перехватило дыхание, сердце пропустило удар, а затем тяжело застучало, ускоряя темп.
Вульф медленно повернулся, и они оказались прямо друг напротив друга. Его руки теплой, твердой тяжестью легли на ее обтянутые хлопком колени. Она не сопротивлялась, когда он раздвинул ее ноги, а ладони его скользнули по ее бедрам к талии и притянули ее к нему.
Он сидел на коленях перед ней, но вовсе ни о чем не просил; желание, горящее в его глазах, было не просьбой, оно было приказом.
Поза его была невыносимо эротичной, и все женское в Шторм неистово откликнулось на этот призыв. Ее бедра стиснули его талию, а руки легли ему на плечи. Они оказались почти лицом к лицу.
Она хрипло спросила, — Ты не спал из-за меня, Вульф?
— Да, черт побери, — отозвался он, голос его был неровным как гранитная поверхность, но не резким. Ладони его оказались под ее расстегнутой фланелевой рубашкой, обхватили бедра, а затем двинулись вверх к ее тонкой талии. Он хотел поднять край ее черного свитера и коснуться ее кожи, он уже представлял себе ее шелковистое тепло, но не был уверен, что, прикоснувшись к ней вот так, сможет остановиться.
Все еще хриплым голосом Шторм невинно спросила, — Но я же не в твоем вкусе. Как я могла потревожить твой сон?
Вульф притянул ее еще ближе, пока она не оказалась на краешке стула, а он не почувствовал, как упругие холмики ее груди коснулись его. Ему хотелось сорвать свою кожаную куртку и отбросить ее, потому что она была одним из препятствий между ними, но он не мог оторвать от нее рук, чтобы сделать это.
— Ты собираешься заставить меня признаться? — прошептал он, взгляд его был прикован к ее чувственным, мягким губам. И он увидел, как они слегка изогнулись в улыбке.
— Я всего лишь задала очень простой вопрос.
— Тогда я на него отвечу. — Голова его наклонилась к ней, глаза его все еще были устремлены на ее губы, а голос стал еще более неровным. — Я решил последовать твоему совету — и расширить свой кругозор.
— Самое время, — прошептала она, как раз за секунду до того, как его рот накрыл ее губы.
Точно как прошлой ночью. Шторм почувствовала где-то глубоко внутри жар, такой сильный и обжигающий, что ей показалось, что она тает и меняется, точь-в-точь как сталь в плавильном тигле. Она преображалась из-за Вульфа и его страсти, из-за своего собственного невыносимого желания, превращаясь в женщину, которая понимала что-то, что раньше было для нее загадкой.
