Среди лесистых холмов открылась зеленая долина с небольшим озером посередине и замком на берегу. Замок был почтенного возраста и давно нуждался в хорошей реставрации, хотя ветхость его стен скрывал пышный ковер дикого винограда. Крыша здания и четырех башенок была живописно разноцветной, поскольку тоже давно нуждалась в полном обновлении, но для этого не было денег и не доходили руки, и потому перекрывались лишь те участки, откуда выпадала черепица; обычно это случалось после бурь, столь частых в предгорьях Альп. Зато сад вокруг замка был в прекрасном порядке: сама баронесса ухаживала за ним не покладая рук, а у нее был, как говорят немцы, «зеленый палец» – все у нее всходило, приживалось, росло, цвело и плодоносило. Сад был обнесен чугунной оградой между обомшелыми и местами осыпающимися известняковыми столбами.

Апраксина не стала въезжать в распахнутые ворота и ставить машину в гараж, чтобы не вспугнуть Птичку: она оставила ее у ворот и пешком прошла к замку, держась поближе к высоким кустам. Альбину она обнаружила на кухне за чисткой картофеля к обеду.

– Наконец-то! – воскликнула баронесса, бросая недочищенную картофелину в миску к уже очищенным и вытирая руки о фартук. – Кофе будешь пить?

– Буду.

– Вот за кофе я и расскажу тебе, что отмочила наша Птичка поднебесная, краса наша ненаглядная и дурь неописанная!

Она быстро зарядила кофеварку и уселась на кухонном табурете с сигаретой. Апраксина села в плетеное кресло напротив и приготовилась слушать.

– Я вся внимание!

– Ох, прямо не знаю, с чего начать… Нет, ну какая же все-таки дурочка!

– Это ты уже говорила. И не раз.

– Ну, ты знаешь, что наша Птичка любвеобильная стремится к тому, чтобы тень входящего к ней мужчины падала на тень уходящего…

– Это я знаю. Дальше?

– Ты слышала, что год назад скончался ее издатель?

Апраксина кивнула.

– Это был издатель-нянька, издатель – мать родная, который ей, бестолковке, только что нос не вытирал! Благодаря ему были у нее деньги и на личном счету в банке, и в издательстве, вложенные в выпуск ее же книжонок. Именно эти деньги давали возможность спокойно думать о старости, которая, между прочим, у Птички нашей не за горами. То есть спокойно думать не ей – нечем ей думать! – а мне: я была уверена, что с этими деньгами она проживет, даже если бросит писать. Я собиралась просить Генриха вложить их в какое-нибудь надежное дело, потому как на гонорары в Германии никто из писателей, кроме Консалика[4], не живет. Так вот, издатель ее умер, и наследник перенял дело. Этот наследничек быстро смекнул, кто в издательстве ведущий автор, и принялся обхаживать Птичку.

– С какой целью?

– Обобрать! – жестко сказала баронесса. – Он уже, между прочим, сделал ей предложение. Пока, к счастью, только деловое предложение – дать ему право на вложение ее гонораров в какие-то совместные германо-советские предприятия.

– Бог мой! Да ведь Советский Союз на ладан дышит! Он что, сумасшедший?

– Отнюдь! Пока СССР разваливается, самое время по дешевке скупать сырье и даже целые предприятия. Можно начинать очень крупные дела, как легальные, так и не очень, ворюгам там сейчас самое раздолье. Там уже первый миллионер, говорят, появился!

– Рублевый миллионер?

– Да нет, там уже счет на доллары пошел!

– Ишь ты! Слетелось воронье на падаль…

– Именно. Пока в стране идет смута и борьба за власть, экономика страны подыхает. И этот наш поклонник тоже хочет свой кусочек урвать – за Птичкины денежки. У него еще и какие-то международные проекты намечаются… Ну да фиг с ним и с его проектами, а вот Маргошкины деньги надо у него из клюва вырвать! И я бы это сделала, но он, видимо, почувствовал, что я готова вмешаться, и собирается, как она проговорилась, сделать ей предложение с заключением брачного договора по всей форме.

– Она что, совсем потеряла голову? На сколько же лет примерно моложе ее этот наследничек?

– Почему «моложе»? Он ей в отцы годится.

– Как это так? Не понимаю…

– А с чего ты взяла, что он должен быть младше ее? Женишок наш – отец ее покойного издателя.

– Сущее безумие!

– Оно самое. Старик уже давно жил на покое, в свое время он ушел от дел и передал издательство сыну. Кстати сказать, тогда почти убыточное. Сын издательство перестроил, наладил и сделал процветающим, а старик жил себе полурастительной пенсионерской жизнью. Но тут сын возьми да и помри! Старик неожиданно встрепенулся, ожил, помолодел и снова решил приняться за дела. Благо сын оставил ему в десять раз больше, чем он когда-то передал сыну.

– Подумать только! – воскликнула графиня. – Какая, однако, нетривиальная семейная история… А он хоть симпатичный, этот старикан?

– Омерзительный! Представляешь, такой высокий, толстый, седой дядя и… хихикает! Я с ним не могу разговаривать: он хихикнет – а меня тошнит! Я понимаю, можно улыбаться, можно ухмыляться, можно хохотать во все горло – но зачем же хихикать?!

– Все понятно, ты хихикающего не любишь. Но как развиваются отношения Птички с этим престарелым хихикающим наследничком? Часто он ездит к ней?

– Они уже никак не развиваются, и больше он сюда не ездит! – с глубоким удовлетворением произнесла баронесса Альбина. – Я ему отказала от дома. Теперь наша задача – ее к нему не выпускать, пока он о ней не позабудет.

Апраксина взглянула на лицо баронессы и поняла, что претенденту на руку Птички было отказано от дома самым решительным образом.

Она допила свой кофе, поднялась и сказала:

– Ну что, пойдем к ней?

Они вышли из кухни на террасу и пошли к гаражу. По дороге графиня спросила:

– Ты думаешь, ее удастся вызвать на откровенный разговор?

– Пока она от этого всеми способами уклоняется, хитрит и юлит, решительного разговора не выходит. Но у тебя-то может и получиться. К тому же, у меня есть план, как усыпить ее бдительность. Как ты смотришь на то, чтобы нам втроем отправиться в оранжерею – полюбоваться на выставку орхидей?

– Как всегда – положительно.

– Отлично! А Птичку мы просто умыкнем. И вот после выставки мы уютно усядемся за столик в кафе, под сенью плетистых роз и глициний, закажем Марго ее любимое ореховое мороженое, бокал секта, усыпим слегка ее бдительность… А там возьмем ее за бока и вдвоем как-нибудь охладим ее любовный пыл!

Апраксина засмеялась и нараспев произнесла старинный стишок, который помнила с детства:

Стараясь держаться в тени кустов, заговорщицы осторожно приблизились к гаражу с теремком «скворечника» на крыше… За занавеской оконца мелькнуло и пропало лукавое личико. Но баронесса его успела заметить и крикнула:

– Марго! Не прячься! Я знаю, что ты дома! – И баронесса с графиней пошли на приступ «скворечника».

С видом глубоко горестным и одновременно слегка блудливым Марго полусидела-полулежала с ногами на просторном как диван заднем сиденье «Ренджровера» и тихонько шипела себе под нос: «Гнусные замороженные аристократки, где им понять душу творческого человека? Тем более влюбленного…» Она даже тихонечко поскуливала от тоски и безнадежности. «Гнусные аристократки» везли ее прямо в «рай» – в большой цветочный магазин под названием «Парадиз», при котором имелись оранжереи и древесный питомник, выставочный зал, а также сад и в нем прекрасное кафе; в «Парадизе» можно было не только закупить все необходимое для сада и полюбоваться цветами на выставке, но и погулять среди зелени, посидеть в кафе. Однако душа Птички жаждала совсем не райских утех, тем более не выше перечисленных: она строила планы, как ей удрать из-под надзора, добраться до местного вокзала и там сесть на электричку, идущую в Мюнхен. Она все-таки успела украдкой позвонить любимому и сообщить ему, что ее везут в магазин «Парадиз» в Блаукирхене: не может ли он приехать туда и выкрасть ее? Это было бы так романтично! Но любимый ответил, что приехать в «Парадиз» никак не может, а вот если она сама сбежит от похитительниц, приедет на электричке в Мюнхен и позвонит ему с Главного вокзала, они могут встретиться. Легко сказать…