– Это она их, – не скрывая ненависти, сказал Максим.

Михаил проводил взглядом патрульных и девушку до машины и только потом посмотрел на говорившего.

– Вы слышите? Она.

Соболев кивнул. Но Максиму этого показалось мало, и он взвизгнул, копируя голос маленького мальчика:

– Мамочка, не надо! Пожалуйста, не делай этого! Мамочка!..

– Хватит! – резко оборвал его Соболев.

Ему не хватало, чтоб еще этот с ума сошел. Свихнулся сам и свел с ума Соболева.

– Давайте еще раз. Когда ты поднялся…

Дверца машины открылась настолько резко, что казалось, слетит с петель. Михаил резко обернулся.

– Вот тварь. – Максим встал.

Женщина со скованными руками за спиной бежала к подъезду. Соболев сидел, открыв рот. Он не мог пошевелиться. Наталья успела добежать до скамейки, на которой сидел, словно парализованный, Михаил, когда толстяк с лоснящимся лицом догнал ее и сбил с ног. Миша смотрел ей в глаза, когда ее поднимали. Они были пусты.

Девушка дернулась и упала на колени перед Соболевым. И за секунду до того, как толстяк сообразил и дернул Наташу на себя, она произнесла:

– Он все еще в доме.

Вчера отчим опять избил его. Третий раз за эту неделю. Ссадины и синяки не успевали сходить с лица. Юрка забыл, когда последний раз был в школе. Он забыл о школе, и о нем забыли все. Только отчим считал своим священным долгом учить пасынка уму-разуму. Юрка дергался при каждом шорохе. Сегодня он ждал его. Ждал ублюдка, чтобы поквитаться.

Юра часто вспоминал отца. Он бы со своим сыном так не поступил. Юрка вспомнил, как они ходили с папой в музей. Почти каждые выходные они ходили на новинки кино. Как было здорово, пока какая-то пьяная мразь на дорогом автомобиле не сбила папу. Юре иногда казалось, что убийцей был его отчим. Может, потому, что за год с небольшим он не стал считать нового папу не кем иным, как пьяной мразью.

Папа любил его. Юра вытер слезы и шмыгнул носом. Очень любил, а какая-то паскуда взяла и оборвала его жизнь… Юра напрягся. Щелкнул замок, и входная дверь открылась. Юра нырнул под письменный стол и вылез оттуда со свертком. Он уже слышал шаги по направлению к своей комнате. Юра забеспокоился, что не успеет, и начал быстро разворачивать серую мешковину. Ему нужно успеть, до того как отчим войдет, до того как скажет хоть слово. Иначе все зря.

– Не трогай его.

Голос матери заставил Юру усомниться в правильности выбранного пути. Несмотря на то что она отвернулась от него за последний год, он любил ее. Любил и жалел.

– Тимурчик, ты его не тронешь?

– Нет, – твердо сказал мужчина. – Я просто научу его уважать старших.

– Ты не сделаешь ему больно?

– Она хотя бы пытается… – прошептал Юра и с надеждой посмотрел на монитор.

– Мы же говорили с тобой об этом.

Юра дернулся от неприятного электронного голоса. Человек в окошке «Скайпа» возмущенно взмахнул руками. Юра кивнул.

– Я знаю.

– Она притворяется. Она всегда притворялась. Только отец. Помнишь? Только твой отец по-настоящему любил тебя.

– Я знаю, – повторил Юра.

– Ну, раз знаешь, значит, сделай, что задумал.

Юра повернулся к двери в тот момент, когда она с грохотом ударилась о стену. Отчим с искаженным яростью лицом ворвался в спальню пасынка.

– Что, ублюдок, опять дрочишь?!

Юра дернулся, и мешковина, лежавшая у него на коленях, упала к ногам. Тимур замер, потом улыбнулся и спросил:

– Что это ты задумал, ублюдок?

– Сделай это, – прошептал электронный голос за спиной мальчишки.

Юра посмотрел на обрез с потрескавшимся цевьем на коленях, потом поднял мокрые от слез глаза на мужчину.

– Меня очень любил папа, – сказал он.

– Я рад за тебя, – с издевкой произнес Тимур. Он едва сдержался, чтобы не добавить свое любимое «ублюдок». Все-таки обрез был своего рода приглашением к конструктивному диалогу. Без повышения голоса и рукоприкладства. Только Юра теперь не хотел разговаривать. Теперь уже поздно. Он все решил. Они все решили.

– Папа любил меня, – подросток начал поднимать обрез.

– Давай, – шептал за спиной голос, искаженный рваными динамиками монитора. – Давай. Твой отец ждет от тебя мужского поступка.

Два ствола смотрели на отчима, который плохо соображал, что происходит, но все равно стоял смирно.

– Папа бы никогда этого не допустил.

Через мгновение стволы переместились к голове Юры, вошли в рот, больно оцарапав небо. И подросток, не раздумывая, нажал на спусковой крючок.

Собеседник в «Скайпе» отключился.

Александр Истомин узнал о первом самоубийстве из «Вестей». «Девятилетняя девочка повесилась в коровнике», – сухо вещал корреспондент. Сыну Истомина было четырнадцать. Представив на минутку, что и его ребенок может устать от жизни в четырнадцать лет, Саше стало плохо. Он прислушался. Возможно, он ослышался, и девочке на самом деле девятнадцать, но журналист повторил возраст. Девочка повесилась в девять! Неразделенная любовь? Откуда? Проблемы в школе? Какие? Какие, к черту, могут быть проблемы?! Что они из себя представляют такое, что ребенок бежит не к родителям, не к учителям, а в коровник, чтобы повеситься. Саша понимал, что с развалом страны, в которой семья была ячейкой общества, ячейки эти стали никому не нужны. Ячейки начали разлагаться. Представители ювенальной юстиции посещали семью не для того, чтобы помочь, а для того, чтобы забрать ребенка. Возможно, причина в этом. В семье беда – родители пьют. Ювенальщики пришли и пригрозили забрать девочку, а она (какие бы родители ни были – они ее) решила напугать всех. Напугала. До усрачки. Только вопрос: кого? Родители пьют – теперь есть повод. Компетентные органы развели руками и пошли в другую ячейку. Единственные, кто задумается, это такие, как Истомин. Те, у кого все хорошо и кто не хотел бы в один прекрасный день вынуть из петли остывший труп своего ребенка. «А ведь даже здесь можно было спасти дитя, – удручающе подумал Саша. – Смерть не может быть выходом. Если бы общество вовремя спохватилось… Но так было там, в прошлом». Истомин считал, что в этой смерти непосредственная вина школы. Учителя плевать хотели на своих подопечных, как только те выходили со школьного двора.

Истомин вошел в комнату сына. Сережа сидел за компьютером, строил ферму. Сашу радовало, что его ребенок не играет в стрелялки с кровищей, а разводит животных, выращивает растения. Пусть это тоже был виртуальный мир, но без крови и убийств. Истомин, конечно, прикладывал кое-какие усилия для этого. Раз в неделю заходил к сыну и перебирал диски с «игрушками» в попытке пресечь появление коробки с надписью 18+. Но с появлением в доме Интернета миссия Истомина приняла бессмысленный вид. Вот там-то вся эта зараза и сидела. Убийства, секс и извращения наводняли виртуальные сети. Трудно уследить. Однажды Истомин набрел на такую вещь, способную, как он думал, помочь ему сдержать поток помоев из Сети. Программа называлась «Санитар». В нее входила защита от сайтов с не предназначенной для детей информацией. Но только установить ее он так и не успел. Нераспечатанная коробка все еще стояла на полке между книгами «Мифы и легенды Древней Греции» и «Крабат, или Легенды старой мельницы» над монитором.

– Как дела, сынок? Как ферма?

– Да что-то не найду, как продать гусей. Вчера вроде бы продал…

– А ну-ка, давай попробуем. – Саша взялся за мышь и пощелкал по разделам сначала в верхнем правом углу, потом в верхнем левом. Магазин он нашел в нижнем правом. Ребенок засиял.

– А я и сюда нажимал, – восторженно произнес Сережа. – Спасибо, папа. Если бы не ты…

– Сынок, я хотел с тобой поговорить. – Истомин сел в кресло у стола.

– О чем? – спросил Сережа, но так и не оторвался от компьютера.

– Сережа, сынок. Можешь мне пообещать кое-что?

– Да, папа. – Продажа гусей занимала ребенка больше, чем разговор с отцом.

– Если когда-нибудь тебе покажется, что выхода нет…