Старичок сочувственно покачал головой:
— А ты, наверное, артисткой будешь, когда вырастешь...
— Ничего подобного. Я буду художницей. И буду рисовать не то, что вижу, а то, что чувствую.
— Это разве не одно и то же? — Старичок внимательно окинул удивленным взглядом маленькую заплаканную, но полную достоинства и какой-то пронзительной правды девочку.
— Совсем другое, — тяжело, совершенно по-взрослому вздохнула Мария, горько переживая такое непонимание. — Я же говорю вам, что вижу не Царевну-лягушку, которая живет в своей безобразной пупырчатой шкурке, а ту, что злой волшебник заколдовал...
— И кто же этот злой волшебник? — взволнованно поинтересовался старичок.
— Алена говорит, что жизнь...
Теперь собеседник девочки тяжело вздохнул и незаметным движением заложил под язык какую-то таблетку. Но от Марии не ускользнуло это движение.
— А вы не бойтесь... Мамина мама... написала ей письмо, и там, я сама читала, сказано: «Ничего не надо бояться. Жизнь того не стоит...»
— Ты — удивительная девочка, Мария, — задумчиво произнес старичок.
А Мария отрицательно качнула головой:
— Просто я еще не выросла...
Она повернула голову и с волнением и затаенным восхищением сквозь пелену слез наблюдала, как, торопливо переступая длинными, стройными ногами, почти летит к ней по длинному залу аэропорта красивая рослая женщина, ужасно похожая на бабушку с портрета...
* * *
Пришедший в себя Кристиан глубоко вздохнул и открыл глаза. Алена и господин Гассье обеспокоенно наблюдали, как возвращается на его бескровное, точно слепок, лицо нормальный цвет кожи.
— Видишь... я совсем не боец, — еще заплетающимся языком попытался пошутить Кристиан.
— Боец, боец, — успокоила его Алена и еще раз на всякий случай поднесла к его носу ватку, смоченную нашатырным спиртом. Кристиан вздрогнул и поморщился.
— А этот... доисторический препарат... откуда?
— Им мадам Гассье окна моет, — пояснила Алена и, пригладив растрепанные волосы на голове Кристиана, задумчиво повторила: — Боец, боец, еще какой, не расстраивайся. Ты просто забыл, что любое безумие... постижимо опытом любви... Коньяку налить?
Кристиан утвердительно кивнул.
Алена достала из буфета бутылку, разлила коньяк по трем рюмкам:
— У меня родился тост. В драматургии эпохи классицизма всегда принимались в учет слабые зрительские нервы, и в финале порок был наказан, а добродетель торжествовала. Полчаса назад твоей белобрысой кузине надели наручники и в компании вмиг поправившей свое здоровье матушки и твоей тети Элен отправили в египетское отделение Интерпола в Каире. Давайте выпьем за гуманизм театра классицизма и высокую человечность финалов спектаклей той эпохи. Итак, порок наказан, а добродетель торжествует. Ура!
Кристиан отпил глоток, потом сделал усилие подняться, но Алена его удержала:
— Не рвись сразу в бой, боец. Слушайся своего командира. Пока я досказываю господину Гассье то, что ему пока еще непонятно, лежи. Копи силы.
Кристиан послушно откинулся на подушку, а Алена, поглядывая на него время от времени, заговорила:
— Вы удивляетесь тому, какой заход сделала белобрысая кузина, чтобы очутиться рядом с маленькой Марией, не вызвав при этом ни малейшего подозрения. Вы просто никогда не сталкивались с этой самой «изнанкой», о которой я уже говорила. Сейчас наверняка выяснится, как много людей было задействовано в задуманном плане, как прослушивались все телефоны, отслеживались все связи и знакомства Ксении, Кристиана, Вероники, как делались пробные вылазки, типа той, когда под маской врача прибыла к больному Жаку не узнанная им в бреду Жанна.
Потапов собирался провести Рождество в доме МакКинли. Этого факта было достаточно для того, чтобы не выпускать его из поля зрения. И вдруг это покушение на него в поезде. И он оказывается в клинике, куда слетаются все медицинские светила хирургии, а среди них Кристиан, прихвативший с собой Ксюшу. Ксюшу пускают к Потапову в отделение реанимации, она часто навещает его. Оговариваются планы поездки его в Египет, где в это время года не жарко и такой климат показан для медленно выздоравливающего Потапова. Тонко и расчетливо принимается во внимание тот факт, что все мысли окружающих людей заняты покушением мулатки на этого человека. Сеть плетется осторожно и с огромной осмотрительностью.
Морис Эртен, как выяснилось, тоже возник не вдруг. Его пасли долго. Кузина Жанна появилась в его жизни совсем невинно — кто-то из приятелей Мориса посоветовал ему, страдающему от болей в спине, первоклассную массажистку. Жанна приезжала в офис к господину Эртену в удобное для него время и в помещении для совещаний и переговоров делала ему массаж.
— Откуда такие подробности? — хмыкнул приободрившийся после рюмки коньяка Кристиан.
— От частного детектива, нанятого Мариной Эртен. За то время, пока ты был в отключке, я много успела сделать, — охотно сообщила Алена. — Со временем лечебный массаж плавно перешел в откровенно эротический, но господин Эртен продолжал использовать для этих целей крепкий дубовый стол для деловых переговоров. Позже Морис Эртен, оставив юридическое агентство под присмотром Марины, уехал в короткий отпуск на свое родовое ранчо под Авиньон. Прихватив с собой «золотые руки массажистки Жанны Брошар»... Думаю, что, соединив полученную вразнобой и вскользь информацию от своего любовника и пребывающего в горячке старого садовника, Жанна могла полагать, что у нее есть шанс оказаться по праву наследницей завещания. Оставалось всего ничего: убрать с дороги законную наследницу — рыжую девчонку — и на всякий случай вытащить из садовника сведения о том, где хранятся драгоценности на сумму, исчисляющуюся десятками миллионов долларов.
— То есть в случае, если наследницей окажется не она, а Жанна могла такое предполагать, зная непредсказуемость идей и фантазий тетушки Эдит, то можно будет стремительно похитить драгоценности. К этому, как известно, она была предрасположена с детства, — вздохнул Кристиан. — Видимо, с беднягой Жаком особенно не церемонились, если он сразу все понял и поспешил сообщить имя моей кузины.
— Я думаю, он был подготовлен к этому Мариной Эртен... Но, будучи наивным и добрым человеком, полагал, что опасениям этим никогда не суждено сбыться... И только распрощавшись со своими иллюзиями и понимая, что находится в смертельной опасности, сумел, вдохновляемый, видимо, с того света своей ненаглядной мадам, додуматься до таких изощренных тонких сигналов, которые должен был получить Кристиан...
Алена посмотрела на часы и внимательным долгим взглядом проверила готовность Кристиана встать на ноги.
— Вероника скрывала Марину от Ксюши, от Марии, от меня... держала ее в запасе, как дальновидный тренер... — горько усмехнулся Кристиан. — Но как же Марина, как я понимаю, единственная, кто знал все... властью старшей сестры не удержала ее?
— Глупости говоришь, Кристиан, — сурово оборвала его Алена. — О какой власти может идти речь, когда на поле, как ты выразился, два игрока — любовь и смерть...
— Вы... сообщите нам о дне похорон Жака? — взволнованно проговорил Симон и, опустив голову, грустно добавил: — И если это станет известным, имена тех людей, которые посмели расправиться с ним. Я буду всю жизнь слать им свои проклятия...
Уже в машине, сев за руль, Алена сообщила:
— Прощание со стариной Жаком придется отложить. Ты срочно нужен в Париже. В твое отделение в крайне тяжелом состоянии доставлена Вероника. С Марией все в порядке...
* * *
Ксюша положила трубку и дрожащими руками налила в стакан воды. Запила таблетку и подошла к распахнутому окну. На побережье спускался тягучий долгий вечер. Усилившийся к ночи ветер рвал волны, и они тревожными голодными вздохами накидывались на сушу и с недовольным урчанием отползали, отказываясь поглощать эту несъедобную несносную землю.
