Теперь он уже мчался сломя голову. Холодный ветер обдувал его виски и разгоряченные щеки.

«Вот оно, решение! – Он все еще не знал, какое именно, но чувствовал, что мысль эта правильная и обязательно нужно ее проверить. – Законы Онно не только вредят природе, но могут ее и обогащать! Да!» – О, как ему хотелось бы сказать это Родмину!

Облегчение и радость словно наделили Ксина крыльями – наконец он нашел и понял самого себя! Он не был уже некой диковинкой, плодом стечения обстоятельств и невероятных случайностей, но творением неизменных правил и нерушимых законов. Тот факт, что он не был зверем, вовсе не являлся редким исключением. Он был больным который просто выздоровел и превозмог болезнь! Других никто не лечил. Осознание этого крепло и придавало бодрости.

«Нужно лишь найти заклинание, снимающее чары… – он на мгновение задумался, – конечно, в безнадежных случаях остаются старые и испытанные методы… поскольку наверняка ничего не удастся сделать с чудовищами, возникшими из мертвых тел и оживающими лишь ночью, упырихами, вампирами; им можно самое большее вернуть человеческий облик. Следовательно, суть в том, чтобы уничтожить пласты зла и ненависти, не затрагивая самих черт сверхсущества. У меня это получилось неважно, к тому же у меня остались все свойства котолака – вот почему мой Зов пугал мирные разновидности демонов. Издали меня не отличить от других… Кроме того, я не умею чуять присутствие людей, а они могут. Значит, я должен уничтожить в себе котолака! Вот только как этого добиться?» – лихорадочно размышлял Ксин. Он даже не заметил, как догнал возвращавшихся солдат.

Он поравнялся с Дароном и снова ехал рядом с ним.

– Куда ты подевался, чтоб тебя?!. – буркнул Дарон, пробуждаясь от дремоты.

Ксин более осмысленно огляделся вокруг.

– Если бы ты знал… – начал он, но ответом был лишь тихий храп. Мгновение спустя его внимание привлекло иное: вдали, над горизонтом, уже сверкал серебристый диск – всходила луна…

– Проснись! – толкнул он Дарона.

– Что такое?!

– Скоро полнолуние. Если мы не успеем вовремя вернуться в Дину, я тут такого вам могу натворить…

Дарон посмотрел на него, а потом на своих людей.

– Не бойся, – успокоил он Ксина, – все будет хорошо, – добавил он и рявкнул так, что даже перепугал лошадей: – Эй, там! Пятьдесят человек остается с ранеными, остальные со мной! – и помчался вперед, не оглядываясь.

Всадники тотчас же двинулись за ним, отделившись от сомкнутой до сих пор колонны.

Подковы высекли искры на булыжниках замкового двора. Ксин и Дарон ворвались на него одними из первых, а остальные столпились в главных воротах мгновение спустя. Солдаты, покрикивая друг на друга и подзывая конюхов, быстро заполнили всю освещенную рядами факелов площадь.

Привлеченная шумом Мара вышла на балкон нижней галереи. Она напряженно вглядывалась в лица вернувшихся, ища среди них мужа и котолака, наконец, заметив их, улыбнулась и помахала им рукой.

– Милин спрашивает, как у вас дела? – крикнула она, пытаясь превозмочь шум.

Оба командира подъехали ближе к тому месту, где она стояла.

– Скажи сорванцу, что степь снова ровная, – весело ответил Дарон, – мы ее выкосили как следует…

У Ксина не было времени ни на разговоры, ни на мысли о том, почему Ханти не вышла его встречать и что это могло значить… Когда они въезжали в замок, две трети лунного диска уже выступали из-за линии горизонта. Коротко кивнув Маре, Ксин спрыгнул на землю и, звеня доспехами, побежал по лестнице наверх.

В свою комнату он ворвался подобно выпущенному из катапульты снаряду. Окно светилось мягким, словно паутина, светом, который сверкающей, будто пролитая ртуть, полосой падал на деревянный пол.

Избегая освещенных мест, Ксин поспешно отстегивал прикрывавшие его тело железные пластины и бросал их где попало. У него уже был весьма неприятный опыт, когда полнолуние застало его в доспехах, и повторять его он не намеревался. Тогда, он повредил дорогой нагрудник и наплечники, сорвав все заклепки и ремешки, но больше всего пострадала тогда голова, застрявшая в не снятом вовремя шлеме…

Пятно света быстро росло, и Ксин, справившись наконец с панцирем, несколькими движениями сбросил одежду и решительно вышел на его середину. Жаркая дрожь пробрала до костей. Он успокоил дыхание, выровнял сердцебиение, расслабился. Превращение началось почти сразу же, так что он успел в последний момент.

Некоторое время спустя он открыл глаза и, выгнув спину, довольно потянулся.

– Как там пирийцы? – голос Ханти застал его врасплох. Похоже, она была в комнате, когда он вошел. Однако его внимание было чересчур занято луной, чтобы посмотреть по сторонам.

«Чтоб тебя… – мысленно обругал он самого себя. – За такое ротозейство можно жизнью поплатиться… К счастью, на этот раз это всего лишь она…»

– Эй, я ведь, кажется, спросила, – послышался ее голос из угла, где стояла кровать.

– Разгромлены, – послал он ей короткое сообщение.

– А я… – произнесла она шепотом, но в голосе ее прозвучало нечто такое, что у него приподнялась короткая шерсть между ушами. Теплая дрожь пробежала вдоль позвоночника до основания хвоста и опустилась к подбрюшью. Он повернул голову и посмотрел…

Она лежала обнаженная, вытянувшись на спине, и в лунном свете ее изящное тело сияло непорочной белизной слоновой кости. Голову, плечи и грудь скрывал густой мрак у стены, а граница темноты и света медленно перемещалась в ритме ее спокойного дыхания. Она ждала…

Ощутив на себе взгляд Ксина, она вздрогнула и медленно подняла ногу, не отрывая ступню от простыни.

Это сладострастное движение искушало, гипнотизировало, туманило рассудок. Он бесшумно подошел к кровати и оперся на нее передними лапами. Из темноты появилась ладонь Ханти и коснулась остроконечных ушей и морды.

Мгновение спустя пальцы погрузились в шерсть на загривке и спине.

Резко зашелестел матрас. Ксин уже лежал рядом с ней. Его холодный нос коснулся ее щеки, а потом переместился ниже, лаская ее плечо, шею, мягкую кожу за ухом и под подбородком.

Она наклонила голову в сторону, давая ему больше места, провела пальцами по его усам. Он не видел, но был уверен, что при этом она улыбнулась…

…Потом он блуждал шершавым языком по ее грудям, все время возвращаясь к их вершинам, по животу, бедрам, ниже…

Внезапное прикосновение когтей повергло ее в дрожь – она даже застонала от сладкого ужаса. Боль пронзила ее, словно дуновение смерти, когда когти прошлись по ее телу, едва не расцарапав до крови.

Эта звериная ласка была подобием маленького камешка, с которого начинается большая лавина. Тихое безумие обрушилось на них, словно одурманивающий туман. Единственное движение лапы освободило все дремавшие в них стихии, и сонное настроение исчезло без следа, подобно развеянному ветром облаку.

Оба тела напряглись во внезапном порыве страсти и соединились в тяжело дышащий клубок. В долю мгновения они уплыли вдаль, исступленно насыщаясь друг другом…

Ханти, лицо которой застыло в гримасе неземного наслаждения, а рот хватал воздух, словно у вытащенной из воды рыбы, казалось, пребывала где-то вне пространства и времени. Ксин же, склонившись над ней и заключив ее в железные объятия могучих, покрытых ощетинившейся шерстью лап, вонзив когти в матрас и деревянное изголовье, ударял, входил, вплывал, пронизывал жидким огнем ее нутро в нечеловеческом, диком ритме. Пасть его то и дело судорожно открывалась и закрывалась, иногда громко клацали страшные клыки, а из горла непрерывно доносился сдавленный хриплый рык.

Затуманенные в забытьи глаза обоих, казалось, ничего не замечали, но вдруг перед ними возникло нечто, что могли увидеть только Ксин и Ханти…

Две пары зрачков мгновенно расширились до пределов возможного…

Она вскрикнула первой, но крик ее тотчас же задрожал, сломался, превратился во всхлипывания, стон и замер на обессиленных губах. Он издал протяжное горловое рычание, словно кот, овладевший кошкой, и яростно набросился на нее, вцепившись зубами в простыню возле ее шеи… потом дернулся, затрясся и рухнул, словно под ударом топора.