так и не удалось понять, какого же цвета ее глаза — карие

или зеленые. Да это было уже и неважно. Она была в шортах,

а на ее стройных ногах Я не увидел ни единого шрама —

значит, Джейн Лавия Ротт и ее соплеменница Девочка-Радио

пали смертью храбрых. Вот-вот заиграет музыка, пойдут

титры и мой заслуженный, вымученный хеппи-энд обрушится

на головы молчаливых и сопереживающих.

Лиза крепко держала меня за руку, а Я все говорил и говорил,

меня прибило к берегу, и как славно теперь было

дышать полной грудью. И всем иным запуганным пташкам

Я дал бы большие и прочные крылья. Потерянным в себе —

преподнес бы компас. Озябшим и усталым — три тысячи сто

сорок обогревателей. И даже самое крохотное, оставленное

и кем-то забытое вдруг перерастет в возвеличенно огромное.

И мы шли с Лизой и шли, а потом нам перегородила дорогу

какая-то страшно помятая машина, и внутри сидел Томми.

И он сказал:

— Хэ-эй, какие люди! Давайте Я вас довезу до дома.

И мы сели к нему и весело засмеялись. В салоне его доживающей

дни колымаги играл MC Soroll, и атмосфера надуманного

нами праздника не утихала ни на секунду.

Под шумный аккомпанемент запыхавшегося мотора

мы подъехали к воротам моего родного дома. Вдруг снова

вспомнилось, что через пару месяцев состоится моя дебютная

выставка, и Я решил вручить Томми почетное приглашение.

Разрыхлив свой чемодан, Я достал тот самый флаер,

который, несомненно, прилагается к журналу «SHOT-ART », и с улыбкой вынес его на обозрение.

— Что это такое? — обеспокоенно спросила Лиза.

— Это будущее, друзья мои. Неужели вы разучились читать?

Приглашение… приглашение на мою выставку. —

И, победно засмеявшись, Я скрестил руки на груди.

— Э-э-э… — произнес Томми. — Знаете что? Я лучше, наверное,

домой поеду. — И, передав Лизе мой торжественный

презент, он сел в машину, озадаченно бросив нам прощальный

взгляд.

Какое-то сучковатое замешательство поставило меня

вдруг на паузу.

Дружище, что-то опять здесь не так? Не так в который

чертов раз!

Привезшая нас сюда машина скрылась за поворотом.

Мы все продолжали стоять молча. Я и моя бедная Лиза.

Изредка Я все же посматривал на листок бумаги в ее

хрупкой руке. Желание идти домой улетучилось. Мысленно

Я даже пустил корни и охотно покрылся неприглядной

корой.

Так и стоял, поигрывая ветвями и плавно покачиваясь на

ветру. Неожиданно в висках застряло непреодолимое желание

уйти отсюда. Выключить кипящее солнце и тихо раствориться

в каком-нибудь запутанном сне. Да… ведь мне так

мало путаниц.

Я поднял чемодан и резким броском отправил его за собственные

ворота. Лиза даже не взглянула на меня. Все так же

продолжала выстаивать с приглашением в руке.

Тогда Я повернулся и пошел прочь. Прочь от тщедушного

непонимания и зависших в воздухе слов. Дал волю инстинктам,

пусть хорошенько выищут глубокую нору.

Спустя мгновение Я уже бежал куда-то сломя голову.

Щеки воспламенились, и только летний ветер все пытался

меня остановить, хватаясь вилами за остриженные волосы.

…Но Я бежал. Бежал и проклинал себя за то, что не сделал

этого раньше. Наверху, в небе, чуть повыше моего Сатурна,

восседал Бог. Он не был против этого марафона, но, как

и все, пребывал в некоем недоумении.

Когда легкие окаменели, а глаза неожиданно заполонили

колючие слезы, Я остановился, чтобы перевести дух. Ноги

сковывала мелкая дрожь, а позвоночник то и дело пошатывало,

подобно металлическому пруту. Это те самые моменты,

когда в надежде на искупление натыкаешься на исступление.

Согнутый в три погибели, безнадежно пытавшийся отдышаться,

Я осточертел самому себе… и все же по-прежнему

высматривал заветное понимание. Проходящая мимо компания

молодых людей окатила меня визжащим хохотом.

Вроде как Я сказал им, что у меня все в порядке, а может,

и наоборот. Не столь важно — мне не впервой лгать.

Я был на окраине города. Клянусь, Я был на окраине.

А потом все опять улеглось. И где-то опять даже подтрунивала

самоирония.

Знаете, из любой ситуации есть выход... жаль только, что

порой никого нет рядом, чтобы это заявить.

Я полез в список номеров на своем телефоне. Да, как ни

крути, мне нужен специалист и его регламентная консультация.

Готов отвечать на вопросы и жать на все циферки.

Только доктора Карла и след простыл, но мне точно помнилось,

что номер его был мной записан. Да и что же…

С сигаретным осадком — в горле прогуливался сладкий

привкус книгопечатной трагедии.

Ежесекундные превью к дежавю. Путь, который так выманивал,

все же свернул мою шею. Могу поклясться, что

видел опадающие листья, взмывающие птицами в грозовое

небо. Перемены в погоде. Перемены в настроении. А Я на

границе, на самом краю Вселенной, что, по предсказанию

Ванги, люди отыщут лишь в 5076 году.

И тут нужно пригнуться, пролезть под колючей проволокой,

чтобы нестись, не оглядываясь, по улицам своего детства.

Мартин жив — не помню, говорил ли это вам, но он живой.

Живой ли Я? А, этот вопрос на миллион, и у вас только

одна подсказка.

И вроде как вырванные листы прошлогодних календарей

стелились мне под ноги.

И в моем маленьком городе с каждым шагом становилось

все меньше неузнанных мест.

И сплошная абстракция, что ни делай повествующий,

размывает и размывается. Пришлось снова остановиться.

Я сказал себе: «Эй, почему так сложно идти вперед, если ты

уже в самом конце?» — и, оглядевшись по сторонам, сам же

себе и ответил: «Что же ты хотел… ведь так всегда».

Помню: стоял, прислонившись к стене. Стоял, глядя под

ноги, вглядываясь в крошечную жизнь муравьев. Сплошной

микрокосмос, что и говорить. Не мог понять, как все это

лето стало таким леденящим всего за сорок минут. Переменчивый

климат — проблемы головы.

Вредоносная апатия плавно растеклась по венам. Начнись

хоть война сейчас — Я буду продолжать стоять. До первой

воронки у моих ног и плотного роя пуль. Я уже у стены и готов

к расстрелу.

Потом подъехала машина — судя по звуку, это ко мне

или за мной. Поднял голову и посмотрел. Желтый микро«

Ниссан». В этой самой машине Я обмывал своего «ГенияХудожника

». Теперь же там сидят просто люди. Просто люди

за неведомой чертой. Хотелось удивиться появлению Ринго

и дамы моего сердца, но, видимо, у меня теперь иммунитет

на удивления. Лиза казалась заплаканной. Ринго — умалишенно-

отрешенным.

А Я молчал, мне было как-то по-тихому страшно, и боже

упаси опять вдаваться в проклятые причины и анализы. Только

сильнее вжался в стену. Замуроваться бы заживо от всех

этих нагнетаний. Вижу, Лиза так и держит картинку к выставке,

а Ринго пепелит меня взглядом. Что это еще за прелюдии?

И Я чуть подаюсь вперед. Раскладываю перед ними все карты,

ведь Мартин не умер. Да, друзья, доверьтесь. У нас считаные

минуты до обретения себя. И вихрь. Какой-то дьявольский

вихрь вдруг сотряс все вокруг. Раздавленная жарою пыль

и нагло сорванные листья вспыхивают сумасшедшим танцем.

Ринго, Лиза. Они стоят так близко, но ветер заглушает

мой голос. Я кричу, но снова и вновь звуки моего голоса, выскальзывая,

проваливаются в небе. О, ветер… как некстати.

Послушайте. Я ведь только прошу, послушайте…

И, наверное, сидящему там наверху Богу с концами надоел

наш этот спектакль.

Поток морозного и свирепого ветра швыряет нас, словно

мы бумажные фигурки.

И приглашение… приглашение на мою долгожданную

выставку вырвано вихрем из разжатой женской руки. Белоснежный