Убивать нельзя.
Она выпила немного чая.
Ребенок захныкал, потому что Лаура-Луиза слишком сильно трясла коляску. Только идиотка могла так качать.
Розмари не в силах была смотреть на это и подошла ближе.
– Уйди отсюда! – истерично выкрикнула Лаура-Луиза. – Не подходи и близко к нему. Роман!
– Вы его очень быстро качаете, – сказала Розмари.
– Сядь назад! – Лаура – Луиза снова обратилась к Роману: – Уберите ее отсюда. Пусть идет к себе.
– Она слишком сильно его качает, – объяснила Розмари. – Поэтому он хнычет.
– Это не твое дело! – огрызнулась Лаура-Луиза.
– Пусть Розмари покачает его, – предложил Роман.
Лаура-Луиза исподлобья уставилась на него.
– Иди, – повелительно сказал ей Роман и встал рядом с коляской. – Садись с остальными. А Розмари его убаюкает.
– Но она может…
– Садись с остальными, Лаура-Луиза. Она недовольно фыркнула и отошла.
– Покачай его, – сказал Роман Розмари и улыбнулся. Потом слегка подтолкнул к ней коляску.
Но она лишь молча стояла, не решаясь пошевелиться.
– Вы хотите, чтобы я… стала его матерью?
– А разве ты ему не мать? Покачай его, а то он жалуется.
Розмари с опаской взялась за черную ручку и закрыла глаза. Некоторое время они качали вдвоем, а потом Роман убрал руки. Розмари взглянула на малыша, увидела желтые глаза и со слезами отвернулась к окну.
– Надо смазать колеса. Его раздражает скрип, – тихо сказала она.
– Хорошо, – согласился Роман. – Вот видишь? Он перестал плакать. Он знает, кто ты такая.
– Не говорите ерунду. – Розмари снова посмотрела на ребенка.
Тот внимательно следил за ней. Теперь, когда она уже была подготовлена, глаза сына показались ей не такими уж страшными. Просто она немного испугалась от неожиданности. По-своему они даже симпатичные.
– А что у него с ручками? – спросила она.
– Они очень милые, – ответил Роман. – У него есть маленькие коготки – совсем крошечные и перламутровые. А варежки только для того, чтобы он случайно не оцарапался, а так ручки очень даже милые.
– Он чем-то обеспокоен, – заволновалась Розмари. Подошел доктор Сапирштейн.
– Вот это сюрприз, – радостно улыбнулся он.
– Убирайтесь отсюда, – возмутилась Розмари. – Или я вам тоже плюну в лицо.
– Уйди, Эйб, – посоветовал Роман.
Сапирштейн понимающе кивнул и отошел в сторону.
– Ты не виноват, – говорила она ребенку. – Ты совсем не виноват. Я на них сержусь, потому что они меня обманывали и водили за нос. А ты не волнуйся, я тебе ничего плохого не сделаю.
– Он знает это, – одобрительно произнес Роман.
– Тогда почему он так нервничает? Бедняжка. Вы только посмотрите на него – Одну минуточку, – вежливо прервал ее Роман. – Мне надо посмотреть, как там гости. Я сейчас вернусь. – И оставил Розмари одну у коляски.
– Честное слово, я тебе ничего плохого не сделаю, – повторила она, нагнулась и развязала ленточку у шеи ребенка. – Лаура-Луиза очень туго здесь завязала, да? Я немного ослаблю, и тебе будет легче дышать. У тебя очень привлекательный подбородок, ты знаешь об этом? У тебя, правда, странные желтые глазки, но зато подбородок очень даже симпатичный.
Она снова завязала ленту.
Бедная крошка!
Он не может быть плохим, просто не может. Даже если он наполовину и Сатана, то другая-то половина ведь ее! И это разумная половина, нормальная, человеческая. И если она будет сражаться с той плохой половиной, распространять доброе влияние…
– А у тебя есть своя комната, ты знаешь? – спросила Розмари, поправляя одеяло, которое тоже было затянуто слишком туго. – Там желто-белые обои и беленькая кроватка, и нет там ничего черного, совсем ничего. Когда ты захочешь есть, я тебе все покажу. А если тебе интересно, то я – та самая дамочка, которая поставляет тебе молоко. Наверное, ты думал, что молоко получают из бутылок? Нет, его получают из мам, а я твоя мама. Вот так. По-моему, ты не слишком в большом восторге от этого.
Стало тихо, и Розмари оглянулась. Все собрались вокруг нее на почтительном расстоянии и молча наблюдали за ее знакомством с ребенком.
Она покраснела и отвернулась, поправляя одеяльце.
– Ну и пусть на нас смотрят. Нам все равно, правда? Мы хотим чувствовать себя поудобней, вот и все. Теперь хорошо?
– Слава Розмари! – экзальтированным полушепотом изрекла Хелен Виз.
Это сразу же подхватили и другие.
– Слава Розмари! Слава Розмари! – повторяли Минни, Ставропулос и доктор Сапирштейн.
– Слава Розмари, – тихо сказал Ги.
– Слава Розмари, – одними губами произнесла Лаура-Луиза.
– Слава Розмари, матери Адриана! – громко крикнул Роман.
Розмари взглянула на него и покачала головой.
– Его зовут Эндрю, – сообщила она. – Эндрю Джон Вудхаус.
– Нет, Адриан Стивен, – возразил Роман.
– Роман, ну пусть, – попробовал убедить его Ги, а Ставропулос взял Романа под руку и спросил: – Неужели имя так важно?
Да, важно, – уперся Роман. – Его зовут Адриан Стивен.
– Я понимаю, почему вы хотите назвать его так, но у вас ничего не получится, вы уж извините. Его будут звать Эндрю Джон. Это мой ребенок, а не ваш, и я даже спорить с вами по этому поводу не собираюсь. Насчет этого и насчет одежды. Он не будет все время ходить в черном, – уверенно заявила Розмари.
Роман открыл было рот, но Минни опередила его.
– Слава Эндрю! – крикнула она и гордо посмотрела на мужа.
Все подхватили «Слава Эндрю!», а потом «Слава Розмари!» и «Слава Сатане!».
Розмари пощекотала ребенку живот.
– Тебе ведь не нравилось имя Адриан, правда? Наверное, нет. Адриан Стивен… Надо же такое придумать! Перестань, пожалуйста, волноваться. – Она осторожно нажала ему пальцем на нос. – А ты уже умеешь улыбаться, Энди? Умеешь? Давай, крошка, улыбнись мне. Ты можешь улыбнуться мамочке? – Она покачала над ним серебряное распятие. – Ну, давай же. Всего одну маленькую улыбочку. Давай, Энди-Энди!
Японец с фотоаппаратом проскользнул вперед, изогнулся и быстро сделал несколько снимков подряд.
