«Иди… холодно… холодно… холодно… вот, уже теплее!» Иди – КУДА? В послании должно говориться о каком-то МЕСТЕ! Мои размышления прервал телефонный звонок.
– Да, это я. А, привет, Майрон. Как делишки в Лаландии? – При любой возможности я называл Лос-Анджелес (в обиходе – Л.А.) Лаландией. Людям это нравилось и укрепляло мою репутацию записного хохмача.
Звонил мой агент, чтобы сообщить, что на сегодня мне назначено прослушивание.
– Серьезно? А где? Отлично. Да, я просто в восторге. Я, как говорят в Голливуде, уже завелся. Спасибо, Майрон. Джингл беллз! – и повесил трубку.
Отбор проводился на роль старой корзинки для мелочи в детской постановке «Волшебная будка». И хотя я, как и говорил, уже «завелся» начать подготовку, сначала мне хотелось завершить свое исследование встречи нашей троицы с Фосфорным Филом в Бандитском Логовище.
* * *
В 1882 году разница между теми, кто «имеет», «не имеет», «никогда не заимеет», «хочет того, что имеют другие» и «имеет, что имеет, только потому, что их мамы и папы тоже это имеют», – так вот, разница между такими людьми нигде не проявлялась очевиднее, чем в Нью-Йорке. Там на Пятой авеню хвастливо красовались особняки Корнелиуса Вандербилта и Джона Дж. Астора, замок Генри Дж. Вилларда и шале «Великий Компостный Холм» мадемуазель Стюарт. А в другой части города, где сходились Бродвей, бульвар Сансет и Шестьдесят шестое шоссе, образуя треугольник, известный как Малбери-Бенд, картина выглядела совсем иначе. Этот район был беднейшим из бедных. Грязные трущобы, рассеченные беспорядочным лабиринтом темных улиц и узких переулков, в которых в два счета можно было заблудиться; убогие лачуги, дешевые меблирашки, деревянные ящики и палатки «Л.Л. Бин» служили пристанищем для тысяч бесприютных бродяг, беспризорников, старьевщиков, продавцов буррито и бездарных комиков – проклятых обитателей этого захолустья. Бандитское Логовище, расположенное почти в самом сердце района, являло собою именно такую негостеприимную дыру.
В написанной в 1885 году обличительной статье Джейкоба А. Риса «Малбери-Бенд – безнадежная нищета или мечта застройщика?» автор впервые описывает жизнь в этих местах:
«Полуобглоданные мулы, коровы и пироги жарились под палящим солнцем, становясь добычей бесчисленных мух и личинок. Чахлые свиньи, паршивые собаки и сбитые с толку морские львы рыскали по улицам. В канавах проходили канализационные стоки, а загаженные и заблеванные тротуары были усыпаны мерзкими отбросами и нечистотами. От одного только запаха на улицах Малбери слезились глаза, и большинство здешних жителей старались дышать через импровизированные маски, сделанные из вонючих старых носков, запах которых, хоть и был ужасен, казался благоуханным дуновением из подмышек юной девственницы – в сравнении с окружающим воздухом. Убийства, воровство, голод и нищета свирепствовали здесь повсеместно. Но там, где для одних – Преисподняя, мудрый инвестор видит Перспективу! Никогда еще пропасть между возможным и действительным не была шире! Ценам на здешнюю недвижимость падать некуда, поэтому им остается только расти!»
Однако в этих краях случалось не только время для дела, но и час для потехи. По правде сказать, дела-то как раз тут и не было, одна потеха. По вторникам благотворительные фургоны съезжали с Пятой авеню и оставляли на каждом углу бочки с объедками и пахнущей вином бурдой. А когда благотворители не появлялись, местные жители отправлялись в подпольные кабаки, салуны и вонючие пивнушки, где они могли подцепить легкую добычу, к которой относились «транжиры», «без вести пропавшие», «надменные придурки, за счет которых легко поживиться» и «туристы». Несчастные души запросто могли обнаружить, что их треснули по голове, обобрали и сбросили в стремительный поток «загадочной грязи», протекавший внизу. Этот поток жуткой коричневой жижи протекал под Пятиугольником, впадая в конце концов в Гудзон.
Потом воры, проституты и прочие сукины дети и сукины папаши растрачивали свои скудные трофеи на шлюх, пьянки или участие в самом жестоком из всех видов спорта – крысобойне.
Занятие считалось сомнительным даже в те времена, когда еще не существовало Общества предотвращения жестокости по отношению к животным. Одни считали, что крысам нужно обеспечить трехразовую сытную еду и чистую подстилку для сна, другим же, вроде завсегдатаев Клуба спортсменов Кита Бернса – популярного места сборищ крысобоев, – нравилось смотреть, как от крыс остается только мокрое место.
Было далеко за полдень, когда экипаж с командой сыщиков въехал в лабиринт узких улочек, известных как Бандитское Логовище. «Заскок» Тедди в «Дельмоникос» обернулся поздним завтраком из десяти блюд; между тем Калеб и Элизабет торопились найти Фосфорного Фила, прежде чем Крушитель нанесет очередной удар.
– М-м-м! Понюхайте воздух, – блаженно прорычал Рузвельт, раздувая ноздри и вдыхая полной грудью. – Вот это я называю свежестью!
– Ты останешься здесь до нашего возвращения, – приказал вознице Калеб, прижимая к носу платок.
– Как скажете, начальник, – ответил тот. Но едва пассажиры ступили на булыжную мостовую, он стегнул лошадей, и повозка исчезла из виду.
Троица осталась в одиночестве, не зная, куда бежать в случае опасности.
– Ну и что будем делать? – спросил Калеб.
– Отправимся в Бандитское Логовище, что же еще? – сказала Элизабет.
В это время Рузвельт уже успел зачерпнуть жестянкой какого-то пойла из благотворительной бочки на углу.
– Странно, – пробормотал он, отхлебнув. – Похоже на то, чем меня потчевали на прошлой неделе у Максвелла Шермахорна…
Он заметил еще одну бочку чуть дальше по переулку.
– Похмельная мокрота! – воскликнул он.
– Рузвельт, хватит с нас ваших задержек, – сказал Калеб. – За то время, что вы упустили сегодня, Крушитель мог бы сокрушить еще чью-нибудь голову и уйти на покой.
Но Рузвельт, со зверской безмятежностью на лице, уже поднес черпак к губам.
– Не волнуйся за него, Калеб. Я с тобой, так что ты в безопасности. – Элизабет взяла его за руку.
В обычной обстановке Калеб остро отреагировал бы на столь явную дискредитацию его принадлежности к сильному полу. Однако он почувствовал, что Лиза дрожит от страха.
– Нет, нам лучше держаться вместе. В таверне будет жуткое количество народа, и мы можем потерять друг друга.
– В таверне? – вскричал Тедди.
– Да. В Клубе спортсменов Кита Бернса. Там подают один из лучших элей в здешних местах, по крайней мере так говорят выжившие.
– Зашибись! – заорал Рузвельт, припустивший вслед за Калебом и Элизабет, которые уже ступили на территорию Логовища.
Похоже, за ними внимательно наблюдали из каждой щели. Наверху за мутными окнами появились любопытные физиономии. Бледные от голода, с апатичными глазами вследствие долгих лет, прожитых без всякой надежды, они больше напоминали привидения, чем живых людей.
Переулок резко сворачивал направо, его начало тут же затерялось позади пришедших. Не то простыня, не то покрывало болталось на веревке у них над головами. В тишине послышался звук, похожий на шипение.
– Тихо, – сказал Калеб. – Кто-то шепчется?
Звук повторился. На этот раз он был выше и пронзительнее.
– Похоже на детский смех, – сказала Лиза.
Внезапно звук перешел в раскатистый рык, похожий на рев взбешенного верблюда. Лиза метнулась к Спенсеру, тот обернулся, чтобы выяснить обстановку сзади.
Однако позади них были только тени и Рузвельт, скромно разглядывающий собственные ботинки.
– Йо-хо? – несмело поинтересовался он.
Калеб, не сдержавшись, заорал:
– Ради бога, мэр, попытайтесь держать себя в руках! Мы и так здесь как на ладони.
Не успел Рузвельт ответить, как Элизабет вскрикнула. Обернувшись, Калеб увидел толпу головорезов в лохмотьях и котелках, быстро наступавшую со всех сторон.
Лица в окнах исчезли; ставни поочередно закрылись. Элизабет прижалась к Калебу.
– Не бойся, я с тобой, – сказал он.
