Я превратился в обыкновенного клерка. У меня не оставалось времени ни для какой литературной работы. Не стал я и профессиональным журналистом. Впрочем, я к этому никогда не стремился…
К моему удивлению, Рэнд, единственный наследник «короля» и очень способный малый, демобилизовавшись, пошел работать рядовым репортером в одну из провинциальных газет отца. Только через два года он появился в редакции «Дейли Глоб».
Здесь он проработал еще три года, не пропустив ни одной должности: от корректора до заместителя главного редактора. И только после этого «король» Рэндольф Грейтс-старший передал сыну скипетр и уступил трон.
И вот теперь «его величество» РГМ сидит в кресле своего отца так привычно и уверенно, как только может сидеть человек, который знает силу своей власти. Перед мистером Грейтсом-младшим лежали какие-то бумаги, на которых он делал пометки, сильно нажимая красным карандашом.
Не отвлекаясь, он рассеянно пробормотал:
— Это ты, Мак?.. Садись, старина. Я сейчас с этим покончу. Одну минуточку.
Он сделал ударение на словах «с этим» и «покончу». Я вспомнил закорючки на папке, которую мне принесли утром, и представил себе, что «босс» бормотал то же самое, когда ставил на ней свою подпись.
— Ну, вот и все! — воскликнул Грейте и поднял голову. На его приятном лице с чуть оттопыренной нижней губой сияла улыбка искреннего радушия. — Садись, Мак. Что же ты стоишь?..
Привычка называть друг друга по имени — это, пожалуй, все, что осталось от нашей дружбы.
— Хэлло, Рэнд! — сказал я и как-то нелепо пошевелил в воздухе пальцами, словно Грейте находился по ту сторону наглухо закрытого окна и не мог меня услышать. — У меня к тебе дело. Личное… — сказал я.
— Говори, говори!
Я стал сосредоточенно сосать трубку. Это всегда помогает, когда во время разговора почему-то не хочется смотреть на собеседника. Отрывисто, между затяжками, я заговорил:
— Видишь ли, Рэнд, дело в том, что… Мне надо… Я хочу поработать над книгой. Да. Над книгой о войне. Ты знаешь, я ведь всегда хотел. И вот мне необходимо… То есть я хочу сказать, что мне придется уйти из редакции. Надеюсь, ты поймешь меня, Рэнд?
Когда я поднял глаза, Грейте все еще улыбался, но улыбка из приветливой превратилась в лукавую. Он откинулся в кресле и весело смотрел на меня.
— Одним словом, ты уже успел прочитать, — сказал он весело. — Я не ожидал, что ты так быстро это сделаешь. Ну, что же, давай поговорим начистоту. Я уже давно хочу с тобой поговорить.
Я в замешательстве вынул трубку изо рта и, наверное, сразу утратил свой решительный вид.
— Итак, — продолжал в том же веселом тоне Грейте, — ты только что прочитал материалы из нашего отдела уголовной хроники об убийстве какого-то типа в Музее восковых фигур. И тебя возмутило, что я распорядился, чтобы ты, Генри Мак Алистер, способный малый, которому в университете предсказывали блестящее будущее… Да, да, чего там скромничать!.. Так вот, чтобы ты принялся за обработку обыкновенной уголовной хроники, да еще и согласовал эту работу с второстепенным репортером, который славится тем, что не умеет написать заявление о выдаче аванса… Постой, постой, я еще не кончил! И ты решил, что этот каналья Рэнд, то есть я, гнусный капиталист и эксплуататор, мог бы найти более прямой и честный путь…
— Послушай, Рэнд, — пытался перебить я его. — Зачем все это? Не надо…
— Нет, надо! — сказал властно Рэндольф Грейтс-младший. Он уже не улыбался. На лице его появилось выражение упрямства. — Надо! — повторил он. — Неужели ты не понимаешь, что наша печать превратилась в какое-то стоячее болото? Неужели ты не видишь, что изо дня в день мы печатаем почти одно и то же и даже в одном и том же утомительном порядке! Мы до черта надоели читателю своим однообразием, ложным пафосом, противоречивыми сведениями и безвкусными рекламами..
Должно быть, мое лицо выражало безграничное удивление, потому что Рэнд прервал свою речь, досадливо махнул рукой и сказал нетерпеливо:
— Да нет же, нет! Ты меня совсем не так понял. Мои политические убеждения тут совершенно ни при чем! То, о чем я тебе говорю, это не политика, а бизнес, чисто деловой вопрос… Вот послушай меня, Мак! — Рэнд порывисто встал с кресла, обошел свой письменный стол и присел на его край поближе ко мне. — Думал ли ты когда-нибудь о том, что сегодня мы продолжаем издавать наши газеты приблизительно так же, как это делалось во времена дилижансов и парусного флота? Тот же резкий, самоуверенный тон, те же старые, избитые приемы… И все это сегодня, когда поездка в Европу или Африку занимает всего несколько часов и когда, сидя у себя дома, любой американец может посмотреть по телевизору футбольный матч в Риме…
Рэнд сделал несколько шагов по кабинету. Он задумался и, казалось, забыл о моем присутствии. Мысли нового короля прессы мне показались интересными, и я с нетерпением ждал дальнейших откровений.
— Современная газета должна отражать факты, — сказал он неожиданно, остановился и посмотрел мне прямо в глаза. — Только факты! — повторил он. — И делать это надо убедительно, решительно отказываясь от всяких попыток влиять на читателя. Такую газету будут читать все!
Так вот оно что! Рэнд, кажется, затевает издание объективной информационной газеты — это интересно.
— И ты хочешь… — начал было я.
— Да, я создам такую газету! — сказал Рэнд уверенно.
Он снова сел за стол и откинулся в кресле.
— Она будет нужна республиканцам так же, как и демократам, социалистам, фашистам, белым и черномазым! Она будет выходить под девизом: «Только факты», начиная информацией и кончая рассказами и даже комиксами. Конечно, обработка такого материала потребует людей с настоящими литературными способностями. Теперь ты понимаешь, почему я тебе прислал все то, что мы писали об убийстве в Музее восковых фигур?
— Ну, знаешь ли, Рэнд, — не выдержал я, — то, что ты мне прислал, это не столько факты, сколько реклама! Реклама какого-то давно забытого Музея восковых фигур, фирмы готового платья, марки несгораемых шкафов и даже зубного врача!
Рэндольф Грейтс-младший поморщился.
— Ну, видишь ли, без реклам, к сожалению, ни одна газета не протянет и месяца… Но ты, черт возьми, прав! — Он стукнул ладонью по столу. — Эта реклама — грубая работа! Очень грубая работа! Но если об этом напишешь ты, я уверен, что все будет выглядеть правдиво и тем самым убедительно. Да, да! И реклама в том числе — что из этого? А разве, кроме нее, ты ничего не заметил? Разве там нет достоверных интересных фактов, которые только нужно суметь хорошо преподнести? В общем, Мак, ты мне нужен. Я очень хочу поскорее привести «Глоб» к новому курсу.
Я возражал сбивчиво, говорил, что не справлюсь с этой работой, что у меня нет ни журналистского опыта, ни способностей. Мне даже в голову не приходило, что нужно было говорить совсем другие слова, сказать Рэнду, что никакая газета не может существовать вне политики и что вся его затея «честно торговать фактами» наивна и обречена на провал. Но, увы, все это я сообразил значительно позже…
А в то время Рэндольф Грейте без труда разбивал все мои слабые доводы. Глядя на меня своими умными, честными глазами, он говорил проникновенным, глуховатым голосом, который так убедительно звучал на предвыборных собраниях студенческого клуба «Альфа-Бета-Гамма», где четыре года Рэнд был бессменным председателем. Этим же голосом он всегда убеждал ротного писаря поставить печать на подделанных нами увольнительных..
— Твое место здесь, Мак, в газете. И не только для того, чтобы помочь мне. Я знаю — у нас с тобой могут быть разные взгляды и убеждения, но разве то, что я тебе предлагаю, противоречит принципам любого честного человека? А если уж ты действительно решил стать профессиональным литератором, тогда тем более тебе не следует отказываться…
— Но как я могу сейчас начать работать над этим материалом? Ведь никому не известно, чем вообще кончится это дело…
— Какая разница? Чем бы оно ни кончилось, оно кончится! Твое дело — следить за фактами и излагать их художественно, правдиво…
