Шагин мгновенно понял, что это за машины и кому они принадлежат.

Понял так же, кого скрывают темные окна первой машины.

Кавалькада проплыла метров пятьдесят и вдруг все три машины, как по команде остановились. Из «Джипов» мгновенно выскочили четверо охранников, встали кольцом вокруг первой машины, повернулись к ней спинами и начали цепкими взглядами шарить по окрестным кустам.

Из «Мерседеса» вышел худой подтянутый человек в темном дорогом костюме. Голову его украшала густая шевелюра абсолютно седых волос. Он медленно, какой-то нерешительной походкой направился к Шагину.

Ни один из охранников даже не шелохнулся.

Шагин неподвижно стоял на дороге. Босой с кроссовками в руках. Со стороны сильно смахивающий на пригородного бомжа.

Седой остановился прямо перед Валерой. Руки он держал в карманах брюк.

— Я отец Аси, — устало сказал он.

Некоторое время оба молчали. Шагин был готов ко всему.

Но металлургический магнат удивил. Достал из внутреннего кармана пиджака визитку и с неловкостью, глядя почему-то в сторону, сунул ее в руки Шагину.

— Я знаю все! — с ударением сказал он, видя растерянность и напряженность Валеры Шагина.

— Мне известно все! — со вздохом повторил он, — И о вас, и… вообще! Позвоните мне на днях. Это прямой телефон. Нам нужно переговорить.

Не дожидаясь ответа, магнат повернулся и медленно пошел к машине. Не пройдя и трех шагов, замер и повергнулся к Шагину.

— Не волнуйтесь, все уже улажено. Это мой промах. Вы здесь ни при чем. Вы просто слишком доверчивый человек. Моя девочка очень серьезно больна. Об этом мало кто знает. Теперь вот вы… Надеюсь на вашу порядочность.

Валера вдруг разглядел, что магнат совсем еще нестарый человек. Только лицо все как-то неестественно изрезано глубокими морщинами. Такие лица бывают у людей долгое время работающих на севере.

Магнат помолчал несколько секунд и, не дожидаясь ответа, пошел к машине.

Шагин и не мог ему ничего ответить.

Хлопнула дверца «Мерседеса», в тон ей, как голуби крыльями, захлопали дверцы «Джипов». Через мгновение кавалькада плавно двинулась с места.

Шагин стоял босой на дороге, с кроссовками в руках и смотрел вслед черной кавалькаде машин.

Он вдруг отчетливо представил, как в первой из них на широком заднем сидении, забившись в угол, сидит несчастная маленькая девочка, искалеченная, изуродованная этим беспощадным миром.

У него невольно защемило сердце.

Всю вторую половину дня Шагин лежал на даче в бреду. Бледный, потный, беспомощный. Метался на тахте первого этажа под ватным одеялом.

Только на следующий день узнал, «Скорую помощь» из Истры вызвал вездесущий сосед Феликс Куприн.

Вечером пару раз окликнул Валеру от калитки с дороги. Не услышав ни ответа, ни привета, всерьез забеспокоился. «Ока» на месте под большой елью, где и всегда, свет в большой комнате и на террасе горит, хозяина не слышно и не видно.

Как тут не забеспокоиться после драматических событий предыдущей ночи.

Феликс принес маленькую раскладную лестницу, (разумеется, с общей свалки), и перелез через ограду.

Ничего этого Валера не видел и не слышал. Перед его лицом в мутных волнах полубреда одно за другим постоянно возникали два девичьих лица.

— Вам что, деньги не нужны? — голосом Машеньки Чистовской брезгливо спрашивала юная звездочка шоу бизнеса.

— В Турции давно никаких турок нет! Все переехали в Германию! — голосом Ассоль доверительно сообщала Маша.

— Вокруг вас сплошные микробы! Неужели не видите? — ужасалась сама Ассоль почему-то голосом Машеньки Чистовской.

Они менялись местами, наплывали друг на друга, иногда сливались в одно лицо. Какое-то совсем новое и незнакомое. Лицо этой третьей девушки напоминало Шагину сразу и Машеньку, и Ассоль. Но оно было ему незнакомо и неприятно.

Голоса девушек звучали почти в унисон. Слов было почти не разобрать.

Они, (или она!?), в чем-то обвиняли, укоряли, стыдили и требовали, требовали, требовали ответа. А он не знал, что ответить.

Он не понимал их, (или ее!?). Он не знал ответа.

Только глубокой ночью Шагин услышал еще один женский голос. Спокойный и рассудительный. Совсем незнакомый.

— Ну, вот! Температура падает! Легкие у него чистые. Госпитализация не нужна. Я бы не стала, честное слово.

Голос принадлежал женщине средних лет. В белом халате и больших очках.

— Что с ним? — голосом сына Андрея спросила какая-то фигура с дивана из угла комнаты. Горела только настольная лампа, самого Андрея видно не было.

— Лихоманка, — отозвалась женщина в белом халате.

Она что-то медленно записывала шариковой ручкой в толстую тетрадь.

— Что-то психическое? — спросил сын.

— Бог его разберет. Психическое, физическое. Понервничал, прошелся босиком по болоту и готово дело. Беречься надо. У вас здесь раньше Змеиное болото было. Босиком лучше не ходить. Вмиг лихоманку подхватишь.

— Пациент скорее жив, чем мертв, — иронично констатировал сын.

Дальнейший разговор Шагин не слышал. Он крепко уснул.

Очнулся под утро. Женщины врача в комнате не было. Только на диване на месте сына сидел Феликс Куприн. Разумеется, дымил своей знаменитой «Явой».

— Который час? — зачем-то спросил Шагин.

Хотя, ему было абсолютно наплевать, сколько сейчас часов, минут и секунд. Времени для него в данный момент не существовало.

Феликс что-то ответил. Потом, потянувшись и зевнув, добавил:

— А ведь тебя могли убить. У них это запросто.

Шагин и Куприн давно симпатизировали и тянулись друг к другу, несмотря на разницу в возрасте. Куприн видел в Шагине свою бурную молодость и, втайне от всех даже гордился этим. Шагин наблюдал за Куприным как за комичным вариантом своей старости. И ничего не имел против такого развития событий.

Изредка они даже выпивали, хотя ни тот, ни другой не любили спиртного.

Кряхтя и постанывая, Феликс Куприн поднялся с дивана, сделал для разминки несколько легких физических упражнений. Судя по всему, он так и провел всю ночь на диване, оберегая покой и сон соседа Валеры Шагина.

— Ну! Ты оклемался, слава Богу! Если что, заходи…

Феликс вышел, плотно прикрыл за собой дверь. Слышно было, как громко хлопнула во дворе калитка.

Шагин неподвижно лежал на спине и смотрел в потолок.

Феликс Куприн вышел от Шагина спокойным, уравновешенным, с чувством выполненного долга. Переступил порог собственного хозблока уже совсем другим человеком. Нервным, суетливым, с бегающими глазами.

Дора ничуть не удивилась. Даже не поинтересовалась, как там и что у Шагина? Встретила его новой атакой с правого политического фланга. Она сидела в той же позе, перед тем же телевизором, будто вовсе не ложилась спать.

— Думаешь, почему нас не принимают в Европейский союз? — с патетикой в голосе подозрительно спросила она.

Феликс ее почти не слышал. Лицо его выражало крайнюю степень взволнованности и беспокойства.

— Шею с мылом мыть не научились! — рассеянно буркнул он.

И совершил ошибку. Дора только того и ждала.

— Мы дикая невоспитанная страна! — мгновенно взвилась она до потолка. И даже выше. — От нас шарахается весь цивилизованный мир. Почитай, что о нас написали в «Нью Йорк Таймс». Почитай, почитай!

— Некогда мне! — буркнул Феликс.

— Американцы правы, когда лишают нас финансовой поддержки!

— Наплевать на твоих американцев. Нация уголовников!

Феликс торопливо переодевался. Время бежало быстрее самого резвого скакуна. Секунды так и стучали в висках до крайности взволнованного Куприна.

— Америку любит и почитает весь мир! Великая страна! — кричала Дора, напрочь забыв, что не далее как вчера вечером чихвостила в хвост и в гриву эту самую Америку. Камня на камне от нее не оставляла.

С логикой и последовательностью у Доры всегда были проблемы.

— В твоем возрасте давно пора снять розовые очки! Смотреть на мир реалистически! — наступала жена.

— Отстань от меня!