— Я? Хороший? — вопил неудачливый король Иерусалима. — Да я лучше всех! Вы меня плохо знаете! Я — Гюи де Лузиньян! Кто меня не знает, тому я прямо сейчас башку проломлю!

— Только рыжие головы чур не трогать, — сказала Беренгария.

И они вновь отправились в свой волшебный атрий, где на брачном ложе уже были заменены простыни, подушки и покрывала. Ночью были белые, теперь — темно-красные. И лепестки в имплювии тоже поменяли свой цвет с белого на пунцовый. Только вина было какого хочешь в достатке — и белого и красного.

Счастливо празднуя свою свадьбу, Ричард Львиное Сердце на некоторое время полностью забыл о цели своего путешествия. Следом за понедельником наступил вторник, за вторником — среда. В саду не утихало веселье, в котором весьма охотно участвовали и избранные лимасольские греки, и лучшие рыцари короля Англии, и король Иерусалимский со своими ближайшими подданными. Ричард наслаждался своей женой так, как никогда не наслаждался ни одной женщиной. Бережно сохраненная под оболочкой целомудрия, страстность Беренгарии раскрывалась все больше и больше. И никуда не хотелось двигаться отсюда, из прекрасного Лимасола. Греки славили Ричарда, и, кажется, вполне искренне. Мало того что он прогнал ненавидимого ими деспота Исаака, мало того что он выдал деньги из собственной казны, дабы каждый житель города мог отпраздновать его бракосочетание, Ричард даже женился не в простой день, а, по удачному совпадению, именно двенадцатого мая, когда на Кипре чествуют одного из наиболее почитаемых местных святых — епископа Епифания Кипрского. И, обсудив поведение короля Англии, киприоты преподнесли ему щедрые подарки. Оставалось неясным только одно — откуда взялся конь Фовель. Греки, смеясь, отвечали, что сама Киприда даровала его Ричарду, и в конце концов Ричард удовлетворился таковым объяснением. К тому же и впрямь только античные боги могли изготовить столь дивное творение природы, каким являлся этот рыжий нахал, во многом, очень во многом похожий на самого Ричарда.

Лишь на пятый день, хотя именно этот день недели посвящен Афродите, король Англии все же вспомнил о своем несении креста. Гюи де Лузиньян предавался необузданному пьянству. С трудом приведя его в чувство, Ричард осведомился, не было ли какого-нибудь послания от крестоносцев, осаждающих Сен-Жан-д’Акр.

— Вот ведь, — пробормотал король Иерусалимский, — съешьте меня живьем ассасины! Было, Уино, было послание. Да я как-то запамятовал об нем, поднимая бокалы за твое здоровье.

Письмо было подписано королем Франции Филиппом-Августом, великим магистром ордена иоаннитов Гарнье де Напом и великим магистром ордена тамплиеров Робером де Сабле, прибывшим сюда, на Кипр, вместе с Лузиньяном.

— Что еще за Робер де Сабле? — удивился Ричард. — Разве у тамплиеров не Жерар де Ридфор магистр?

— Был Жерар, — ответил Гюи, — да весь вышел. Кобра укусила дурака в ляжку, и он помер. Вместо него эта сволочь Жан де Жизор поставил великим магистром сенешаля де Сабле из Триполи. Этот де Сабле еще больший урод, чем де Ридфор. Выскочка, зазнайка, тупица. Важный такой, разговаривает так: «Видите ли, мо-о-ой дорого-о-ой…» Пакость, одним словом. Читай письмо-то.

В письме говорилось о том, что в Святой Земле начинается сильный зной, и хотелось бы, чтобы король Ричард поспешил с прибытием в лагерь под Сен-Жан-д’Акром, ибо хорошо бы взять крепость не позднее июня, а затем поскорее двигаться к Иерусалиму и хотя бы в конце августа осадить его.

— Ничего, — усмехнулся Ричард, прочитав послание, — когда прибуду, тогда и завоюю им и Сен-Жан-д’Акр, и Иерусалим, и черта полосатого.

— Понятное дело, без тебя они — пфук! — хлопнул Ричарда по плечу Гюи де Лузиньян. — А у Филиппа-то, как только он приплыл, такой понос разразился, что не приведи Господь, ха-ха-ха-ха!!!

И король Иерусалима сам разразился, только не поносом, а оглушительным хохотом, сопровождающимся обильными винными испарениями.

Позвав к себе своего секретаря, магистра Филиппа де Пуатье, Ричард велел ему начертать красивым почерком ответное послание:

— Пиши: «Достославное и достопочтенное Христово воинство! Король Англии, граф Пуатевинский и герцог Аквитанский Ричард Плантагенет приветствует вас и молит Господа Бога: да ниспошлет Он вам удачу и успех!» Написал?

— М-м-м… «и успех»… Написал.

— Пиши далее: «Увы, сам я вынужден задержаться на Кипре по той простой причине, что неожиданная буря прибила мой флот к берегам этого острова. Я намеревался только переждать здесь ненастье, но вскоре выяснилось, что монарх кипрский, Исаак Комнин, именуемый деспотом, находится в сговоре с самим Саладином, и едва только мы оказались в его владениях, как он принялся чинить нам всякого рода напасти, гораздо более пакостные, нежели те, что мы претерпели в Мессине. Сей тиран хуже Ганелона [61] и Иуды, и говорят, что в знак вечной дружбы он и Саладин пили кровь друг друга, подмешанную в вино. Множество пилигримов, проезжающих в Святую Землю мимо Кипра, оказались в плену у этого христопродавца, принявшего веру Магомета. С них тут снимают заживо кожу, требуя, чтобы и они отступились от веры в Спасителя. При этом император Византии никоим образом не стремится обуздать своего вассала и на все его бесчинства закрывает глаза. Когда я потребовал от гнусного деспота, чтобы он немедленно освободил всех терзаемых им христиан, он нагло ответил мне: „С какой стати вы тут распоряжаетесь, сир? Освободить эту шваль? Да как бы не так, сир!“ Такой наглости я не мог стерпеть, отдал приказ своим воинам готовиться к бою и начал войну. Должно быть, вам теперь понятно, что даже если мне предложат половину золота…» Кого?

— Что — кого? — спросил магистр Филипп.

— Ну, половину золота — кого? У кого больше всего золота?

— Говорят, в Багдаде неисчислимые запасы золота, — сказал Гюи де Лузиньян.

— Нет, в Индии еще больше, — возразил барон Меркадье.

— Во! Индии. Годится, — сказал Ричард.

— И вовсе не в Индии, — вмешался в разговор Робер де Шомон. — А слышал я об удивительной стране антиподов. Так вот, не при дамах будет сказано, сии антиподы едят как все мы, но только через зад, а испражняются, стервецы, ртом, но не такими, как у нас, добропорядочных христиан, веществами, а чистым золотом. Вот где золота больше, чем у нас… хм… дерьма.

— А я слышала, — сказала тут Беренгария, — что есть такая страна далеко на севере, называется она Киев. В ней главный город Туле, а в городе Туле живет великан по имени Русь. У него золота столько, что он давным-давно ослеп от его сияния.

— На том и остановимся, — засмеялся Ричард, который на самом деле знал и про Киев, и про Русь, и про то, что у русичей много богатства. — Пиши, Филипп: «Даже если мне предложат половину золота Руси, я не оставлю Кипр до тех пор, покуда не завоюю его и не свергну власть проклятого изменника и предателя». Написал?

— Написал.

— Заканчиваем: «Действия наши тут покамест развиваются успешно, и я присылаю вам часть моих трофеев, захваченных после взятия двух крепостей». Тут ведь, в Лимасоле, мы две крепости взяли. «Когда мне удастся захватить города Никосию и Фамагусту, я обещаю вам привезти много золота, ценных вещей и съестных припасов. Остаюсь ваш верный слуга и милосердный господин Ричард».

В тот же день граф де Дрё с тридцатью рыцарями-бретонцами сел на энек и отплыл из лимасольской гавани в Святую Землю, везя с собой послание короля Ричарда Львиное Сердце.

И в тот же самый день в Лимасол прибыли посланцы Исаака, они привезли с собой дары и приглашение Ричарду явиться в город Ларнаку, где деспот желает оказать ему дружеский и уважительный прием.

— Где эта Ларнака? — спросил Ричард, удивленный столь резкой переменой в поведении деспота. Впрочем, сию перемену и нетрудно было объяснить — войско Исаака было разгромлено, а новое ему собрать не удается. Волей-неволей пришлось идти на мировую.