− Любое? - спросил Костас.

Фрайха сверкнула глазами. Он разговаривает с ней?!

− Любое, − подтвердил толстячок. Старый лизоблюд предупредил недовольство хозяйки.

− Шоудао, − спокойно произнес Костас.

Мгновение тишины оборвалось окриками. Один слился с другим.

− Да как ты…

− Вы клялись!

Человек выступил и темноты колон. Черный плащ скрадывал его высокую и сутулую фигуру. Доместикий. Императорский доместикий.

− Я помню свои клятвы! − в гневе вскрикнула фрайха.

− Тогда выполняйте, − не повышая голоса, осек её доместикий.

Теперь она ненавидела и его. Только вот человека представляющего императора, можно ненавидеть до скончания веков, но исполнить закон придется.

− Кир, Руджери. Прошу вас…, − выдавила бэну Эйрис. Сдерживая чувства, стиснула руки.

Фрайхе следовало отправить толстяка - мажордома, Руджери мог бы напомнить ей об этом, но с удовольствием выполнил просьбу.

Капитан быстро вернулся и протянул оружие фрайхе. Она должна сама подать награду.

Два великолепных изогнутых клинка. Черная тяжелая сталь. Чернее сажи, тяжелее смертных грехов. Рукояти из слоновьей кости, перевитой золотой проволокой. В навершиях багровая шпинель. Гарда в форме расставленных когтей устремленных навстречу врагу. Заплечная перевязь узорно сплетена из тонких волосяных кос. Смоляных с белыми.

− Ему, − не притронулась к оружию Эйрис.

Капитан отдал оружие Костасу. Тот взял шоудао и обмотал болтавшиеся концы перевязи вокруг клинков. Как хворост связал!

Слуга зажег последнюю свечу. Взгляд цапли потух. Птица-тотем выглядела напуганной и беспомощной.

− Все должное исполнено! − произнес доместикий. - Закон соблюден. - И обратился к награжденным. - Вы вправе распоряжаться дарами по своему усмотрению. Просить взамен даров денег, отказаться от них, если по каким-либо причинам веры ли, совести ли, клятвы ли не можете ими владеть.

Слова растаяли в тишине зала.

− Именем императора, − доместикий звонко хлопнул в ладоши. - Свидетельствую!

После завершения аудиенции, Костас заглянул к оружейнику показать шоудао. Старик по очереди осмотрел клинки. Водил пальцами, пробовал на ноготь, даже взмахнул разок.

− А ведь рукояти мой отец делал, − вздохнул с сожалением оружейник, вспоминая. − У мечей другие были.

− Какие другие? - повременил забирать мечи Костас.

Тод бережно положил шоудао на стол и ушел в соседнюю комнату. Притащил деревянную коробку с резной крышкой. Щелкнул замком.

− Вот эти. Не такие нарядные.

Костас взял в руки гарды. Больше всего они напоминали распахнутые четырехзубые челюсти. Сами рукояти выполнены толи из рога больно уж белы, толи из гигантских клыков.

− Хитро крепились, − усмехнулся Тод. - Покойный отец месяц гадал, как снять, Помучился-помучился, но снял!

− Восстановишь? − спросил Костас. Старые гарды и рукояти ему нравились больше.

− Да ты что? - замахал руками Тод. - Этакую красоту портить!

− Себе красоту оставь. Сделай, как было.

Костас еще раз сжал рукояти в руке. Теплые, шершавые, живые. Он чувствовал, они здесь к месту. Мечи должны быть такими, какими были и все!

Тод отрицательно закачал головой - нет!

− Не ты так другой, − предупредил Костас о твердом намерении избавиться от чужеродных клинку украшений.

− Ладно, − согласился старик. Он прежде всего был мастер. И сын своего отца. Тот тоже считал затею облагородить клинки вздорной.

− Утром зайду.

− В обед, − оговорил срок оружейник. - Больно тонкая работа.

Война окончилась и потому следует замок привести в порядок. Но сколько не чисти старую калошу, она калошей и останется. Старой. Убрали мусор, упокоили мертвых, спустив по желобу в трясину, позвонили в их память симантром и час усердно колотили в гонг. Пусть земля и небеса слышат - Морт выстоял и победил! А потому праздник! Гуляй, народ!

Эх, кровь льем, потом вино пьем! Выкатили бочку, выбили крышку, повесили черпак. Не хватит за столом, пей отсюда. А за столом. Всего с избытком! Не на барский вкус, на простой. Соленья, моченья, копченья, жаренья. В больших мисах, на огромных блюдах, в котлах, в казанах, в мисках, в тарелках, в плошках и навалом на столешницах. Кувшинов с вином, что колосьев в поле ржи. Чтобы весело елось-пилось позвали музыкантов. Им первым поднесли. Сверхом. Для легкости духа. Потом повторили. Не уморились бы скоро. Им последним с ног падать.

Пьет народ, ест народ.

− Здоров ты бык вино жрать, − вис на Костасе крепенько подпитый сард.

На руке Дёгга новоприобретенный браслет. Медяшка горела на запястье ожогом. Сунул к лицу свою кружку. Пей, друже! Костас кружку отвел. Своя полна, твою пить.

Справа слева разговоры. Единое прошлое слишком горячо, слишком припекло, чтобы в одночасье отпустить. Тут не один кувшин опрокинешь, не одну ночку пролежишь-проворочаешься гоня из памяти смерть-сеятельницу, не одну молитву благодарственную вознесешь. Спасибо Вседержителю сохранил.

− Эх, помянем дружка моего Савела! - вскакивает молоденький карнах. Пометила его война. Лоб перевязан, пустой глаз закрыт повязкой.

Карнах взмывает кверху кружку, расплескивая на себя вино. Затем торопко, большущими глотками пьет. Грохает кружку о стол.

− Нету его! С детства мы с ним… а теперь нету, − плачет карнах не стесняется, рвет душу, выгоняя боль слезой. Куда ж она уйдет-то? Вцепилась внутро, что репей!

Никто его не осуждает. За что осуждать? Лихо хлебать − не мед пить. Хлопает его приятель по плечу. Нормально все, брат! Живы, мы! Живы! Девица рядом присаживается, по голове гладит, к себе прижимает. Все легче парню. Легче…

Но ведь ныне не поминки - праздник!!! Или как? Ударили музыканты веселуху, пустили воители по кругу жбан ведерный, чтобы всем хватило. Допили и айда плясать!

Пары топали, притопывали, кружили, подхватив друг друга под руки. Становились в линии, сходились грудь в грудь. Танец такое дело. Кто кого притиснул − не убудет, кто руку не туда положил без спросу − и возражений нет. Селли повариху уж третий раз в темный угол затаскивали кавалеры. Воротится, подол отряхнет-расправит, морду вытрет, глыкнет вина и жива! Пляшет! башмаки слетают!

Где видано гулянка, и без драки? Драчунов успевали только разнимать. Героев оказалось больше, чем тех, кто защищал стены. Мало крови видели, здесь друг дружке по сопатке съездили-раскровянились. Нарядные рубахи пластали, клочья летели. Словом шум, гам, веселье!

Наплясавшись, наевшись, игрища затеяли, забавы потешные.

Мужики кто кого перепьет. Третья декархия против четвертой. У кого дух крепче? Кто бравый, а кто дырявый? Оба представителя через две кружки в отруб попадали. Потом кто дальше на одной ноге ускачет, держа кружку с вином и не расплещет. Девицы тоже не отставали. Кто выше подол задерет. Кто? У кого стыда меньше тот и выше. Однако честь помнили. Безобразие как не просили, не показали. Мужички бороться выходили. Борьба борьбой пока со стола посуду не смели, лавки не опрокинули да один другого крепко оземь не приложил. Хорошо ребра не поломали. Другая затея − коттаб*. Вино недопитое в кувшин выплеснуть. Кто точнее тому награда.

Фиром, ловок новоиспеченный декарх, даром, что в летах, всех одолел. Ему награда и досталась. Селли вскочила на лавку и накрыла победителя подолом. Хохоту - стены ходуном пошли! Углядели глазастые лохматую! На бабе, фундоши нет! Она их с роду не носила!

Когда Фирома вытащили, смеху пуще прежнего. Ржавшие товарищи укатывались, глядя на его красную окривевшую от обиды рожу.

− Чего? Солоно? Запей! - и кружку под нос.

И опять гогот, топот, крик, пляс.

Костас вышел во двор, сунул руки в воду. Несколько раз стиснул кулаки. Холод унял жгучую боль. Позади кто-то подошел. Он знал кто. Прачка фрайхи.

На гулянке Иера липла, не отогнать. Увернется от Керстена, тому кроме вина ничего не надобно, и сразу к нему, на шею виснуть. Так наприжималась, соски выпирают на грудях. Танцевать силком в круг вытащила. Павою вокруг плыла, ласточкой срывалась кружить.