Мы прибыли на базу ближе к утру. Буря стихала. Тучи рассеивались, на западе вставал алый диск нашей звезды. Легкая дымка стояла над океаном. Словно слой сахарной ваты. Тысячи островов врезались в этот слой, возвышаясь над ним и пестрея яркой, разноцветной шкурой. Местами мелькали военные бараки. Но в целом, пейзаж был очень умиротворяющим. Пару раз пролетал одномоторный разведчик. Несколько раз до меня долетали выстрелы. Скорее всего, тренировка новобранцев.
Несмотря на ранний час, на базе кипела жизнь. Солдатская жизнь. Пехотинцы выстраивались на плацу, проводили утренею зарядку, выходили в патрули, тащили разнообразные контейнеры, бочки и ящики. Техники крутились вокруг радиостанций и нескольких бараков, у которых ночная буря сорвала кровлю. На специально расчищенных площадках стояли винтокрылы. Раньше таких машин мне видеть не приходилось. Пять, с иголочки новых красавцев, с еще свежей краской и крепкими винтами. Вокруг них стояли пилоты, что-то обсуждали и копались в их начинке.
Преодолев ряд палаток и бараков, мы вышли к зданию штаба. Небольшая одноэтажка, с караулом на входе. На флагштоке отмокает поникшее полотнище флага.
Полковник оказался тем человеком, который ломал шаблоны и стереотипы. Сколько раз нам показывали суровых и жестких офицеров, не жалеющих солдат ради выполнения задач. Цель важнее затраченных средств! Они глядели на нас с агитплакатов, высеченные из камня и стали, лишенные блеска в холодных серых глазах.
Он был учителем. Простым сельским учителем, которых тысячи. Конечно же, он носил очки. У него была легкая седина в волосах. Пальцы были мягки и хрупки, на среднем пальце левой руки характерная шишка, бывающая у тех, кто много пишет. Ах да, он же был левшой.
В его глазах было что-то неуверенное. Всем своим видом, всеми движениями и интонацией в хриплом голосе, всем этим он словно просил прощения. Ему было крайне неловко. Командование поставило его в неудобное положение. Он, наверняка, даже винтовки в руках не держал, но ему приходилось делать вид опытного человека. За тот курс обучения он усвоил лишь азы, ту малую крупицу познаний, с которой он был бы обречен на важном экзамене. Но ему приходилось решать проблемы, строить планы, разрабатывать операции. И все равно, он был отличным учителем и плохим командующим. Офицерский состав прекрасно понимал это, и всеми силами прикрывал его неопытность. Без этих решительных и волевых людей он бы и дня не продержался на посту. В одном из гарнизонов был такой же командующий, его скинули на второй день командования. Бунт был подавлен, но прецедент создан. В дальнейшем командование старалось компенсировать нехватку опыта, высылая опытные кадры.
Ему самому не нравилось текущее положение вещей. Но ничего он поделать не мог. Он был лишь простым сельским учителем, укрывающимся за маской опасного хищника.
Да, и о хищниках. Точнее, об одном редчайшем представителе, так и не изученном как следует. Керуанский тигр. Усмешка судьбы.
В любое другое время я бы с радостью поехал на архипелаг, получив официальное разрешение. Я бы с радостью тратил месяцы и годы, чтобы выслеживать, искать этот подарок судьбы. Но не так, не так я это видел.
Полковник приказал найти и ликвидировать его. Вот так, просто и по военному лаконично. Обнаружить и ликвидировать. Во избежание возможных жертв среди персонала. Я не виню полковника. Это не его вина. Он сам все прекрасно осознает и понимает весь трагизм ситуации. Но… риск есть риск. Просто, пятнать свою репутацию среди подчиненных, среди командования…
Все произошло очень быстро. Было подготовлено снаряжение. Выделен винтокрыл. Составлена карта с ареалом обитания. Выделен отряд прикрытия. Всего лишь три часа. Потом два часа сна. И вылет. Шанс на крепкий сон стремительно улетучивался.
Все смешивается в кучу. Вчера Кир показал мне, как можно есть землю. Нужно выбирать ту, которая ближе к корням деревьев. Она насыщеннее и питательнее. Потом, он сделал надрез ножом. Мелкий фонтанчик сока начал пробиваться сквозь мелкую трещину. Кир вытащил нож из почвы, фонтанчик ударил во всю силу.
– Что это? – спросил тогда я, даже не задумываясь о нелепости ситуации.
– Душа дерева, – улыбнулся он.
Он отложил нож и сложил ладони чашей. Набрал немного той бесцветной жидкости и выпил ее. Блестящие капли застыли на щетине.
Я тупо посмотрел на него. Он еще раз улыбнулся и убрал нож. Источник еще раз выплеснул «душу» и иссяк. Над трещиной в земле сгустился молочный дым.
Я ничего не знаю про этот мир. Все статьи, все они были бесполезны. Просто гора писанины, не имеющей реальной основы. Все они, эти ученые, они даже не удосужились посетить архипелаг. Они все выстраивали на теории. Все должно быть закономерно. Но они ошибаются. Здесь нет систематики и стандартных законов.
Почва не плодородна? Кир показал мне ее душу. Я даже не знаю, что это было. Любые замеры этой «души» ни к чему не привели. Оно не имело определенного веса, плотности. Не имело физических параметров. А еще оно умело заживлять порезы. Оно умело исцелять.
А они сжигали, вырубали, выкорчевывали то, что имеет душу. Вот, просто так. Горели целые лесные массивы. Горели острова.
– Целые острова плакали. Все было залито слезами, – говорил мне все тот же Кир, оставшийся абориген-проводник.
– Как?
Он молча срубил ветвь древа, под которым мы укрывались от утреннего дождя. Ветвь гулко рухнула на землю. Сначала ничего не происходило. Но потом на коре начали выступать все те же маленькие капли «души».
– А когда ты резал землю…
– Это другое. Это сложно объяснить. Я просто беру ее взаймы.
– А как ты отдаешь?
Он молча, и как всегда с улыбкой, протянул мне ладонь. На огрубевшей коже пестрели разноцветные семена.
– Возвращай то, что брал. И все будет находиться в балансе.
– А военные?
– Они ошибаются. Они думают, что им можно все. Но Кат-ле воздаст им за это.
Кат- ле это дух архипелага. Это то, что наполняло душой все живое. Людей, деревья, зверей. Это их божество. Оно вело их, указывало им путь. А когда пришли военные, Кат-ле ушло в другие земли. Такое уже было, когда мы сожгли родной материк. И все опять повторяется.
– Кат-ле больше нет. Душа не наполнит эти древа. Я пробовал сажать их после вашего прихода, но они умирали. Скоро душа совсем покинет эти места. И тогда это место навсегда будет потеряно. Поэтому мы ушли за Кат-ле. Уходит все живое. Здесь раньше было много зверья. Теперь ничего. Даже насекомых стало меньше. Скоро все уйдет.
– Почему остался ты?
Кир задумался. Он вытер нож о траву под ногами и сорвал одну травинку. От нее тотчас же пошел легкий дымок.
– Не хочу. Слишком много ходьбы. Я покинул материк ребенком. Я не хочу больше уходить.
– А если здесь все умрет?
– Умру и я.
Он был совершенно спокоен. Он четко осознавал, что душу его Кат-ле не примет. Просто не сможет. Он не переродится в цветок или древо. Он просто растворится в вечности. И ничего не будет. Но он уже готов к этому. Иначе, у нас бы сейчас не было проводника.
Я спрашивал у него и про тигра.
– Он тоже не уйдет. Это место принадлежит ему. Он останется здесь, так же как и я. Поэтому я и пошел с вами. Я хочу найти его. Будет спокойнее уходить.
Еще одна душа, идущая на зов. Я боюсь возвращаться туда. Мне страшно. Там нет света, там лишь тьма. Но все уже решено. Решено с того момента, как я впервые окунулся в молочно белый туман. Тот кто однажды побывал там, тот будет возвращаться. Как больно или страшно это не было бы. Ты можешь вычеркнуть это из головы. Можешь забыть. Но оно будет приходить во сне. Туман, разбитый, сломленный дух и скорбь. И стылый гнев Короля. Гнев Белого тигра. И все это уже настолько глубоко ушло в сердце, что ничто не сможет вытащить и выкинуть навсегда. В этом и заключается наша обреченность.
Алый диск звезды как всегда сверкает на лазурном своде. Легкая дымка вновь окутала все видимое пространство. Таким я видел этот архипелаг десять дней назад. Тогда я еще ничего не знал. Не предполагал. Не ожидал всего этого. Что еще меня ждет? Что еще откроет мне обреченная земля? Кир. Ты мой проводник. Ты отделяешь тьму от света. Но уйдешь ты, и кто будет моим проводником? Сержант? Капрал? Эти двое парней, прекрасно осознающих, что архипелаг станет их последним пристанищем. Куда ни кинь взгляд, здесь все горит. Плач. Скорбь.
