Долли про себя усмехнулась. Еще бы Алекс не догадался. Ее считали маленькой, и никогда при ней не говорили об отношениях Алекса с женщинами, но ведь сколько раз тетушка жаловалась Марфе, что брат содержит сразу нескольких любовниц. Так что он должен лучше всех понимать, что кому из женщин идет.

Старая графиня вернулась в гостиную, где сидели девушки, держа в руках бархатный мешочек.

— Как жаль, что пришлось все драгоценности выложить в дорожные шкатулки — хотелось бы подарить тебе гарнитур в сафьяновом футляре, — вздохнула она, — померяй, я хочу посмотреть на тебя.

Долли бережно взяла мешочек и разложила на столе серьги, которые однажды уже надевала на праздник у крестного, колье из семи квадратных изумрудов, окруженных бриллиантами, широкий браслет и кольцо.

— Долли, как красиво! — воскликнула Даша Морозова, — пожалуйста, надень.

Княжна взяла кольцо с огромным изумрудом и надела на безымянный палец, оно было велико, но на средний подошло идеально. Девушки подбежали к Долли, и Лиза вдела сестре в уши серьги, а Даша помогла застегнуть на шее колье.

— Боже мой, дорогая, если бы мама и бабушка могли видеть, какая ты красавица, — растроганно заметила графиня, и на ее глаза навернулись слезы.

Роскошные камни играли всеми оттенками зеленого, подчеркивая яркие глаза девушки и ее темные волосы цвета красного дерева.

— Они видят, — сказала на ухо сестре Лиза, — и радуются за тебя.

Долли кивнула и подошла к зеркалу, висевшему в простенке между колоннами. Она взглянула на свое отражение и замерла. Эта гордая красавица с лебединой шеей, белоснежными точеными плечами и нежным овальным лицом с высокими дугами темных бровей над яркими, одного цвета с изумрудами, глазами — была ей даже незнакомой.

— Что со мной? — прошептала княжна, — когда я последний раз смотрелась в зеркало?

Она подумала, что все последние месяцы ходила в мужской или крестьянской одежде и почти не смотрела на свое отражение. Когда же она успела измениться? Девушка не могла понять, как пропустила такое удивительное превращение.

Старая графиня, поймав удивленное выражение лица княжны, догадалась о ее чувствах. Она подошла к племяннице, обняла ее и поцеловала в щеку.

— Просто пришел твой черед, и ты расцвела, — нежно сказала Евдокия Михайловна, — ты теперь — потрясающая красавица.

— Странно как, тетушка, почему я ничего не заметила? — Долли изучала свое отражение, и ей казалось, что даже форма рта у нее изменилась, губы как будто немного припухли и стали ярче.

— Просто у тебя было слишком много забот, — заметила Апраксина, — ты спасала себя, друзей и семью, но судьба послала тебе напоминание, что ты — красивая девушка, и твое предназначение — выйти замуж и создать счастливую семью.

— А вот это — не для меня, — горько сказала Долли. Ей вспомнился весь кошмар, связанный с несостоявшимся женихом, и ее передернуло, — не будем спорить, дорогая тетушка, устраивайте браки сестер, а меня оставьте свободной.

Она бережно сняла украшения, сложила их в бархатный мешочек и, поцеловав погрустневшую графиню, пошла в свою комнату.

— Не нужно вспоминать о прошлом, нужно смотреть вперед, — оставшись одна, произнесла свое заклинание Долли.

Алекс разрешил им с Лизой вложить деньги в восстановление храмов, это — большая радость. Сколько всего можно сделать на пять тысяч рублей! Наверное, можно перекрыть свод и восстановить главы. Она успокоилась, взяла перо и стала рисовать пять глав на крыше храма, ведь отец Серафим и тетушка говорили, что церковь была пятиглавой.

На следующий день управляющий князя Алексея, сухонький седобородый мужчина, одетый в длиннополый черный сюртук, привез в дом графини Апраксиной десять тысяч рублей в золоте. Евдокия Михайловна разделила деньги пополам и отдала племянницам.

— Ну, милые мои, решайте, что вы будете с ними делать, только не отдавайте все сразу, а оплачивайте работы или делайте покупки, которые посчитаете нужными — так и вам будет приятнее, и дело выиграет.

Когда девушки собрались пойти в выбранные ими храмы, графиня настояла, чтобы с Лизой пошла Марфа, а с Долли — Даша Морозова, и к каждой паре приставила по здоровому дворовому парню с охотничьим ружьем.

— Так мне будет спокойнее. И не задерживайтесь на улице, возвращайтесь в усадьбу поскорее, — напутствовала она племянниц.

— Хорошо, тетушка, мы постараемся вернуться быстро, — пообещала Долли, подталкивая своих спутниц к выходу.

Сегодня она была в своем собственном платье, поэтому чувствовала себя на улице непривычно: исчезло ощущение свободы, которое давал ей крестьянский наряд; сейчас — в шляпке, перчатках и под зонтиком — ей было неуютно. Решив, что она, видно, совсем одичала, Долли с грустью посмотрела на сестру. Лизе шел семнадцатый год, но она всегда держалась с изяществом взрослой девушки.

Короткую дорогу от их дома до Ивановского монастыря компания одолела за десять минут. Монастырские ворота смотрели прямо на вход церкви Святого Владимира, поэтому сестры договорились встретиться у надвратной часовни монастыря через полчаса. Долли с Дашей поднялись по крутым ступеням лестницы, а Лиза с Марфой вошли в ворота монастыря, каждую пару сопровождал молчаливый охранник.

Лиза впервые за несколько месяцев вышла из тетушкиной усадьбы. Она с интересом оглядывалась по сторонам, и когда они шли по Колпачному переулку — теплому, залитому весенним солнцем, и когда подходили к монастырю; но когда они с Марфой прошли в монастырские ворота, ее весеннее настроение растаяло. Огромный двор, обнесенный высокой каменной стеной, все еще закопченной после пожара двенадцатого года, был завален обломками камней, через которые пробивалась яркая весенняя трава, а остовы обгоревших зданий, казалось, нависали над людьми, угрожая обрушиться на их головы.

Но хорошенько осмотревшись, они увидели, что часть строений все же уцелела. Маленькая церковь, слева от ворот, и несколько хозяйственных построек были явно жилыми — около них занимались хозяйственными делами женщины, на кострах готовили пищу, а вокруг бегали оборванные чумазые ребятишки.

— Пойдем в церковь, Марфа, — предложила Лиза, и они направились к открытым дверям храма.

На широком крыльце, сгорбившись, сидел худой старик в потертом армяке. Увидев приближающихся людей, он встал, выжидательно глядя на них.

— Дедушка, вы здесь живете? — выступив вперед, обратилась к старику Лиза.

— Да, вон в той трапезной, — подтвердил тот и показал рукой на обгоревшую постройку без оконных рам, с кое-как залатанной разномастными кусками железа крышей.

— А в церкви тоже люди живут? — продолжала расспрашивать Лиза.

— Нет, барышня, боязно в божьем доме жить — грех ведь; зиму мы в ней пережили, а теперь в трапезную перешли.

— А войти можно? — спросила княжна и поднялась на крыльцо.

— Конечно, можно, только французы испоганили там все да разграбили, — сказал старик и посторонился, пропуская девушку внутрь.

Под сводами маленькой церкви было прохладно и сумрачно. Лиза огляделась и увидела, что иконостас и царские врата исчезли — только несколько деревянных деталей с остатками позолоты напоминали о том, что они были в храме, пол был завален отбитыми кусками стен с яркими мазками уничтоженной росписи.

— Вот так, барышня, басурмане с нашим храмом обошлись… А ведь это был домашний храм монахинь, кельи к нему примыкали, и уж как красиво они тут пели — так от самого Кремля люди приходили слушать!

— Это ведь храм Святой Елизаветы? — княжна уже сама почувствовала ответ, но спросила, чтобы услышать подтверждение из уст старика.

— Да, барышня, он раньше был освящен в честь Святой Елизаветы, — согласился тот, — да теперь здесь ни одной иконы нету.

— Нет, дедушка, Святая Елизавета здесь, с нами, — возразила княжна, — нужно, чтобы люди снова сюда пришли с молитвой.

Она перекрестилась и вышла на залитый майским солнцем двор. Теперь, после увиденного в разоренном храме, всё показалось ей светлее и теплее: закопченные стены ограды уже не так пугали, а трапезная с пустыми глазницами окон, в которой жили люди, показалась не такой ужасной, как раньше.