Постепенно они ассимилировались, изучали русский язык, стихи и песни. Большинство после интернатов и приютов, учились, осваивали профессии, создавали семьи, трудились на благо и процветание великого и могучего советского союза. Но родной испанский язык не забывал ни один из них. В восьмидесятых лишь некоторые их тех детей смогли вернуться на родину.

В середине пятидесятых Виолетта Гонзалес благополучно поступила в московский Пединтститут. Вернулась через четыре года в свой родной детдом воспитательницей и преподавательницей. Из Москвы привезла не только диплом о высшем образовании, привела за руку черноволосую трехлетнюю дочь Лору. Ходили слухи, ее отец — советник по культуре при испанском посольстве.

Через пять лет Виолетта Гонзалес стала директором. Выгнала двух нечистых на руку поварих, пригласила молодых девочек из местного ПТУ. Провела ремонт, пристроила к основному зданию два крыла, добилась в министерстве, чтоб ее детскому дому присвоили персональное имя «Журавлик», что по тем временам было исключением из всяческих правил. Ввела изучение иностранных языков. Преимущественно, испанского, естественно. Уроки музыки, танца, живописи.

До обмороков муштровала Виолетта Гонзалес дочь Лору танцами фламенко и зубрешкой стихов Фредерико Гарсиа Лорки. Никто не удивился, когда со временем та пошла по стопам матери. Окончила тот же Пединститут в Москве и тоже вернулась в Волоколамск. Но особых административных талантов Лора не проявила. Доросла только до старшей воспитательницы. Правда, дети ее любили безумно.

«Ты одна-а, нам радость и отрада-а! Ты одна-а, нам несказанный све-ет!» — старательно выводили тонкими голосами, выстроившись полукругом в день ее юбилея.

На кладбищах всегда пронзительно кричат вороны. Может быть, души тех, кто покидает нас, переселяются в пернатых. Вот они и кричат, машут крыльями, чтоб обратить на себя внимание. Хоть на секунду, на мгновение еще раз встретиться с нами взглядами.

Надя с Натальей чуть не опоздали. В само Ильинское приехали во-время, Сергей гнал «Форд» за сотню, были бы крылья, точно взлетели.

В клубах пыли остановились посреди деревни у разрушенной церкви. Наивно полагая, раз церковь, где-то рядом должно быть и кладбище. Ничего подобного. Мальчишки на велосипедах просветили глупых приезжих. Церковь всегда была разрушенной, кладбища тут сроду никакого не было. Короче, в деревне Ильинское люди вообще не умирают. Живут вечно. Кладбище им без надобности.

Смех смехом, но никто из местных не знал, где оно находится. Слава Богу, подошли трое крепко подвыпивших парня и наперебой начали указывать дорогу. Причем, все трое указывали разные направления. Театр абсурда. Наталья с Надей уже начали нервно хихикать на заднем сидении, когда Сергей взял инициативу в свои руки.

Вышел из машины и начал разнимать заспоривших парней. У тех дело уже до рук дошло.

— Не-е, но ты козе-ел!!!

— Сам ты козел!!!

Сергей вежливо растолкал парней в разные стороны. Попутно выяснил истину, которая, как известно, всегда где-то рядом. Ильинское кладбище находится во чистом поле, в пяти километрах. Подъехать к нему можно с трех сторон. Со стороны шоссе, со стороны деревни и со стороны озера. Все три дороги грунтовые. Слава Богу, дождей последнее время не было. Можно подъехать.

Кладбище, действительно, раскинулось во чистом поле. Хотя, раскинулось, громко сказано. Десятка два могил между чахлыми березками.

Вокруг выкопанной ямы застыли человек двадцать. Все в черном, несмотря на ужасающую жару. Сергей не стал подходить близко. Отошел в сторону, прислонился к березе и терпеливо ждал окончания. Потом, когда дико захотелось курить, отошел еще дальше в поле. Посчитал бестактным, дымить на кладбище. Присел на едва заметную кочку, рядом с трухлявым березовым пнем.

Солнце жарило немилосердно. Возникало устойчивое ощущение, скоро все вокруг превратиться в выжженную пустыню. И на горизонте замаячат караваны верблюдов.

Стояло абсолютное безветрие. Изредка до Сергея доносились лишь обрывки речей. Громких рыданий, с заламываем рук и падениями на грудь покойницы, не было. Все достойно, тихо, интеллигентно.

Где-то высоко-высоко в бесконечно голубом небе пел жаворонок, да пронзительно кричали вороны, раскачиваясь на ветках хилых берез.

— Извини!

Сергей вздрогнул, очнулся. Сам не заметил, как перестал воспринимать окружающее. Перед ним стояла Надя. Черные джинсы, черная кофта, на голове кокетливая черная шляпка. Почему-то в машине, пока ехали, и еще до того, когда встречал ее у подъезда на Олимпийском, он не обратил внимания, как и во что она одета. Теперь разглядел. И сразу опять уже привычно заныло в груди. Надя была очень красива во всем черном, почему-то похожа на Джен Эйр.

— За что извинять? — кашлянув, спросил Сергей.

— Притащила сюда. Могла бы сообразить, сама сесть за руль.

— Ты о чем?

Надя опустилась рядом с ним на корточки, раскрыла сумку, начала привычно копаться в ней. Типичное занятие всех женщин. Бесконечное и увлекательное.

— Тебе, наверное, трудно смотреть на это, — Надя кивнула в сторону неподвижной группы людей.

Она достала из сумки небольшую цветную афишу, развернула, секунду подумала, постелила ее на землю, присела рядом с Сергеем.

— Почему именно мне?

— Ты ведь служил там, на югах…. Можно догадаться…

Сергей едва заметно кивнул.

— От жизни не убежишь, — пожав плечами, сказал он. Вздохнул и добавил. — От смерти тоже.

Некоторое время оба молчали.

— Кто у тебя родители? — спросила Надя.

— Научные сотрудники. Биологи. На Кубе баксы зашибают.

— Ты на кого больше похож? На отца или на мать? — улыбнулась Надя. — Интересно бы на них взглянуть.

— Я похож на деда.

— Можно одну вещь спрошу? — неожиданно очень строгим тоном произнесла она. — Хотя, нет.… Потом как-нибудь…

Она тряхнула головой и порывисто встала. Отряхнула джинсы и быстро направилась к «своим».

Поминки устроили в небольшом кафе в самом центре Ильинского. По иронии судьбы, оно называлось «Прохлада». Все скинулись, дали владельцу, кавказскому человеку по имени Арсен, внушительную пачку денег и он мгновенно выпер на улицу местных алкашей.

Бывшие воспитанники «Журавлика» с интересом наблюдали, как маленький темпераментный Арсен за шкирки выволакивает из кафе двух опустившихся верзил. При желании те могли стереть его в порошок, но оба покорно стерпели даже пинки под зад коленом от Арсена.

— Как последнюю собаку.… На мороз вы-выбрасываш… — обиженно бормотал один из них.

Это было точно сказано. Именно, «на мороз»! Особенно, если учесть, что на улице все плюс тридцать с хвостиком.

Официантки закрыли на окнах жалюзи, сдвинули столы. На столах появились незатейливые закуски, салат «Оливье», бутылки водки «Смирнофф», минералка «Боржоми» и неистребимое «Пепси».

Сергей поначалу отказывался, все-таки, он не знал покойную. Проще пересидеть в машине. Наталья и Надя решительно взяли его под руки, завели в кафе и усадили между собой за стол.

Некоторое время все негромко переговаривались. На самые нейтральные темы. Потом с рюмкой в руке поднялась полноватая женщина в строгом темном костюме.

— Анечка Василевская! — прошептала Надя на ухо Сергею. — Наша староста. Совсем не изменилась. Диспетчер на железной дороге.

Женщина постучала вилкой по бокалу, все смолкли. Голос ее был знаком каждому с детства. Таким голосом объявляют о прибытии поездов и приглашают дежурного милиционера в камеру хранения. Он звучит над путями и в залах ожидания на всех вокзалах нашей необъятной железнодорожной страны.

«Есть в голосе моем звучание металла!» — мелькнуло в голове у Сергея. Он так и не смог вспомнить, кому именно из павших поэтов принадлежат эти строчки. Кульчицкий, Гудзенко, Коган, Майоров? Все жара проклятая, мозги плавятся.

— Мальчики! Девочки! — сказала Анечка Василевская. — Мы потеряли самого дорогого человека. Мы осиротели дважды. Сначала в далеком детстве, теперь вот, окончательно…. Очень тяжело, трудно…