«Эх, зря я связался с этим Трофимовым», – невесело подумал Бирюков про своего непосредственного начальника, генерала государственной безопасности. Полковника перевели в отдел диверсионной деятельности недавно, в порядке усиления в связи с военным положением. Он и его новый непосредственный начальник сразу не понравились друг другу.

Генерал НКВД Трофимов, физически сильный, активный и деятельный человек занимался настоящей борьбой с врагом, той борьбой, которой, если быть честным с самим собой, Бирюков не занимался никогда. Вернее, всего один раз в жизни, когда обнаружил морзянку в иностранном посольстве. Тогда седой генерал взял над юнцом Сашей покровительство, направил его в училище НКВД, где Бирюков сразу проявил успехи. Отучился. И пошел работать в то самое ведомство, в тот самый отдел, который возглавлял его благодетель.

Спустя несколько лет Бирюков активно участвовал в разоблачении, аресте и допросах генерала. Бирюков с невольной улыбкой вспомнил, как впервые пытал генерала, чью фамилию он пытался забыть сейчас. Боевой генерал, контрразведчик, не выдержав сильного удара в пах, обмочился прямо в форменные галифе. Александр вспомнил, какое невольное и необъяснимое удовольствие он испытал тогда, когда его благодетель валялся на полу в луже собственной мочи. Как жаль, что он не мог сделать то же самое сейчас с генералом Трофимовым. Не мог, потому что сам, добровольно, словно загипнотизированный, подписался на участие в операции «Янычар».

Трофимов повернул на него свой немигающий грозный взор, и полковник вновь ощутил давящую силу этого человека. Генерал несколько секунд смотрел на своего подчиненного, затем, словно нехотя, произнес:

– Вы, наверное, совершенно незнакомы с работой нашего ведомства, полковник, – генерал медленно и величественно поднял правую ладонь, заставив Бирюкова выслушать его слова без возражений. – Не будем кривить душой, тем более что я не обвиняю вас в некомпетентности. Просто у нас своя, особая специфика службы. Это вам не «врагов народа» разоблачать, – усмехнулся Трофимов, глядя, как краснеет его подчиненный. Опасаться генералу было нечего, они беседовали с глазу на глаз, кроме того, в военное время профессиональный диверсант ведомству был куда нужнее, чем охотник на врагов народа. Ведомству нужен был результат.

– Вы должны понимать, – неожиданно располагающе улыбнулся генерал Трофимов, – что каждая подобная спецоперация является своего рода авантюрой. Да, мы рискуем людьми, да, рискуем попасться на двойную игру. Но если бы мы не рисковали, мы не получали бы результата! Все, разговор окончен, идите работать!

Сейчас полковник буквально трясся от ужаса. Непосредственным куратором операции «Янычар» волей генерала назначен был именно он. Провал операции был равнозначен расстрелу Бирюкова. А в том, что умрет не своей смертью, полковник Бирюков не сомневался… Он скрипел зубами, думая о том, с каким удовольствием применил бы к Трофимову допрос «с пристрастием», но одернул себя, понимая, что первым кандидатом на такой допрос будет он сам.

Был только один момент, который вселял надежду в трепещущую от ужаса душу полковника. Было воспоминание об одном допросе, который Бирюков вел вместе с генералом.

Здоровенный детина-эсэсовец был доставлен в самый центр Москвы в обстановке строжайшей секретности. Его везли, надев мешок на голову, закованного в наручники, хотя он и не сопротивлялся. Предварительных допросов не было, по распоряжению Трофимова, пленного ввели в кабинет генерала.

Примечательно было, что помимо работников органов госбезопасности на допросе присутствовали трое пожилых людей в белых халатах. Взглянув на них, полковник обомлел, он совершенно точно знал одного из них – седого скрюченного человека с бородкой клинышком.

В свое время, несколько лет назад, этот человек был арестован по анонимному доносу. Бирюков тогда вел его дело. Он лично допрашивал профессора-биолога. И он прекрасно знал, почему зубы у профессора теперь заменяли протезы. Одного он понять не мог – почему профессор, осужденный за троцкизм на десять лет, сейчас находился в государственном здании в центре столицы. И сейчас участвовал в совершенно секретном допросе.

Переводчик при допросе не потребовался, пленный говорил исключительно на русском языке. Причем говорил он детским голосом. После каждого ответа пленный почему-то добавлял слово «дяденька». Задав целый ряд вопросов, четких и бьющих в цель, генерал повернулся к Бирюкову:

– Работайте, товарищ полковник, – он ободряюще кивнул ему, хотя в глазах Трофимова стоял могильный холод. – Только без рук.

Бирюков вздрогнул и приступил к допросу. По сравнению с генералом он работал путано, вопросы задавал неуместные и, как он сам понимал, глупые. Так что когда Трофимов прекратил мероприятие, полковник был даже рад.

После к делу приступили ученые. Они обступили пленника и немедленно принялись за различные манипуляции. У него взяли кровь, слюну, срезали образец кожи, ногтей. Отстригли пряди волос с головы, с бровей, из подмышечных впадин. Один из ученых, тот самый – осужденный, повернулся к Трофимову:

– Товарищ генерал! – Бирюкова перекосило при этом обращении бывшего врага народа к работнику госбезопасности, но он промолчал. – Нам надо забрать арестованного, чтобы провести дополнительные исследования. Целый ряд исследований.

– Запрещаю, категорически запрещаю, – басом прогремел голос генерала Трофимова. – Работать будете исключительно в нашем учреждении, более того, на время работы жить будете здесь или в гостинице неподалеку под нашим строгим наблюдением. Все необходимые приборы и препараты, инструментарий вам доставят немедленно по списку, который вы составите. Вообще все, что вам будет нужно, будет предоставлено по первому требованию. Полковник Бирюков, – Трофимов вперил взгляд в своего подчиненного. Короткостриженный, с седым ежиком волос, сейчас он походил на матерого волка, нашедшего след. – Вы лично проинформируете семьи и близких товарищей о том, что они находятся при исполнении особо важного, секретного задания правительства.

– Есть, – коротко ответил Бирюков, хотя он не совсем понимал, почему с этим не может справиться какой-нибудь лейтенант. Но смолчал.

– А теперь, товарищи, – генерал терпеливо дождался, пока ученые закончат свои манипуляции, – ваш вывод?

– Вывод, конечно, предварительный, – торопливо заговорил краснолицый ученый в круглых очках, молчавший до этого. – Но одно мы уже сейчас можем сказать совершенно ответственно. Товарищ генерал, – он торжественно выпрямился, рядом встали остальные в белых халатах, даже пленный, беспорядочно верещавший что-то до этого, замолчал. – Перед нами ребенок, русский ребенок. По каким-то совершенно невероятным причинам сейчас этот его организм стареет. С невероятной скоростью…

Дети-эсэсовцы

Война пришла из снов мальчишек,

Но не окончится она,

Как исчезают сны в подушках,

Не растворится месть в сердцах.

Лаборатория была самой обычной. Но для непосвященного военного взгляда все эти пробирки, реторты, шкафы и аппаратура казались таинственными. Прогуливаясь по помещению, штурмгауптфюрер СС Иоахим Грубер в который раз подумал, что присутствует при исторических деяниях, а то, какими буквами, золотыми или черными, будут записаны их имена в учебники, будет зависеть исключительно от того, кто будет писать эти учебники. Если победит Германия, то все, что делается здесь, будет оправдано, в этом концлагере, Грубер вспомнил «Яму» и содрогнулся. Ну а если проиграют… Об этом было лучше не думать. Во всяком случае, лично его руки были по локоть в крови, и ждать пощады от врага не приходилось.

– Иоахим, идите скорее сюда! – послышался из-за перегородки возбужденный крик профессора Габриеля Лортца. Грубер быстро прошел к двери, которая въезжала на полозьях в стену, заподлицо. Он впервые направлялся в это помещение. Грубер вошел и обомлел. Глазам его открылся обширный зал, заставленный стеклянными вольерами. В них сидели совершенно непонятные, невообразимые существа. Иоахим даже присел на корточки, чтобы рассмотреть одно из них – скрюченную в позе эмбриона на полу стеклянной клетки розовую тварь. Но тут вновь послышался голос профессора, на этот раз куда более раздраженный: