Добрые феи над нами витали.
Добрые ангелы с нами дружили.
Добрые ангелы, что ж вас не видно?
Добрые феи, мне вас не хватает!
Все-таки это ужасно обидно —
знать, что никто над тобой не летает.
…Лучик зеленой звезды на рассвете.
Красной планеты ночное сиянье.
Как мне без вас одиноко на свете, о недоступные мне марсиане!
Снежные люди, ну что ж вы, ну где вы, о белоснежные нежные девы!
Дайте мне руки, раскройте объятья, о мои бедные сестры и братья!
…Грустно прощаемся с детскими снами.
Вымыслы наши прощаются с нами.
Крыльев не слышно уже за спиною.
Робот храпит у меня за стеною.
Источник: Прислал читатель
ПЛАЧ О МАЙОРЕ КОВАЛЕВЕ
Это надо же, как распустились иные носы, это надо же, как распустились!
Не простились ни с кем, никого не спросились, по Питеру шляться пустились!
Плачь, коллежский асессор, майор Ковалев, о своей драгоценной пропаже,
плачь о сыне возлюбленном, чаде заблудшем своем, плачь о носе своем несравненном!
Это надо же, экий проказник бесстыжий, шалун, шалопай,
вы подумайте, экий негодник!
Нос — жуир, дон Жуан, прощелыга и щеголь, повеса и мот,
греховодник и дамский угодник!
Франт в мундире с шитьем золотым, и при шпаге, и в шляпе с плюмажем,
разъезжает в карете, скажите, пожалуйста, чем вам не статский советник!
Стыд и срам, господа,
ну пускай бы там палец мизинный какой или что-нибудь в этаком роде — а ведь это же нос, господа, нос по Питеру бродит при всем при честном-то народе!
Да уже при одной только мысли об этом, представьте,
впадает в смущенье
даже сам надзиратель квартальный, и пристав, и прочие все благородные люди…
Плачь, майор Ковалев, плачь, коллежский асессор, кричи и стенай,
пред святыми молись образами!
Громче плачь, рви рубаху нательную, бей себя в грудь,
день и ночь обливайся слезами!
Ибо самое страшное в нашей истории даже совсем и не это, по сути,
ибо самого главного ты и не знаешь покуда, и ведать не можешь,
понеже все тайной покрыто глубокой.
…Он вернется к тебе, твое чадо любезное, блудный твой нос,
твоя плоть,
твоей плоти безгрешной частица.
Блудный сын твой вернется к тебе, блудный нос твой однажды к тебе возвратится.
Только он ли, не он ли вернется к тебе — вот где главная видится нам закавыка.
Что, как черти его подменили, другим заменили, хотя и отменно похожим по внешнему виду?
Ты премногие беды приимешь, майор Ковалев, от него, ты претерпишь еще
превеликие муки,
и однажды ты все же отвергнешь его, ты отторгнешь его
по суровым законам врачебной науки.
По законам природы отторгнешь его, по суровым законам премудрой природы, ибо плоть его будет, майор Ковалев, несовместна отныне с твоею.
…Поздний зимний рассвет петербургский, ах, что-то случится сегодня,
ах, что-то, должно быть, случится!
Ну-ка, выглянь в окошко, майор Ковалев, кто-то в дверь твою тихо стучится.
Вот уже и по лестнице слышится шарканье ног, вот уже в глубине коридора
слышен звук характерный сморканья и топот шагов — грозный шаг твоего Командора.
Источник: Прислал читатель
ПЛАЧ О ГОСПОДИНЕ ГОЛЯДКИНЕ
Господин Голядкин, душа моя,
человече смиренный и тихий,
вольнодумец тишайший, бунтарь незадачливый, сокрушитель печальный!
Это что за погода у нас,
что за ветер такой окаянный!
Это что за напасти такие одна
за другою
на голову нашу!
Господин Голядкин, душа моя,
старый питерский житель,
утешитель опальный, бедолага отпетый, страстотерпец строптивый!
Это что там за мерзкие рожи мелькают за этой треклятой вьюгою
на Невском прошпекте,
что за гнусные хари, что за рыла свиные, Люциферово грязное семя!
Господин Голядкин, душа моя,
человек незлобивый и кроткий,
вольтерьянец смиренный,
Дон-Кишот на манер петербургский!
Что за хитрые сети плетет сатана вокруг нас, что уже нам и шагу ступить невозможно — это что за потрава на нас, это что за облава, как словно все разом бесовские силы сошлись против нас
в этом дьявольском тайном комплоте!
Господин Голядкин, душа моя,
старый питерский житель,
мой двойник, мой заветный тайник, мой дневник, не написанный мною,
он стоит на холодном ветру, потирая озябшие руки, отвечает смиренно и кротко — авось обойдется!
Господин Голядкин, душа моя,
в чем воистину его сила,
не подвержен унынью — все авось, говорит, обойдется, может, все еще к лучшему,
все еще к лучшему вдруг обернется, к нам фортуна лицом повернется, судьба улыбнется!
А вьюга-то, вьюга на проспекте на Невском все пуще и пуще,
а свиные-то рыла за этой треклятой вьюгою уже и вконец обнаглели — то куснуть норовят, то щипнуть,
то за полу шинели подергать,
да к тому же при этом еще
заливаются смехом бесстыжим.
Господин Голядкин, душа моя,
человек незлобивый и кроткий,
да ведь тоже недолго ему осерчать не на шутку!
Да ведь ежели этак-то дело пойдет, тут уже и амбицией пахнет!
Сатисфакцией пахнет, а может быть, даже того — конфронтацией даже!
Тут уж, ежели что, господа, тут такое пойдет, тут такое начнется!
Тут достанется, может быть, даже
сиятельным неким особам!
Эй, коня господину Голядкину, черт побери, да кольчугу, да шпагу!
Острый меч господину Голядкину, да поживее!..
Барабаны бьют на плацу, барабаны бьют, барабаны.
Чей-то конь храпит, чей-то меч звенит, чья-то тень вдоль стены крадется.
Колокольчик-бубенчик звенит вдалеке, звенит колокольчик.
Только все обошлось бы, о господи, — авось обойдется, авось обойдется!
Источник: Прислал читатель
Дня не хватает, дни теперь все короче…
Дня не хватает, дни теперь все короче.
Долгие ночи, в окнах горят огни.
А прежде нам все никак не хватало ночи.
А прежде — какие длинные были дни!
А прежде, я помню,
день бесконечно длился —
солнце палило, путь мой вдали пылился, гром вдали погромыхивал,
дождик лился,
пот с меня градом лился, я с ног валился, падал в траву, как мертвый,
не шевелился,
а день не кончался, день продолжался, длился — день не кончался, длился и продолжался, сон мой короткий явью перемежался, я засыпал, в беспамятство погружался, медленно самолет надо мной снижался, он надо мной кружился,
он приближался,
а день не кончался, длился и продолжался — день продолжался, длился и не кончался, я еще шел куда-то, куда-то мчался, с кем-то встречался,
в чье-то окно стучался,
с кем-то всерьез и надолго я разлучался, и засыпал,
и пол подо мной качался,
а день продолжался, длился и не кончался…
Источник: Прислал читатель
Были смерти, рожденья, разлады, разрывы…
Были смерти, рожденья, разлады, разрывы — разрывы сердец и распады семей —
возвращенья, уходы.
Было все, как бывало вчера и сегодня и в давние годы.
Все, как было когда-то, в минувшем столетье, в старинном романе,
в Коране и в Ветхом завете.
Отчего ж это чувство такое, что все по-другому, что все изменилось на свете?
Хоронили отцов, матерей хоронили, бесшумно сменялись
над черной травой погребальной
за тризною тризна.
Все, как было когда-то, как будет на свете и ныне и присно.
Просто все это прежде когда-то случалось не с нами, а с ними,
а теперь это с нами, теперь это с нами самими.
А теперь мы и сами уже перед господом богом стоим, неприкрыты и голы,
и звучат непривычно — теперь уже в первом лице — роковые глаголы.
Это я, а не он, это ты, это мы, это в доме у нас, это здесь, а не где-то.
В остальном же, по сути, совсем не существенна разница эта.
