Но мой диагноз постоянно менялся в зависимости от того, к врачу какого профиля я обращалась. Таким образом, я страдала от смешанного заболевания соединительной ткани, от волчанки, от фибромиалгии и, уж совсем курам на смех, от наличия ложных суставов. В отличие от меня, диагноз Лоренса был однозначным. И хотя в этом заключалось какое-то утешение, поскольку проблема была ясна, ему тем не менее предстояла долгая борьба. Необходимо было подобрать оптимальный план лечения и научиться бороться с хроническими состояниями. Я совершенно точно знала, что он чувствует, и не уверена, что пережила бы те мучительные годы в Нью-Йорке без утешения, которое мне предлагали Аттикус, Тара и Мерлин. Оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, как эти животные помогли мне сохранить здоровье, рассудок и способность общаться с другими людьми. Преданный и безусловно принимающий меня Аттикус всегда был рядом. На самых разнообразных уровнях он продемонстрировал мне жизненно важные преимущества динамических связей людей и животных. Тогда я этого еще не понимала, но он преподавал мне драгоценный урок, убеждающий в том, какой успешной может быть психотерапия с привлечением животных.

Видя, как мучается Лоренс, я не могла не думать о том, что если бы он хоть немного приоткрыл свою душу малышу Бу, то почувствовал бы себя значительно лучше. Возможно, и процесс выздоровления пошел бы быстрее. Но для этого необходимо было отнестись к щенку с большей теплотой.

Одной из причин, объясняющих, почему я так мечтала о том, чтобы Лоренс принял в свое сердце Бу, был тот факт, что этот пес как никто другой напоминал мне меня. Он точно так же медленно учился и страдал от недостатка уверенности в собственных силах. Пытаясь защититься от окружающего мира и его осуждения, я замыкалась в себе. Этот страх мешал мне искать работу так, как это делают все люди. Я просто всякий раз оказывалась в нужном (нужном ли?) месте в нужное (нужное ли?) время. Когда мне пришлось покинуть издательство, я тряслась от ужаса при одной мысли о необходимости искать другое место. Но тут снова вмешался случай, и я получила работу с помощью друга моего друга, друг которого как раз приобрел литературное агентство и подыскивал человека, способного руководить его офисом. Я нуждалась в работе, и эта работа сама меня нашла. Агентство пережило землетрясение в виде перехода из рук в руки, и офис был завален грудами бумаг. Чтобы привести все дела в порядок, мне пришлось работать по шесть дней в неделю. Впервые с тех пор, как в моей жизни появился Аттикус, я не нуждалась в его постоянном присутствии рядом со мной на протяжении всего дня. Я окрепла и уже могла самостоятельно стоять на ногах.

Я так увлеклась наведением порядка в офисе и новой квартире, что и думать забыла о мужчинах, пока не прошел целый год с тех пор, как Аттикус познакомил меня с Лоренсом. Эта пауза пошла нам обоим на пользу. Лоренс восстанавливался после болезненного разрыва со своей девушкой и не был уверен, что готов еще раз пойти на такой риск. Что касается меня, то я была насмерть напугана предыдущими неудачами и успела смириться с тем, что мне суждено остаться странноватой безмужней дамой с Девятой улицы, заполняющей пустоту в своей жизни любовью к собакам. Для того чтобы сделать шаг навстречу друг другу, нам обоим пришлось покинуть свою зону комфорта. Поначалу мы флиртовали с помощью электронной почты, со временем решились и на личные встречи, а спустя год уже были женаты.

Нас одновременно сближала и отдаляла друг от друга склонность к черному юмору и сарказму. Понимая, что нам, с нашим-то багажом, будет очень сложно выстроить нормальные взаимоотношения, мы уже в первый год совместной жизни обратились к помощи семейной психотерапии. Я уверена, что именно поэтому сейчас, пятнадцать лет спустя, мы до сих пор остаемся мужем и женой. Когда наш психотерапевт попросил нас попытаться обойтись без сарказма хотя бы в течение месяца, мы целую неделю не знали, о чем разговаривать. Но все же справились, хотя в последующие три недели нам пришлось нелегко.

Итак, мы умеем смешить друг друга и оба знаем, что такое страх.

Биологический отец Лоренса был жесток по отношению к нему и его матери. После развода родителей сын жил с ним еще пару лет, продолжая страдать от непрекращающихся издевательств. Когда он не выдержал и взбунтовался, отец посадил его в самолет и отправил во Флориду, к матери и отчиму. Думаю, именно непокорность спасла моего будущего мужа, потому что жизнь с матерью и отчимом оказалась счастливой и исполненной дружелюбия. Насилием в ней и не пахло. В итоге Лоренс всегда называл отцом отчима, почти никогда не упоминая о биологическом папаше.

Мы с Лоренсом представляем собой наглядный пример последствий насилия и жестокости в семье. Он похож на собаку, которая бросается на тех, кто надевает на нее ошейник-удавку или бьет электрошокером. Я же отношусь к тем, кто закрывается и, свернувшись калачиком, забивается в угол в попытке стать как можно незаметнее. Мы оба потратили много времени, чтобы перебороть те разрушительные модели поведения, которые нам преподали в детстве. И мы оба слишком хорошо знаем, как непристойное и жесткое обращение может навредить способности доверять людям и открыто идти навстречу жизни, принимая то, что она предлагает. Я каждый раз напоминала Лоренсу об этой простой истине, когда он раздражался и начинал кричать на Бу. В какие-то моменты жизни мы все кричим на тех, кого любим, но крик никого ничему не учит. Когда мы кого-то учим – неважно, идет речь о собаках или о людях, – мы всегда должны прислушиваться к себе. Когда мы начинаем кричать или злиться, мы забываем о человечности.

Мы с Лоренсом жили на углу Девятой улицы и Бродвея, в самом эпицентре субботних студенческих вечеринок. Пока у нас был только Аттикус, нам было несложно избегать встреч со студентами. Аттикус выскакивал на улицу только для того, чтобы стремительно отлить и поскорее вернуться в дом. Но когда в нашей жизни появился Данте, вечерние прогулки в пятницу и субботу привели к неизбежному общению с пьяными студентами Нью-Йоркского университета.

– Ух ты, какая башшая шабака, – склонившись к плечу Лоренса, мямлил один из гуляк. – Ваша шабачка кушаетша? Хи-хи-хи.

Когда наступали выходные, я, кусая губы, ожидала возвращения Лоренса с вечерней прогулки, зная, что услышу очередной рассказ о том, как далеко на этот раз посылал он пьянчуг, защищая собак от их назойливого внимания. В какой-то момент мой супруг не выдержал и заговорил о необходимости переселиться за город.

Два эпизода в конце концов вынудили нас покинуть мою уютную, совсем недавно отремонтированную квартиру. Однажды, выведя Данте на прогулку, я пыталась заставить его спокойно ожидать позволения выйти за калитку. Но он был так взволнован, что не мог усидеть на месте, напоминая гоночную машину, прогревающую двигатель. Наконец я сдалась и толкнула калитку. Данте сорвался с места и взвился в воздух, перемахнув через расположившуюся на скамейке парочку.

– Не-е-е-е-ет! – завопила я. Хотя, возможно, я закричала: – Береги-и-и-и-ись!

Сидящие на скамье люди вскинули головы как раз вовремя, чтобы увидеть пролетающую над ними огромную собаку с развевающимися на ветру мальчуковыми причиндалами и пушистым хвостом.

Наблюдавший за этим Лоренс расхохотался и заметил:

– Ему не хватает места, чтобы порезвиться.

Я знала, что он прав, но мне не хотелось уезжать из города.

Последней каплей, переполнившей чашу нашего терпения, стал вечер, когда Данте сорвался с поводка и помчался по Девятой улице прямо посреди вылетающего из Голландского туннеля потока машин. Лоренс подхватил едва присевшего покакать Аттикуса и бросился бежать за Данте. Виляя между машинами, разбойник привел Лоренса вместе с болтающимся у него под мышкой растерянным белым псом на самую середину Девятой улицы. Швейцар из здания на углу Девятой и Университетской попытался перехватить беглеца, но не удержался на ногах и плюхнулся на спину. Лоренс едва успел крикнуть: «Прости, дружище!» и ускорился, теряя из виду промелькнувшего перед самым автобусом Данте. Все же напротив супермаркета ему удалось догнать резвого пса и решительно преградить ему дальнейший путь. Вся троица свалилась в человечье-собачью кучу у самого входа в «Гристедес».