— Вероника... открой глазки, — легонько хлопала она женщину по щекам. — Тебе совсем плохо, Вероника? Хочешь, я тебе дам попить?
Девочка метнулась к рюкзачку, лихорадочным движением извлекла из него бутылку с водой, поднесла к плотно сомкнутым губам Вероники.
— Пожалуйста, Вероника... выпей воды... Вероника, я прошу тебя...
Вокруг кресла начали собираться люди. Послышались испуганные возгласы:
— Надо срочно врача! Ей дурно!
— Сбегайте за врачом!
— Уже побежали. Деточка, не вливай ей воду, она захлебнется.
— Секундочку! У меня есть нашатырь. Я сейчас...
Сухонький старичок нагнулся над Вероникой, поднес к ее ноздрям открытый пузырек. Закрытые веки затрепетали, но глаза были плотно сомкнуты.
— Нужен врач... — Старичок взял безжизненную руку Вероники, пытаясь нащупать пульс. — Кто она тебе, деточка?
Мария судорожно всхлипнула, прошептала:
— Моя бабушка... Вероника. Она говорила, что мне приснилось, а я сразу не поверила... Это потом я спала, а сначала меня хотели украсть, а она схватила меня, и ее ударили ножом... я видела кровь...
— Где... где это было? Кто, деточка? Может, тебе правда это приснилось?
Собравшиеся вокруг пассажиры с недоверием и тревогой слушали сбивающийся лепет Марии.
— В бухте... там, где много кораллов... Все ушли вперед, а мне в туфельку попал камешек. Вероника мне вытрясала... Он хотел убить меня, прыгнул откуда-то сверху и схватил. Вероника очень сильная... она вырвала меня и закричала, очень страшно закричала. Он сразу убежал... и потом негритянка взяла нас на катер... и я заснула... Не надо врача... надо Веронику к папе в клинику. Он хирург доктор МакКинли, он ее вылечит...
— Скажи телефон твоего папы, — склонилась над Марией подошедшая стюардесса. — Девочка с этой мадам летели из Шарм-Эль-Шейха. Я видела, что мадам плохо себя чувствует, но она сказала, что неважно переносит самолет.
— Она хорошо переносит самолет... — захлебываясь в слезах, возразила Мария. — Ее ранили. Мы потом долго ехали в машине, там ведь трясло, и она держалась за бок...
— И ты не спросила свою бабушку, куда вы едете и что произошло?
— Нет. Я понимала, что она спасает меня... Не такая уж я дурочка. И я знала, что Вероника никому меня не отдаст. Она любит меня больше всего на свете...
Кто-то протянул Марии телефон, и она отчаянно пыталась вспомнить телефон клиники.
— Может, девочка сочиняет и нет никакого папы-хирурга, — негромко усомнился кто-то из пассажиров.
— Она говорит правду. — Протиснувшаяся сквозь толпу молодая женщина в соломенной шляпе и в очках с розовыми стеклами остановилась рядом с Марией. — Доктор МакКинли делал операцию моему мужу три месяца назад. А тебя зовут Мария, если я не ошибаюсь. Доктор рассказывал о тебе. Я видела твои рисунки у него в кабинете. Давай телефон, я свяжусь с клиникой, чтобы срочно отправили «скорую».
Мария облегченно вздохнула и тут же вцепилась в руку сухонького старичка, пытавшегося стянуть с руки Вероники высокие тонкие перчатки.
— Нельзя. Этого нельзя делать. Вероника никогда не снимает перчаток. Папа говорит, что у нее изуродованы руки.
— Так не прослушивается пульс, — отодвинул девочку старичок. — Да и теперь не до красоты.
Он стянул перчатку, и изумленная Мария увидела белую изящную кисть с тонкими длинными пальцами, ровными отполированными лунками ногтей и нежной прозрачной кожей.
— Ничто не выдает возраста женщины так, как ее руки, — озадаченно пробормотал старичок. — Ее руки выглядят моложе лет на десять... Вот теперь и пульс чувствуется, слабенький совсем... — Он стянул вторую перчатку, и Мария в порыве непонятного чувства рванулась и прижалась горячей щекой к безжизненной руке Вероники.
— Все в порядке. «Скорая» выехала, — проговорила женщина в розовых очках. — А теперь и папу твоего разыскивают, Мария. Говорят, что он с утра улетел в Ниццу. Если сразу сядет в самолет, то прибудет в клинику совсем скоро.
Подбежавший врач с чемоданчиком и переносным кардиографом оттеснил плечом всех, кто стоял рядом с лежащей Вероникой.
— Давай не будем мешать, — взяла Марию за руку женщина в розовых очках. — Пойдем, я куплю тебе чего-нибудь вкусненького. Может, мороженого?
Мария отрицательно мотнула головой, но послушно протянула женщине руку.
В этот момент тело Вероники содрогнулось в сильной конвульсии, она резко открыла глаза и, с усилием приподняв голову, произнесла тревожным дрожащим шепотом:
— Мария...
— Я здесь, Вероника. — Девочка резко вырвала руку и кинулась к своей гувернантке.
— Мария... ни шагу от меня, слышишь? — Она задыхалась, и ее лицо приобрело пепельный оттенок. — С минуты на минуту совершит посадку самолет из Каира... — Она перевела взгляд на врача, который, приподняв ее кофту, внимательно исследовал рану. — Пожалуйста, я прошу вас, если я потеряю сознание... не давайте меня увозить до тех пор, пока девочку не заберет женщина по имени Марина Эртен... Она найдет нас здесь, в аэропорту, мы условились о встрече... Мария, никуда ни с кем... только с Мариной Эртен.
— Как я узнаю ее, Вероника? — растеряно прошептала девочка.
— Она... тебя узнает. Марина видела тебя... много раз. И когда ты была совсем крошкой, и теперь... Твоя мама очень на нее похожа...
Вероника закрыла глаза и снова провалилась в забытье.
К доктору, осматривающему Веронику, присоединились двое служащих аэропорта. Предложили перенести на носилках Веронику в служебное помещение до приезда «Скорой помощи» из клиники доктора МакКинли.
— Мадам просила дождаться здесь женщину, прилетающую рейсом из Каира. Она заберет девочку, — проговорил доктор.
— Каирский самолет уже приземлился, — отозвался один из служащих.
Мария сидела на корточках возле лица Вероники и тоскливым недетским взглядом смотрела на ее серое осунувшееся лицо.
— Ты только не умирай, Вероника, — горестно шептали почти беззвучно ее дрожащие губы. — Я люблю тебя... Помнишь, ты обещала, что мы всегда будем вместе, поедем в Москву, и там ты поведешь меня в кукольный театр и на Красную площадь... Я сейчас почитаю молитву, которой ты меня научила... Помнишь, когда мама тяжело болела и ты все ночи сидела около нее... и мы тогда молились?
Девочка начала лихорадочно, захлебываясь словами, произносить молитву:
— «...молимся тебе, Боже наш, рабу Твою Марию немощствующа посети милостию Твоею, прости ей всякое согрешение вольное и невольное. Ей, Господи, врачебную Твою силу с небесе ниспосли, прикоснися телеси, угаси огневицу. Укроти страсть и всякую немощь таящуюся, буди врач рабе Твоей Марии, воздвигни ее от ложа болезненного...»
Сухонький старичок, напряженно вслушивающийся в слова молитвы, легонько тронул девочку за плечо. Та прервала молитву, испуганно обернулась.
— Ты что-то путаешь, деточка... — тихо произнес он, сожалея, что прервал молитву и глазами извиняясь за совершенную бестактность. — Ты называла эту женщину Вероникой, а читаешь молитву за болящую Марию. Ты нечаянно назвала свое имя...
— Не нечаянно... — затрясла рыжей растрепанной головой девочка и, испытывая к старичку доверие и благодарность за его усилия помочь Веронике, пояснила, вытирая мокрые глаза кулачком:
— Мама всегда рассказывала, что ее мама, моя бабушка, которая умерла, говорила ей, когда мама была еще девочкой... что может, как Царевна-лягушка сбросить свою кожу... Но ведь сбрасывать можно только то, что сначала надел... Потапов тоже не понял про превращения... Когда я рисовала Царевну-лягушку и Вероника поправляла мой рисунок, то всегда приговаривала: «Ах ты мой волшебный принц...» Тоже, небось, не знаете русских сказок?! — сурово глянула исподлобья на растерянного старичка Мария, но, прощая ему этот пробел, придвинулась ближе и зашептала: — Вероника в храме всегда читает акафист преподобной Марии Египетской. Я же не дурочка... Спросила ее на всякий случай, почему она только за моего небесного покровителя молится, а она тогда правду сказала, потому что ответила не мне, а Богородице, перед которой молилась... Она сказала: «Своей заступнице и покровительнице, Марии Египетской, молюсь за нас с тобой...» Понимаете, что меня в честь бабушки назвали. Она тоже Мария. Ее фотография, увеличенная мамой, из одного журнала, всегда с ней ездит... В такой красивой рамочке, а Вероника, если мы играем или рисуем в этой комнате, совсем незаметно так ее разворачивает, чтобы не смотреть на нее... Про превращения только Алена понимает. Она всегда на Веронику так смотрит, точно не верит ей... Алена в театре работает, она режиссер, — пояснила Мария и снова вытерла слезы.
