— Конечно-конечно, — заторопился Бенигно, — пойдем скорее на кухню. Если я сейчас не прополощу горло, я не смогу ничего тебе рассказать. Горло у меня такое нежное!

Они заболтались, и Чела вспомнила о том, что необходимо разбудить Исабель, только под вечер. Чела поспешила в спальню сеньориты. Когда Исабель узнала, который был час, она рассердилась на кухарку.

— Почему ты не разбудила меня раньше? — Исабель надела скромное платье вишневого цвета.

— Вы так сладко спали, сеньорита, — нашлась, как оправдаться Чела, — что мне не хотелось вас будить. Но ведь еще не так поздно?

— Я знаю, — Исабель не могла сердиться на Челу, та, если разобраться, была не виновата, что она проспала. Ведь служанке никто не давал задания разбудить Исабель. — Я хотела быть в клинике пораньше, — пояснила свое недовольство Исабель. Она достала из сумочки изящную пудреницу и стала приводить лицо в порядок, хотя оно и без косметики было свежее, без единой морщинки.

— Чела, пожалуйста, скажи Бенигно, пусть готовит машину, — попросила она кухарку.

— Хорошо, сеньорита, — ответила Чела, и в это время раздался звонок у двери.

— Кто бы это мог быть? — спросила сама у себя Исабель. — Я никого не жду.

Это был Эмилио. Дождавшись, когда Чела откроет дверь, он спросил ее, тяжело отдуваясь, словно всю дорогу сюда не в машине ехал, а бежал бегом:

— Сеньорита дома?

— Да, проходите пожалуйста, — кивнула Чела.

— Привет! — бросил Эмилио, подходя к Исабель.

— Привет.

— Я был в клинике, — начал объяснять он. — И Бернарда сказала мне, что ты поехала домой.

— Я сейчас возвращаюсь в клинику. — Исабель давала понять, что времени на разговоры у нее нет.

— Но мне необходимо переговорить с тобой.

— Мне тоже нужно поговорить с тобой, — многозначительно ответила Исабель. — Я недавно узнала о некоторых неприятных вещах…

— Я хочу тебе все объяснить, — прервал ее Эмилио, поняв, что она уже знает о драке.

— Этого я и жду от тебя, — строго сказала Исабель. Потом она обратила внимание на присутствие Челы и, чтобы удалить ее, попросила: — Чела, пожалуйста, передай Бенигно, пусть подождет меня в машине. Я скоро буду.

— Хорошо, сеньорита. — Чела вышла из комнаты.

— Пройди сюда, пожалуйста, — Исабель пошла в другую комнату. Она так говорила с Эмилио, словно была старшей сестрой, собирающейся прочесть ему лекцию о правилах поведения. Они устроились в маленькой комнатке, где их никто не мог услышать.

— Значит, Фернандо, — не теряя времени даром, Эмилио решил перейти в наступление, — прибежал к тебе и нажаловался на меня, рассказав о драке? — спросил он, пряча за ироничной улыбкой свое беспокойство.

— Он ничего мне не говорил! — отрезала Исабель.

— Ничего? — Эмилио был удивлен. — Так кто же тогда сказал тебе?

— Не важно, от кого я узнала о драке. — Исабель была возмущена самим происшествием, ей было стыдно, что причиной этой драки послужила она. — Зачем ты затеял ее? Ведь у тебя не было никаких причин нападать на него.

— Не было никаких причин? — Эмилио едва не задохнулся от обиды. — Ты знаешь, Исабель, я жалею, что у меня не было под рукой фотоаппарата, чтобы запечатлеть в качестве доказательства одну сцену там, в клинике, когда вы сидели, обнявшись, и ворковали, словно голубки.

— Ты сам не знаешь, что говоришь, — покачала головой разочарованная Исабель. Она до этого дня гораздо лучше думала о нем.

— Нет, я знаю, о чем говорю! — настаивал Эмилио, не понимая, что своим упорством лишь портит отношения с Исабель. — Если ты сама не в состоянии защититься от приставаний этого подонка, то я его отважу от тебя, — пригрозил он.

— Не вмешивайся больше в мои отношения с Фернандо Салиносом! — Вспыхнула Исабель. Ее словно покоробило от той ненависти, с какой говорил о Фернандо Эмилио. — Я в долгу перед ним.

— В долгу? — Не понял Эмилио.

— В долгу, — повторила Исабель. — Фернандо оплатил гарантийный депозит, который требовала от меня администрация клиники. Неужели, по-твоему, я не могу быть по отношению к нему хоть немного благодарной?

— Но я же говорил, что возьму на себя заботы об этом, — начал было Эмилио, но Исабель прервала его.

— Я благодарна тебе за желание помочь, но сейчас оставим все так, как есть! — Исабель решительно поднялась и направилась к выходу. Этим она показала Эмилио, что разговор закончен и она торопится в клинику.

— Исабель, подожди! — Эмилио тоже поднялся, потрясенный ее резким тоном.

— Мне пора в клинику, — сказала Исабель.

— Я провожу тебя? — растерянно спросил Эмилио.

— Нет, не надо, — решительно отказалась Исабель.

Вернувшись от священника, Коррадо вошел в спальню, где уже ждала Мерседес, удивленная его долгим отсутствием. Кухарка забыла сказать ей о том, что он пошел в церковь.

— Мерседес. — Он взял жену за руку и посадил против себя. — Я должен рассказать тебе старую историю из моей жизни, которая произошла задолго до встречи с тобой, — тяжело начал Коррадо, не глядя в глаза жены, в которых зажглись тревожные огоньки. — Это произошло там, на Сицилии, в моем поселке, где я родился.

— Это история о другой женщине? — спросила Мерседес.

— Да. — Нехотя кивнул Коррадо. — О другой женщине и еще кое о чем.

И он поведал ей подробно о всех событиях, что произошли с ним и с молодой девушкой из их же поселка. Он рассказывал неторопливо, ничего не пропуская, давая возможность Мерседес почувствовать вместе с ним ту атмосферу поселка, те обстоятельства, что руководили порой их поступками.

Мерседес молча слушала Коррадо. Она была умной женщиной, прожившей со своим мужем большую часть своей жизни, которую считала счастливой, и не хотела судить его сгоряча, не подумав. К тому же у них росла дочь, Мануэла, которую они оба безумно любили. Девочка крепила их семью. Ради нее они оба были готовы пойти на любые лишения. И вот сейчас Мерседес думала, стоит ли прошлая история, которую ей рассказал муж, сегодняшней жизни, их благополучия, их будущего и будущего Мануэлы.

Рассказывая, Коррадо понимал, чем рискует, и боялся глядеть, как слушает его рассказ Мерседес, боялся посмотреть ей в глаза. Но дело было начато, и оставалось только довести рассказ до конца и потом ждать реакции Мерседес. Больше всего Коррадо жалел, что не рассказал ей обо всем раньше.

Рассказывая жене свою историю, Коррадо пытался представить себе раненого брата, лежащего на берегу. Коррадо казалось, что он отчетливо видит, как исказила боль черты лица брата, как пальцы его рук зарываются в песок, как волна перекатывается через тело, наполовину лежащее в воде, — такое неподвижное и беспомощное.

Коррадо часто представлял себя на месте брата. Как вдруг хлесткая боль пронзает тело, как перестают подчиняться руки и ноги, тело становится чужим, а боль остается. Как кровоточащую рану разъедает соленая морская вода. Мир вокруг меркнет и наступает темнота, от всего необъятного мира остается только боль, которая становится нестерпимой…

Может быть, эти фантазии питала его больная совесть. Ведь во всем происшедшем был виноват лишь он один, а пострадал его брат. Сейчас Коррадо уже не думал о Бернарде, которую оставил одну на произвол судьбы и которой грозила тогда не меньшая кара, чем ему. Родители и братья могли запросто убить ее, чтобы восстановить честь семьи.

Первое время она еще являлась ему во снах, но постепенно образ ее угасал, он все меньше вспоминал дни, проведенные с нею, и все труднее ему было представить, как выглядело ее лицо. Позже он часто задавался вопросом: а была ли вообще Бернарда в его жизни? Была ли вообще эта любовь? Может быть, всего лишь дурной сон? Но искалеченный пулей его родной брат был доказательством того, что все происшедшее — не плод фантазии.

Каплю за каплей последующая жизнь вытравляла из его памяти образ брошенной девушки. Чем труднее ему приходилось в борьбе за выживание в незнакомой Аргентине, тем реже он думал о том, что, возможно, у него уже есть сын или дочь. Едва только это приходило ему в голову, все валилось из рук и приходилось многое начинать сначала.