Шло время, Петрович не появлялся, мрачные мысли начали отступать, тускнеть.

Майя приехала в дом отдыха на неделю. Артеменко сразу определил в ней профессионалку, послал в номер цветы, ужинали они в ресторане. Начало «романа» походило на все предыдущие, как оловянные солдатики один на другого. Но уже в первый вечер Майя внесла значительные коррективы.

– Мой номер «люкс» и на ночь не сдается, минимум месяц. Стоимость – тысяча, оплата перед въездом. Естественно, клиент может заплатить, переночевать и не возвращаться.

– Считаю, что вы мотовка, подобные апартаменты не встречал, но уверен, они стоят значительно дороже, – ответил Артеменко.

– Дороже можно, – милостиво согласилась Майя.

Через неделю, может, позже, так как Майя путевку продлила, точный срок определить трудно, Артеменко влюбился. Он не почувствовал, не осознал, в какой момент превратился из квартиросъемщика в постояльца, с которого плату берут вперед, а ночевать пускают по настроению, из милости, не нравится – закройте за собой дверь. К материальной стороне Артеменко относился просто: наворовал достаточно, наследников нет, в крематории деньги не требуются. Зависимость, в которую он попал, он недооценивал. «Станет невмоготу – сорвусь, от любви в моем возрасте еще никто не умирал». Так человек выпивает раз в неделю, затем через день, каждый день, сначала только вечерами, потом и в обед, вскоре прикладывается и с утра. Уже и под гору скатился, вот и канава перед носом, а он все пыжится, заплетающимся языком декламирует: «Да я когда угодно, хоть сей момент, вот эту последнюю – и до Нового года завяжу».

В течение года Артеменко завязывал с Майей дважды. Когда она рядом – плохо, когда далеко – еще хуже. Пpеследовал ее запах, голос, в самые неожиданные моменты Артеменко вздрагивал, слыша стук ее каблуков, но Майя не появлялась.

Вернувшись после второго побега, Артеменко сделал предложение.

– Зачем? – Майя взглянула удивленно. – Разве нам плохо? Ты старше меня почти на тридцать лет, над нами смеяться будут. Мужик, мол, из ума выжил, а девка – хищница.

– А ты не хищница?

Майя иронически улыбнулась и не ответила.

Артеменко подарил ей свою старую «Волгу». Так как дарить машину непрямому родственнику не разрешается, он продал ее через комиссионный, оплатив стоимость расходов. Майя погладила Артеменко по щеке, сказала:

– Спасибо, – и укатила на собственной машине домой, ночевать не осталась.

Артеменко так запутался в своих отношениях с Майей, так устал от круглосуточной борьбы с ней и собственным самолюбием, что на время забыл о последнем разговоре с Юрием Петровичем и той угрозе, которая нависла над ними.

Шеф явился к нему в служебный кабинет без звонка, не подчеркивал своего старшинства, занял стул для посетителей.

– Ты был следователем по уголовным делам, – начал он без предисловий. – Бориса требуется срочно убрать. Думай.

– Хорошо, обмозгуем, – согласился Артеменко и посмотрел на Петровича с благодарностью.

Это чувство, естественно, было вызвано не предложением-приказом убрать Бориса (кстати сказать, делать этого Артеменко ни в коем случае не собирался), а той идеей, которую подал ему Юрий Петрович.

«Как мне самому в голову не пришло? Если Майи не станет, она исчезнет, то я буду свободен! Когда начинается гангрена и процесс ее необратим, ногу отрезают. Вырываясь из капкана, хищник отгрызает себе лапу».

Проснулся Гуров от телефонного звонка и молниеносно вскочил – сработал выработанный годами рефлекс. «Начало восьмого, совсем сбрендили от безделья друзья, – подумал он и трубку не снял. – Соскучились, понимаю, но ничего, позавтракаете без меня, я еще сплю». Он не спеша отправился в ванную, спокойно брился, полоскался под душем, слушал вновь оживший телефон и отчего-то злорадствовал: «Звони-звони, торопиться некуда, здесь не Москва, я никому ничего не должен».

Лев Иванович Гуров не так давно стал заместителем начальника отдела МУРа, подполковником. Когда перед отъездом на юг он зашел в парикмахерскую, мастер посоветовала ему оставить баки – молодому человеку, на ее взгляд, очень идет седина. «Она вас не старит, – рассуждала девушка, щелкая ножницами, – а придает некоторую загадочность. А то у вас глаза больно озорные, легкомысленно выглядите».

Лева ответил парикмахерше, что, пожалуй, подумает, а сегодня виски все-таки подстричь, черт с ней, с загадочностью.

Сейчас Гуров, причесываясь, внимательно осмотрел себя в зеркало. Виски действительно чуть серебрились, но, чтобы заметить это, необходимо зрение орла.

Гуров надел костюм и выбирал галстук, когда в дверь постучали.

– Я сплю! – громко сказал Гуров.

«А чего я, собственно, вчера разбушевался? Знакомые тебе не нравятся? Вроде бы преследуют тебя, прессингуют? Мания величия! Кому ты нужен, подполковник? Непогода, скучно людям, они не привыкли к безделью и одиночеству, тянутся друг к другу и к тебе не более, чем…»

В дверь снова постучали. Гуров поправил галстук, одернул пиджак, открыл дверь, театрально поклонился.

– С добрым утром!

– Гражданин Гуров? – В номер вошел сержант милиции.

Гуров отметил настороженный блеск его агатовых глаз. Черные усики сержанта воинственно топорщились, юношеское лицо своей строгостью рассмешило Гурова.

– Уже и гражданин? – Он некстати хихикнул. – Но и с гражданами полагается здороваться, товарищ сержант.

– Почему вы не снимали трубку, Лев Иванович? – Сержант быстро прошел в номер, заглянул в ванную, хотел открыть шкаф, но не открыл. – Почему отвечаете, что спите?

– Долго объяснять, товарищ сержант, – серьезно ответил Гуров. – Сначала связывал простыни, все-таки третий этаж, а дама испугалась. Потом возился с наркотиками, тайника нет, пока спрячешь… Вы завтракали? – Он шагнул через порог, вынул из двери ключ, вставил с обратной стороны. – Пошли выпьем по чашке кофе и спокойно обсудим ваши проблемы. А то вы от неопытности и служебного рвения начинаете нарушать закон.

Сержант растерялся, усики у него поникли, он бросил взгляд на номер, который ему явно хотелось внимательно осмотреть, стоял в нерешительности.

Гуров почувствовал себя неловко. «Мальчику максимум двадцать два, наверное, только в армии отслужил, опыта ни жизненного, ни милицейского, а я, старый волк, над ним подшучиваю, вроде куражусь. А чего он явился? Может, Отари не мог дозвониться и послал за мной? Глупости, сержант бы вел себя иначе».

Они так и стояли, хозяин уже в коридоре, а гость – в номере.

Гуров оценил нелепость ситуации и миролюбиво спросил:

– У вас ко мне дело? – и почему-то усмехнулся. – Идемте, идемте, выпьем по чашке кофе и потолкуем.

«Самоуверенный какой, одно слово – москвич! – Сержант рассердился. – Усмехается нагло. Дверь не открывал. Шуточки. Что-то неладно с постояльцем».

– Вы где работаете, гражданин? – Сержант полагал, что такое обращение должно подействовать на человека. «Будьте вежливы, но не забывайте, кого вы представляете, – вспомнил сержант наставления начальства. – Вы всегда должны владеть инициативой». – В нашей гостиничной карточке написано, что юрисконсульт. В каком учреждении, министерстве?

Гурову надоело: «Стоим, как сопляки, и препираемся».

– Все! Выходите из номера. – Он кивнул сержанту. Когда тот нерешительно шагнул, поторопил его, подтолкнув под локоть: – Идем к администратору, там объяснимся!

– Но-но, только без рук! – вспылил сержант.

Гуров не ответил, запер номер и быстро пошел по коридору, милиционер затрусил следом, догнал и дышал в затылок.

Начальник уголовного розыска майор милиции Отари Георгиевич Антадзе сидел в холле первого этажа и, поглаживая полированную голову, беседовал с Артеменко и Майей. Майор видел спускающегося по лестнице Гурова, не улыбнулся, даже не поздоровался, глянул безразлично и продолжал разговор. Четвертым за их столом сидел старший лейтенант милиции. «Следователь, – понял Гуров, – но не прокуратура, значит, никого не убили. Видно, обворовали моих приятелей, а меня вчера весь день не было».