И тут Бернарда повернулась и увидела Исабель. Женщина сразу напряглась, будто в ожидании чего-то неизвестного: она поняла за последние дни, что ее дочь Исабель совершенно ей незнакома. Хотя они и провели всю жизнь рядом. Это был чужой человек, и все попытки Бернарды пробиться к ее сердцу оставались безуспешными. Вот и сейчас в груди затеплилась надежда, но тут же сменилась отчаянием, потому что затуманенные слезами глаза Исабель прояснились и блеснули почти что ненавистью. Девушка резко отвернулась и скрылась наверху.

Поднявшись к себе в комнату, Исабель подошла к кровати и бросилась поперек нее, не сняв обуви и не заботясь о смятом покрывале. Она долго лежала, бездумно глядя в потолок, потом перевела взгляд ниже и задержала его на портрете. Там они были запечатлены с мадам Герреро, которая выглядела гораздо моложе, — на ее губах сияла улыбка счастливой матери.

Исабель поднялась с кровати и подошла к этому фотопортрету. Сняв со стены, она прислонила его к большой вазе для цветов на столе и встала перед ним на колени.

— Почему? — опять начала она задавать себе вопросы. — Почему они изменили мою жизнь? — и вновь потоки слез заструились по ее щекам. Она поднялась с коленей. — Я навсегда останусь Исабель Герреро! — словно кому-то бросая вызов, громко произнесла она. — Навсегда!

Она подошла к окну и увидела, как Бенигно помогает Бернарде сесть в машину. Вероятно, они собрались в клинику. Исабель не хотелось ехать вместе с Бернардой и Бенигно после той сцены в кухне. Она решила, что поедет в клинику на такси, но немного позже. Ей необходимо было немного отдохнуть, иначе нервы могли не выдержать всех переживаний и волнений, обрушившихся на нее в последнее время. Эти дни казались Исабель такими длинными и серыми по сравнению с днями, которые были до того, как она узнала историю своего рождения.

Проводив взглядом выезжавшую из ворот на улицу машину, Исабель отвернулась от окна. Боже, какими далекими ей сейчас кажутся дни, проведенные, например, в Штатах, в колледже. Словно прошел не один десяток лет.

Исабель невольно стала вспоминать годы, проведенные в колледже. О, для нее это было беззаботное время веселья, время первых легких, ни к чему не обязывающих увлечений, порой состоявших лишь из обмена улыбками и озорных взглядов.

Исабель пользовалась большим успехом у юношей, что учились с ней в колледже. Но ни один из них не мог заронить в ее сердце искорку настоящего чувства, способную перерасти в пламя большой любви. Предметы, которые она изучала в колледже, давались ей легко, и у Исабель оставалось много свободного времени, которое она использовала для занятий спортом, часто с друзьями ездила на экскурсии в ближайшие города.

Мадам Герреро ничем не стесняла свою любимицу. Исабель тратила на себя столько денег, сколько ей хотелось. Правда она не относилась к транжирам и расходовала деньги разумно. Она брала напрокат небольшую машину спортивного типа. Исабель очень любила поездки по берегу моря…

Она опять повернулась к окну и прижалась лбом к прохладному стеклу. Почему-то ей вспомнился тот случай, перед самым окончанием колледжа, когда они с подругой возвращались с пробежки в общежитие и неосторожно перебегали через дорогу: ее сбил автомобиль Фернандо Салиноса. Тот ей страшно тогда не понравился. И не потому, что его машина едва не сделала ее калекой, а потому, что он, что, как только увидел ее, лежащую на дороге, так и не отводил больше от нее глаз. Исабель не любила столь пристального внимания, исходящего от мужчин. Оно ее смущало, сковывало и раздражало… А потом вдруг принесли изумительный букет цветов с его визиткой. Были еще попытки с его стороны познакомиться, но она игнорировала их.

Потом Исабель вспоминала возвращение домой после неожиданной телеграммы. Когда она получила ее, то очень запаниковала. Телеграмма была не очень понятна. Исабель знала, что ее мать, мадам Герреро, тяжело больна. Но болезнь эта продолжалась уже не один год. Когда Исабель приезжала на каникулы, доктор Вергара всегда был настроен достаточно оптимистично. Он все время говорил, что приезд Исабель влияет на мадам Герреро лучше, чем самые хорошие лекарства. Говорил, что, как только она вернется после окончания колледжа домой навсегда, мадам тут же начнет поправляться и вскоре станет здоровой совсем. Любовь — лучшее лекарство от всех болезней, шутил он. Наверное, он был прав. Но пока Исабель не испытывала ни к кому такой любви, которая могла бы излечивать болезни. Ведь любовь к матери не идет в счет.

А в салоне самолета к ней подошел тот самый Фернандо Салинос, который чуть не задавил ее, и, представившись, занял свободное кресло рядом с ней. Обычно ей приходилось скучать весь полет, когда она летала прежде. В этот же раз время пролетело так быстро, что Исабель удивилась, когда объявили, что самолет идет на посадку. Фернандо оказался довольно интересным собеседником и не давал ей скучать.

Единственное, что продолжало раздражать Исабель, так это слишком пристальное внимание к ней. Он не стеснялся говорить самые невероятные комплименты в ее адрес: о прекрасных глазах, о красоте волос, эрудированности. Исабель куда интереснее было слушать его рассказы о виденных городах, о том бизнесе, которым он занимался. Говорил больше он, а Исабель слушала. Порой его удачные шутки вызывали у нее улыбку. А ведь прошло совсем немного времени с того дня, когда она вышла из самолета в аэропорту Буэнос-Айреса. За эти последние дни она повзрослела и изменилась. В ней теперь словно живут два разных человека, две разных Исабель. Одна — что была до рассказа Бернарды, другая — что появилась после.

Машинально взяв со столика сумочку, она спустилась вниз, не заметив сверкающих от любопытства глаз Челы, прошла мимо кухни в прихожую, там по телефону вызвала такси.

Подобно тигру в клетке, метался по своему кабинету Фернандо. То, что происходило с ним из-за Исабель, не просто его беспокоило, а вселяло панику. Еще ни одна женщина не имела на него такого влияния. Он ни на минуту не переставал о ней думать, независимо от того, чем занимался и где находился. Она снилась ему каждую ночь. Подписывая деловые бумаги, он вспоминал ее глаза; когда ехал в машине, перед ним была не дорога, а ее лицо. Он несколько раз серьезно нарушал правила дорожного движения, и ему пришлось заплатить штраф. А с ее стороны он видел лишь безразличие, слегка смягченное вежливостью.

— Нет-нет, я идиот! Ну почему я веду себя как ребенок! — бранился Фернандо, пересекая кабинет из одного конца в другой и возвращаясь обратно. Пиджак его висел на спинке стула, Фернандо развязал галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Я все время хожу вокруг да около, когда мы встречаемся, и всегда остаюсь на том же месте, с теми же мыслями и с уверенностью, что надо мной просто-напросто смеются! — Фернандо не заметил, охваченный гневом на собственную нерешительность, что в кабинет вошел с подносом в руках Лоренцо.

— Кто может себе позволить смеяться над вами, сеньор? — спросил он у Фернандо, услышав его последние слова. — По-моему, вы все преувеличиваете, — он бережно опустил поднос на стол, — и видите призраки там, где их нет и не должно быть.

— Что ты сказал? — Фернандо переключил внимание на Лоренцо. — Призраки, которых нет и не должно быть? Да какое право ты имеешь сомневаться в том, что я говорю? — Фернандо бросился на него, как бросается бык на красный свет. Изумленный Лоренцо не рад был, что завел разговор на эту тему. — Ответь мне, какое право?!

— Вы ошибаетесь, сеньор, — стоял на своем Лоренцо. — Пройдет немного времени, и вы поймете, что я прав. Просто я позволил себе представить, что положение не так серьезно, как вы о нем думаете. — Лоренцо не уступал в темпераменте Фернандо и доказывал свою точку зрения не менее горячо, чем он. — Вы все слишком драматизируете, сеньор Фернандо.

— Ах, для тебя положение не так серьезно? — взорвался Фернандо. — А для меня оно просто ужасно! Кто тебе дал право сомневаться во мне? — Фернандо так отчаянно жестикулировал, что, казалось, он лишь чудом еще не опрокинул что-нибудь на пол.