Видимость «миллион на миллион». Ясное голубое небо надежно держит Ли-2, с небольшой высоты отлично видны леса, поля, реки. Днем, да еще на низких высотах, летать приходится мало, и потому мы с жадностью вглядываемся вниз.

Я пробираюсь в кабину к летчикам. Штурман капитан Н. Ф. Абрамов молча, недвижным взглядом смотри вперед. Лишь ходят желваки под туго натянутой коже обветренного лица. Я вдруг вспоминаю, что родом он из Витебска, что летим мы над его родной землей. С апреля сорок второго он воюет в полку и вот — дошел до своего порога.

То слева, то справа, то прямо по курсу вырвется на миг из плена лесов деревенька, хутор, городок и пропадет под машиной. Уйдет навсегда из поля зрения, но останутся в памяти пепелища, печные трубы на местах домов, завалы кирпича там, где были улицы… Абрамов теребит в руках не зажженную папиросу, табак сыплется из нее, сыплется… Поворачиваюсь и иду назад. Милюков, сидящий со мной у одного иллюминатора, изредка бросает: «Днепр… Друть… Березина…»

Подходим к Докудову. Вьется знакомая по карте железная дорога из Борисова в Смоленск. Снижаемся. Чуть слышная посадка, рулим к стоянкам, подготовленным переброшенными сюда раньше механиками по вооружению.

Командир нашей 2-й эскадрильи Герой Советского Союза майор Т. К. Гаврилов обходит машины, принимает доклады командиров экипажей о выполнении перелета. Мы стоим последними.

— Одной машины недосчитались, — подводит итог Тимофей Кузьмич, — Крайнев прямо, на взлете подломался, будь ты неладен. А ночью — боевой вылет. Сумеем подготовить самолеты, Горностаев?

— Если нужно, значит, подготовим, — без особой радости в голосе отвечаю я. — Хотя имущество еще в ящиках.

— А вы побыстрее развьючивайте своих «лошадей». На взлете у Ли-2 командира отряда старшего лейтенанта Г. П. Крайнева разрушилось колесо шасси. Машину развернуло, она провалилась в воронку. Повреждена консоль крыла, погнуты лопасти винта. Надо лететь ремонтировать. Что ж, бывает и так: не успеешь разгрузиться — вези назад то, что тащил за десятки и сотни километров. Грузим в самолет крыльевые подъемники, собранное колесо, разобранный воздушный винт, баллоны со сжатым воздухом. Си-47 берет курс на Бровичи. На его борту механики, моторист, специалисты из ПАРМ-10 под командой инженера эскадрильи капитана А. М. Лопаткина. К борттехнику И. П. Казачкову вылетела «скорая помощь». Работы там суток на трое…

Привычная суета первых дней улеглась. В конце третьего и начале четвертого года войны долго задерживаться в одной точке не приходится. Паши войска гонят врага. Частые переброски с места на место уже стали привычными, и потому обживаемся на одном аэродроме быстро.

Вокруг лежат небольшие болота, зеленеют перелески, рыжеют песчаной почвой поля. На них кое где зреет лен, картофель, овес. Поблизости находится деревушка, в которой почти не осталось жителей. Лишь изредка увидишь старуху в лаптях или кого-нибудь из ребятишек. Что стар, что мал неразговорчивы, замкнуты. Волей-не-волей читаешь в их глазах вопрос: «Как же это могли случиться, что вы ушли, а мы остались здесь, под фашистом?!» Может, и нет того вопроса, но чудится он каждому, жжет душу.

В Докудове был вражеский аэродром с грунтовой ВПП, лежащей на большом ровном поле. На краю аэродрома вдоль опушки леса выстроились крепкие бараки, обшитые внутри оргалитом или прессованным картоном с известью. Полы деревянные, высокие чугунные печи готовы служить в любой мороз. В бараках разместились штаб, кухня и столовая, экипажи. Технический состав. как всегда, когда на всех жилья не хватает, обживает палатки и землянки у стоянок машин. Охрану несут техники-мотористы и сержанты из резерва летного состава.

Как говорится, жить можно. К тому же в заданиях на вылет все чаще встречаются названия Тильзит, Инстербург, Кенигсберг… Не радовать это не может. Особенно возбуждены и рвутся в бой ребята из только что прибывшего пополнения. Но, увы, нет в их числе хороших борттехников, а как без них летать? Значит, придется снова кого-то отдавать из своих надежных, знающих ребят, а себе набирать молодняк. Такая уж наша доля.

В июле сумерки долгие, светлые. То здесь, то там на стоянках вспыхивают розовые светлячки самокруток, приглушенные разговоры. Я начинаю подсчитывать, а кто же дошел, долетел сюда, в Белоруссию, в Докудово, из-под Москвы. И с грустью отмечаю: совсем немногие — техники Василий Милюков, Алексей Уткин, Кузьма Родин, Иван Ковалев, Андрей Шульженко, Иван Карпущенко, Николай Котов, Сергей Наумов. Мотористы Иван Давыдов, Александр Батурин, Григорий Ляпунов. Борттехники Леонид Шведов, Николай Алехин, Михаил Бобков, Федор Ващенко, Кирил Кольга, Глеб Михайлов, Александр Захаров.

Одни по постоянной фронтовой надобности в людях перешли в борттехники на место погибших товарищей и тоже погибли, других нашли фашистские бомбы, снаряды, пули при налетах, бомбежках и обстрелах.

Да, присылали из школ ВВС пополнение, подготовленное скоростным методом. Отличные ребята, молодые, только вот не знают ни черта, в том числе ни самолета Ли-2, ни технологии его обслуживания. Нам, «старикам», приходится попотеть, пока научишь их работать настолько надежно, что можешь доверить готовить самолет к вылету. Доверишь, но долго еще тебя не отпускает тревога: а как-то справляется молодой специалист? Не зряшная, не пустячная тревога.

Допустили в 1-й эскадрилье к самостоятельному обслуживанию Ли-2 механика, завершившего стажировку. Дело было в Пушкине, летали много, а значит, и внимания Ли-2 требовали к себе больше, чем обычно. После посадки, когда самолет рулил мимо, я заметил, что правое крыло и фюзеляж забрызганы маслом. Неисправность нашли быстро — масло выбивало через разрушенное соединение трубопровода. От парня требовалось немногое. Сними дюрит, замени новым, стяни его хомутами. Не сделал этого. А через полет самолет совершил вынужденную посадку. Борттехник Тарас Григорьев рассказал, когда экипаж вернулся на базу:

— Выходим на Нарву, вдруг вижу, давление масла в правом движке падает. Паша Фурсов, командир, зыркнул на меня, а я не могу понять в чем дело. Машина уже на боевом курсе. Отбомбились. Зенитки бьют, а мы из-за движка маневренность потеряли. Ну, думаю, приехали. Давление масла до нуля упало. Выключил правый, а на одном левом моторе едва до запасного аэродрома дотянули. И что, ты думаешь, нас в землю едва не загнало? Старательность и внимательность нашего нового механика, — Григорьев зло взглянул на парня, стоявшего тут же. — Он в соединение стыков трубопровода забыл вставить стальной «бочонок». От вибрации стыки разошлись, и мы попрощались с маслом.

Хорошо, что не с жизнью… — Простая мудрость, что в авиации нет мелочей, иногда вызывала скрытую усмешку у стажеров. Дескать, знаем мы вас, наставников, цену себе набиваете. Пока не поставит работа такого скептика на место, ничто его не переубедит. Был и у меня в отряде лихой парень. Руки золотые, голова светлая, а с дисциплиной не ладилось. Стажировку проходил у техника Николая Титова. Заправлял самолет горючим. Нехитрая операция, но… в авиации мелочей не бывает. Вместо того чтобы после заправки закрыть крышкой горловину бензобака, а потом передать заправочный «пистолет» на длинном шланге водителю заправщика, он сначала решил избавиться от «пистолета». Всего лишь поменял местами два простейших действия. И смахнул шлангом в бак отвертку, лежавшую на крыле.

Весь гнев командира полка я принял в свой адрес, а вместо девяти машин выпустил на старт только восемь. Потом сливали горючее, два часа елозили по крылу, пытаясь магнитом захватить злополучную отвертку. Ничего из этой затеи не вышло. Пришлось снимать бензобак.

Четыре стажера, Николай Титов, борттехник Иван Корниенко и я с вечера до рассвета откручивали винты крепления нижней силовой панели центроплана, сняли трубопровод, датчики, сняли бак, вытряхнули отвертку и проделали все операции в обратном порядке.

— Ты бы, Козлов, — угрюмо сказал Титов стажеру, когда мы закончили работу, — шел в пехоту. Здесь без тебя дел невпроворот. Может, бомбы, что у нашей машины всю ночь пролежали, оставили в живых того фашиста, который кого-то из наших убьет. А нам такой расклад дел не нужен.