— Это правда, что вы хотите сделать вскрытие тела лорда Огастеса? — спросил Доминик, снимая перчатки и доставая из кармана белый льняной платок.

Питт не мог упустить шанс узнать истину.

— Да.

Доминик высморкался, и когда он поднял взгляд, лицо у него было непроницаемое.

— Зачем? Он умер от сердечного приступа. Слабое сердце — это у них фамильное. Макдафф вам скажет, что смерть произошла от естественных причин и не явилась неожиданностью. Он слишком много ел и редко отдыхал. Все время слышишь, как умирают такие мужчины, как он, которым за шестьдесят. — Доминик спрятал носовой платок в карман. — Разве вы не понимаете, как это отразится на семье, особенно на Алисии? Ей и так нелегко приходится со старухой, а представьте себе, каково с ней будет жить после вскрытия! Она обвинит во всем Алисию и скажет, что ничего подобного не случилось бы с Огастесом, не женись он на ней. Если бы Алисия не была моложе его более чем на тридцать лет, никто бы и не подумал о вскрытии!

— Возраст тут ни при чем, — устало возразил Питт. Ему хотелось оставить это дело, просто выкинуть его из головы. — Это из-за того, что тело дважды выкапывали и оставляли там, где его невозможно было не найти. Совершено преступление, и мы должны сделать все, чтобы не допустить его повторения. Вы, конечно, это понимаете?

— Тогда захороните его и поставьте стражу! — с раздражением предложил Доминик. — Никто не станет выкапывать тело, если там будет стоять полисмен. Это нелегкая работа — раскидать землю и поднять гроб из могилы. Они должны делать это ночью, и нужно много инструментов — лопаты, веревки и все такое. И он был не один — это же очевидно.

Питт не смотрел на него.

— Это мог бы сделать в одиночку сильный мужчина, не особенно напрягаясь, — возразил он. — И ему не нужны веревки: ведь гроб оставили, забрав только труп. Мы могли бы поставить там констебля на одну-две ночи, даже на неделю. Однако рано или поздно нам придется снять пост, и тогда преступник снова придет и сделает свое дело.

— О боже! — Доминик закрыл лицо руками.

— Или же он придумает что-нибудь другое, — добавил Питт, — чтобы заставить нас действовать.

Доминик поднял голову.

— Что-нибудь другое? Например?

— Не знаю, — признался Томас. — Если бы я знал, то, возможно, мог бы это предотвратить.

Доминик поднялся.

— Я не допущу вскрытия! — Лицо его покраснело. — Многие обитатели Парка употребят все свое влияние, чтобы воспрепятствовать этому — например, лорд Сент-Джермин. И если понадобится, мы наймем кого-нибудь караулить могилу, чтобы тело покоилось в мире. Только сумасшедший нарушает покой мертвых!

— Сумасшедшие еще много чего делают, — согласился Питт. — Мне жаль, но я не знаю, как это остановить.

Покачав головой, Доминик медленно двинулся к дверям.

— Это не ваша вина, и вы не несете ответственности. Мы должны что-то предпринять — ради Алисии. Передайте от меня привет Шарлотте и Эмили, если увидите. До свидания.

Дверь за ним закрылась, и Питт долго смотрел на нее, чувствуя себя виноватым. Он не сказал Доминику, что вскрытия не будет, так как хотел, чтобы тот высказался, и теперь чувствовал себя еще хуже. Вскрытие могло бы навсегда покончить с подозрением в убийстве. Возможно, Томасу надо было так и сказать. Но почему же Доминик сам этого не понимает? Или же он опасается, как бы вскрытие не показало, что действительно имело место убийство? Виноват ли Доминик, или просто боится за Алисию? А может быть, он всего лишь хочет избежать скандала? Ведь тогда откроются старые раны, что всегда бывает при расследовании. Ему никак не забыть о Кейтер-стрит.

Однако если Доминик настаивал, чтобы дело замяли, то нашелся, по крайней мере, один человек, которому этого не хотелось. Утром Питт получил довольно надменное письмо от старой леди, в котором она напоминала, что его долг — узнать, кто и почему потревожил лорда Огастеса в могиле. Если совершено убийство, то нужно раскрыть его и наказать преступника. В конце концов, Питту платят жалованье именно за это!

Томас наградил старую леди весьма нелестным эпитетом и убрал письмо в верхний ящик стола. Оно было написано на простой белой бумаге, наверное, она бережет красивую почтовую бумагу для своих светских знакомых. У инспектора промелькнула мысль, что неплохо бы показать это письмо начальству. Пусть они обсудят между собой, что важнее для их карьеры и не вызовет ли запрет на вскрытие гнев старой леди, пользующейся значительным влиянием в обществе.

Томас все еще размышлял на эту тему, когда вошла Алисия, закутанная в меха до самого подбородка. Ее появление вызвало комментарии в полицейском участке, и у констебля, доложившего о ней, были круглые от удивления глаза.

— Здравствуйте, мэм. — Питт предложил ей стул и сделал знак констеблю, отсылая его. — Боюсь, что не могу сказать вам ничего нового, иначе зашел бы сам и рассказал.

— Да. — Она смотрела куда угодно, только не на Питта. Неужели ее интересуют коричневатые стены и аскетичные эстампы, а также коробки, доверху наполненные папками? Томас ждал, пока Алисия соберется с духом.

Наконец она взглянула на него.

— Мистер Питт, я пришла попросить, чтобы вы не продолжали расследовать дело о могиле моего мужа… — Это была уклончивая формулировка, и, осознав ее нелепость, Алисия продолжила, запинаясь. — Я… я имела в виду, что выкопали тело. Я пришла к убеждению, что это сделал какой-то сумасшедший, и это просто акт вандализма. Вам его никогда не поймать, и нет смысла продолжать.

Внезапно Питту в голову пришла одна идея.

— Да, я могу и не поймать его, — медленно произнес он. — Но если я не буду продолжать это дело, может случиться большая беда, которая коснется и вас. — Он посмотрел ей прямо в глаза; если бы Алисия отвела взгляд, было бы ясно, что она его избегает.

— Я вас не понимаю. — Она покачала головой. — Мы похороним его и, если нужно, наймем слугу, чтобы стерег могилу, сколько понадобится. Каким же образом это может навлечь на нас беду?

— Вполне возможно, что это просто сумасшедший. — Томас слегка подался вперед. — Но, боюсь, не все в это поверят.

У женщины вытянулось лицо, и Питту даже не потребовалось произносить слово «убийство».

— Пусть думают, что им угодно. — Алисия подняла голову и плотнее запахнула меха.

— Так и будет, — сказал Томас. — И кое-кто может вообразить, будто вы запретили делать вскрытие именно потому, что вам есть что скрывать.

Она побледнела, ее пальцы теребили мех.

— Люди порой бывают жестоки, — продолжал инспектор. — Кто-то, несомненно, заметил, что мистер Кордэ от вас без ума, а кое-кто завидует вам из-за этого. — Питт подождал пару минут, пока до нее дойдет эта мысль. Он хотел было добавить, что возникнут подозрения, но в этом не было необходимости.

— Вы хотите сказать, что люди начнут обсуждать, не был ли он убит? — сухо произнесла она. — И скажут, что это Доминик или я?

— Может быть. — Теперь, когда Томас снова подошел к этой теме, ему было трудно говорить. Если бы только он сам в это не верил! Однако Питт вспомнил визит Доминика и, глядя, как Алисия сидит с убитым видом, теребя воротник, понял, что она и сама в глубине души ни в чем не уверена.

— Они не правы! — пылко воскликнула Алисия. — Я не причиняла Огастесу вреда никогда, и я уверена, что Доминик… мистер Кордэ также этого не делал!

Терзаемая страхом, она пыталась убедить себя в том, что говорит. Питту часто приходилось слышать подобный тон, когда в душу человека закрадывается первое сомнение.

— Так не лучше ли позволить вскрытие? — мягко сказал он. — Чтобы доказать, что смерть была естественной? Тогда никто больше не станет обсуждать это дело, и все согласятся, что это была естественная смерть.

Томас наблюдал за лицом Алисии, на котором отражались разные чувства: сначала надежда, затем сомнение и наконец боль от того, что вскрытие может неоспоримо доказать убийство.

— Вы не думаете, что мистер Кордэ мог убить вашего мужа? — резко спросил он.