Он оглянулся.

– Да?

– Мистер Аничетти сказал, что я могу воспользоваться вашим туалетом.

– Ключ на внутренней стороне входной двери. – Две-е-йи.

– Спасибо.

Ключ висел на кольце с деревянной пластинкой с надписью «МУЖЧИНЫ». Тут же имелся и второй ключ, с надписью «ДЕВУШКИ». Увидь это моя бывшая, взбеленилась бы, не без злорадства подумал я.

В чистеньком туалете сильно пахло табачным дымом. Рядом с унитазом стояла пепельница-урна. Судя по количеству окурков, очень многие посетители этой чистенькой комнаты совмещали приятное с полезным.

Выйдя из туалета, я увидел пару десятков подержанных автомобилей, стоявших на небольшой площадке, которая примыкала к заправочной станции. Легкий ветерок колыхал над ними разноцветные флаги. В 2011-м эти тачки стоили бы тысячи долларов – классика, ни больше ни меньше, – а тут их отдавали за семьдесят пять, максимум сто баксов. За чуть ли не новенький «кэдди» просили восемьсот. Вывеска над будкой, в которой сидела милая девчушка с конским хвостом, жевавшая жвачку и не отрывавшая глаз от «Фотоплея», гласила: «ВСЕ ЭТИ АВТОМОБИЛИ НА ХОДУ И С ГАРАНТИЕЙ БИЛЛА ТИТА. МЫ ОБСЛУЖИВАЕМ ТО, ЧТО ПРОДАЕМ!»

Я вернул ключ на дверь, поблагодарил Тита (тот что-то пробурчал, не отрываясь от пикапа) и направился к Главной улице, думая о том, что не помешает постричься, прежде чем идти в банк. От стрижки мои мысли перекинулись к битнику с козлиной бородкой, и я, неожиданно для себя перейдя улицу, остановился перед магазином подержанной мебели.

– Доброе утро.

– Вообще-то уже вторая половина дня, но пусть будет утро, если вам так нравится. – Он попыхивал трубкой, и легкий ветерок донес до меня аромат табака «Черри бленд». Я сразу вспомнил деда, курившего его, когда я был маленьким. Иногда он вдувал дым мне в ухо, чтобы снять боль. Сомневаюсь, что АМА[41] одобрила бы этот способ лечения.

– Вы продаете чемоданы?

– Да, держу несколько для разнообразия. Не больше двух сотен. Пройдите к дальней стене, а там посмотрите направо.

– Если я куплю один, можно будет оставить его здесь на пару часов, пока я сделаю кое-какие покупки?

– Я работаю до пяти. – Он подставил лицо солнечным лучам. – Дальше – свободное плавание.

Я обменял пару старинных долларов Эла на кожаный чемодан, оставил его под прилавком битника, а сам двинулся по Главной улице с портфелем, стукающимся о ногу. Заглянул в витрину зеленого дома и увидел, что продавец сидит за кассовым аппаратом, читает газету. И никаких следов моего приятеля в черном пальто.

Заблудиться в торговом районе не представлялось возможным – он занимал только один квартал. Миновав три или четыре магазинчика за «Кеннебек фрут», я вышел к «Парикмахерской Баумера». В окне вращался красно-белый парикмахерский столб. Рядом с рекламного политического плаката улыбался Эдмунд Маски[42]. Я помнил его стариком с покатыми плечами, но этот Эдмунд выглядел слишком молодым для того, чтобы голосовать, не говоря уже о том, чтобы куда-то избираться. Плакат гласил: «ОТПРАВИМ ЭДА МАСКИ В СЕНАТ США! ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДЕМОКРАТА!» Снизу кто-то приклеил белую ленту с надписью от руки: «ГОВОРИЛИ, В МЭНЕ ЭТОМУ НЕ БЫВАТЬ, НО МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ! СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ – ХАМФРИ[43] В 1960!»

В парикмахерской у стены сидели два старичка, тогда как третьему подравнивали волосы вокруг плешивой макушки. Оба ожидавших дымили как паровозы. Парикмахер (как я предположил, Баумер) тоже дымил, прищурив один глаз от поднимающегося едкого дыма. Все четверо посмотрели на меня. Взгляды эти меня не удивили: не то чтобы недоверчивые, но точно оценивающие. Кристи придумала им название – янки-взгляды. Есть, оказывается, что-то незыблемое, и так приятно это осознавать.

– Я не из этого города, но я друг, – сообщил я им. – Всю жизнь голосовал только за демократов. – И поднял руку, призывая в свидетели Господа.

Баумер то ли хмыкнул, то ли что-то пробурчал и рассеянно стряхнул упавший с сигареты пепел на пол, где среди срезанных волос валялось несколько раздавленных окурков.

– Гарольд – республиканец. Будьте осторожнее, а не то он вас цапнет.

– Только зубов у него больше нет, – вставил один из стариков, и все рассмеялись.

– Откуда вы, мистер? – спросил Гарольд-республиканец.

– Висконсин. – Я взял журнал «Мэнс эдвенче», пресекая попытки завязать разговор. На обложке недочеловек азиатской наружности с кнутом в затянутой перчаткой руке приближался к очаровательной блондинке, привязанной к столбу. История, которую иллюстрировала картинка с обложки, называлась «ЯПОНСКИЕ СЕКС-РАБЫНИ ТИХОГО ОКЕАНА». Воздух в парикмахерской пропитался удивительной смесью запахов талька, помады и сигаретного дыма. К тому времени, когда Баумер пригласил меня в кресло, я прочитал немалую часть истории о секс-рабынях. Она оказалась не такой возбуждающей, как обложка.

– Путешествуете, мистер Висконсин? – спросил парикмахер, накрывая меня белой вискозной простыней и закрепляя на шее бумажный воротничок.

– Есть такое, – честно признался я.

– Что ж, теперь вы в Божьей стране. Какую длину желаете?

– Настолько коротко, чтобы не выглядеть как… – с губ едва не сорвалось «хиппи», но Баумер этого слова знать не мог, – как битник.

– Да уж, запустили вы их. – Он заработал ножницами. – Еще чуть длиннее – и стали бы похожи на того педика, что хозяйничает в «Веселом белом слоне».

– Я бы этого не хотел.

– Разумеется, сэр, у него тот еще видец.

Закончив, он присыпал мне загривок тальком. Спросил, хочу ли я смазать волосы «Виталисом», «Брилкримом» или «Уайлдрут крим ойл», потом взял с меня сорок центов.

Я бы заплатил и больше.

Мой тысячедолларовый депозит никого в «Хоумтаун траст» не удивил. Возможно, помогла недавняя стрижка, но, думаю, главная причина заключалась в том, что это общество еще предпочитало наличные, а кредитные карточки только начали пробивать себе дорогу… и, вероятно, вызывали подозрения у прижимистых янки. Красотка-кассирша с завитыми мелким бесом волосами и камеей на шее сосчитала мои деньги, записала сумму в гроссбух и подозвала заместителя управляющего, который тоже их пересчитал, проверил запись в гроссбухе, а потом выписал квитанцию, в которой указал и депозит, и общую сумму на моем новом счету.

– Вы уж извините, что говорю об этом, мистер Амберсон, но это слишком большая сумма, чтобы носить ее с собой даже чеками. Вы не хотели бы открыть у нас сберегательный вклад? В настоящий момент мы предлагаем три процента годовых, с ежеквартальной капитализацией. – И он широко раскрыл глаза, дабы показать, что за удивительную сделку предлагает, выглядя при этом точь-в-точь как стародавний кубинский руководитель джаз-оркестра Хавьер Кугат.

– Благодарю, но мне предстоят немалые траты. – Я понизил голос. – Закрываю сделку по купле-продаже недвижимости. Во всяком случае, надеюсь на это.

– Удачи вам. – Управляющий тоже понизил голос, признавая конфиденциальность нашего разговора. – Лорейн выдаст вам чеки. Пятидесяти хватит?

– Более чем.

– Позже мы сможем напечатать другие. С вашим именем и адресом. – Он вопросительно приподнял брови.

– Я направляюсь в Дерри. Буду на связи.

– Отлично. Я доступен по «Дрексел восемь четыре-семь-семь-семь».

Я понятия не имел, о чем речь, пока он не протянул мне визитную карточку. «Грегори Дьюсен, заместитель управляющего, – прочитал я. – DRexel 8-4777».

Лорейн выдала мне чеки и чековую книжку из искусственной кожи под аллигатора. Я поблагодарил ее и положил все в портфель. У двери оглянулся. Два кассира работали на арифмометрах, никакой другой техники я не заметил. Те же ручки и нарукавники. Наверное, Чарлз Диккенс чувствовал бы себя здесь как дома. Мне в голову пришла мысль, что жизнь в прошлом в какой-то степени смахивает на жизнь под водой, когда дышать приходится через трубочку.