— Спасибо, мадам!

Сначала мне было страшновато, я не знала, как разговаривать с публикой, а сейчас Жаклин вынуждена меня останавливать!

Говорить с аудиторией мне не трудно, но я боялась выступления по радио — из‑за моего окружения, работы, моих дочерей, которые знали кое‑что, но далеко не все. Им было примерно десять и восемь лет, у них были школьные друзья, и мне хотелось, чтобы они не все выкладывали им, если приятели будут их расспрашивать.

«Ой, здорово, как я хотела бы пойти с тобой!» — такая реакция Летиции одновременно внушала доверие и тревогу. Мама будет выступать по радио, это здорово… Я вполне понимала, что дочери еще не представляют, что заставляет меня выступать свидетелем, и кроме моих шрамов они почти ничего не знают о моей жизни. Рано или поздно, когда они станут старше, я должна буду им все сказать, и это заранее делало меня больной.

Впервые я выступала перед такой широкой аудиторией.

Мои дочери из этой программы узнали новую сторону моей истории. После передачи реакция Летиции была очень бурной.

«Мама, немедленно одевайся, бери чемодан, едем в аэропорт и добираемся до твоей деревни. Мы сделаем с ними то же самое. Мы их сожжем! Мы возьмем спички и сожжем их, как они сделали это с тобой! Я не могу больше видеть тебя такой.

В течение шести месяцев она наблюдалась у психолога, а потом однажды заявила мне: «Ты знаешь, мамочка, это ты — мой психолог. Мне повезло, что я могу говорить с тобой обо всем, от «а» до «я». Ты отвечаешь на все вопросы, которые я тебе задаю. Поэтому я больше не хочу ходить туда».

Мне не хотелось заставлять ее силой. Я позвонила доктору, и мы подвели итог. Он полагал, что еще необходимо пройти несколько дополнительных сеансов, но что в настоящее время не стоит ее принуждать. «Но если вы заметите, что ей не по себе, что она изъясняется с трудом, подавлена, лучше привести ее ко мне».

Я опасалась, что моя история со временем ляжет на моих дочерей тяжелой ношей. Они боялись за меня, а я боялась за них. Я ждала, пока они станут достаточно зрелыми, чтобы понять то, что я пока им еще не рассказывала: о моей прежней жизни во всех подробностях, о мужчине, которого я хотела видеть своим мужем, — отце Маруана. Я очень страшилась этих откровений — гораздо больше, чем свидетельских показаний, о которых меня просили. Еще было важно, чтобы они не возненавидели страну, откуда я приехала и которая была наполовину их страной. Они абсолютно не представляли себе, что там происходило. Как уберечь их от ненависти к мужчинам той страны? Земля прекрасна, но мужчины плохи. На палестинских территориях женщины борются, чтобы законы были не только те, что устанавливают мужчины. Но голосуют за законы мужчины.

В некоторых странах женщины попадают в тюрьму. И это единственный способ уберечь их, спрятать, спасти от смерти. Но даже в тюрьме они не находятся в полной безопасности. Зато мужчины, которые хотят их убить, на свободе. Закон не наказывает их вовсе, а если и наказывает, то все равно в скором времени у них оказываются развязаны руки, чтобы душить, жечь, мстить за свою пресловутую честь.

И даже если кто‑нибудь придет в деревню или город, чтобы предотвратить преступление, даже если он будет вооружен пулеметом, их будет десять против одного, сто против десяти! Если судья осудит мужчину за преступление во имя чести как простого убийцу, этот судья просто не сможет больше выйти на улицу, он не сможет жить там, он вынужден будет бежать от стыда, потому что осудил «героя».

Я спрашиваю себя, что случилось с мужем моей сестры? Провел ли он хотя бы несколько дней в тюрьме? Моя мать говорила что‑то о полиции, о неприятностях, которые ожидали моего брата и мужа сестры, если я не умру. Почему же полиция не пришла ко мне в госпиталь? Ведь это я была жертвой, получившей ожоги третьей степени!

Еще много лет назад я встречала девушек, приехавших издалека, так же как и я. Их прячут. У одной не было ног: на нее напали два соседа, связали ее и бросили под поезд. Другая была изрезана ножом собственными отцом и братом, после чего выброшена в мусорный контейнер. Третью девушку вытолкнули из окна мать и два брата: она осталась на всю жизнь парализованной.

О многих других мы не говорим, их нашли слишком поздно, когда они уже были мертвы. Кое‑кому удалось бежать, но они были настигнуты за границей и убиты. Некоторым, к счастью, удалось избежать смерти и спрятаться, — и девушкам, и матерям с детьми.

Ни разу я не встретила женщину, выжившую после сожжения, как я. И я вынуждена скрываться всегда, не могу назвать свое имя, показать свое лицо. Я могу только говорить, и это мое единственное оружие.

Как сегодня, так и завтра, моя роль — спасать других Суад. Это долгая изнурительная работа, постоянно требующая денег. Наш фонд назван «Возникновение», потому что надо возникнуть в нужный момент, чтобы помочь этим женщинам избежать смерти. Мы работаем по всему миру, и в Афганистане, и в Марокко, и в Чаде. Везде, где можем срочно вмешаться. Но наша помощь продвигается так медленно! Ежегодно отмечается более шести тысяч случаев преступлений во имя чести. Но за этой цифрой прячутся самоубийства, несчастные случаи, которые не поддаются статистике…

В некоторых странах женщин заключают в тюрьму, когда у них хватает смелости обратиться за помощью. Некоторые находятся там по пятнадцать лет! Потому что единственный человек, который может вызволить ее из тюрьмы, — отец или брат, то есть тот, кто хотел убить ее.

Но даже если отец просит выпустить дочь из тюрьмы, очевидно, начальник тюрьмы откажет в этом! Насколько я знаю, были случаи, когда их выпускали, — и в скором времени они оказывались убитыми.

В Иордании — и это только один пример — существует закон, гласящий, как и в большинстве мусульманских стран: любое убийство, общеправовое преступление карается тюремным заключением. Но в примечании к этому закону есть статьи 97 и 98, уточняющие, что судьи могут быть снисходительны к обвиняемым в преступлении во имя чести. Наказанием для них предполагается тюремное заключение сроком от шести месяцев до двух лет. Осужденные, порой имеющие ореол героя, как правило, не отсиживают свой срок полностью. Ассоциации женщин‑адвокатов борются за внесение поправок в эти статьи. Однако вносятся поправки в любые другие, но не в 97‑ю и 98‑ю.

Мы работаем с ассоциациями женщин на местах, которые в течение многих лет разрабатывают и внедряют программы предупреждения насилия и содействия женщинам, ставшим жертвами насилия в своей стране. Это работа длительная и часто осложненная непримиримым противодействием… Но шаг за шагом дело продвигается вперед. Женщины Ирана имеют некоторые завоевания в борьбе за свои гражданские права. Женщины Среднего Востока узнали, что в их странах существуют законы, предоставляющие им некоторые права. Законодательные инициативы представлены на рассмотрение парламента, и к некоторым законам приняты поправки.

Постепенно власти начинают признавать эти преступления. Статистические данные официально объявляются в отчетах Комиссии по правам человека в Пакистане. На Среднем Востоке официальная медицина многих стран публикует число известных случаев насилия и исследует исторические и современные причины живучести этих архаических обычаев.

Больше всего девушек и женщин убито в Пакистане, на Среднем Востоке и в Турции, и именно там еще предстоит очень потрудиться, чтобы убедить людей отказаться слепо следовать этим диким обычаям.

В недавнем прошлом такие авторитетные политики, как король Хуссейн и принц Хассан, открыто выступили против преступлений во имя чести, назвав их преступлениями бесчестья. Имамы и христианские священнослужители беспрерывно объясняют, что преступление во имя чести чуждо как Корану, так и Евангелию.

Мы не теряем ни надежды, ни настойчивости. «Возникновение» имеет привычку стучаться в любую дверь, даже с риском, что ее захлопнут перед носом. Иногда нам удается достучаться.