— Ничего, выдюжил, — сказал я. — Хотя и тяжело бывало.
— Я знаю…
Потом был Центральный фронт. Там в июле сорок третьего мы получили три машины Си-47 американского производства. Все обозначения в пилотской кабине — на английском языке. Что делать? Осваивать. И освоили. Самолет был похож на Ли-2. И в то же время отличался оборудованием планера и силовыми установками. Противообледенительная система передней кромки крыла давала возможность летать в плохую погоду. Два дополнительных бензобака значительно увеличивали радиус его действия. Двигатели мощностью по 1600 лошадиных сил были смонтированы весьма удобно для обслуживания на моторамах из легкого сплава. А вот вооружения Си-47 не имели. Но мы были рады и этой помощи союзников, если уж второго фронта от них никак не дождешься.
Авиация становилась все более необходимой в партизанской войне. В начале осени большая группа наших машин осуществляла связь с народными мстителями Полоцко-Лепельской зоны. Там в районе Ярцева мы потеряли Ли-2 старшего лейтенанта В. К. Егорова. Из экипажа в полк не вернулся никто.
Фашисты, почуяв опасность укрепления связей партизан с Большой землей, усилили ночное и дневное патрулирование «Суражских ворот», района, где пролегали маршруты машин АДД. Пришлось летать на очень низких высотах.
В те дни много работали по заданию Белорусского штаба партизанского движения. Экипажи Т. К. Гаврилова и Б. И. Тация за четыре вылета перевезли для соединения Сабурова 19,5 тонны боеприпасов, медикаментов и вывезли 96 раненых и больных партизан. Полоцк, Бегомль, Молодечно, Минск… В эти районы по воздуху шли грузы, а на Большой земле мы встречал людей, полной чашей хлебнувших все прелести «нового порядка». Раненые, дети, старики, женщины… Сколько буду жить, не забыть мне их лиц и глаз, в которых стояла нечеловеческая боль людей, прошедших сквозь ад. А дети? Исхудавшие, настороженные, словно маленькие зверьки, они с недоверием смотрели на каждого взрослого… Сколько же понадобится душевного тепла и ласки, чтобы вернуть их в мир детства!
29 сентября экипаж Тация вернулся из района в шестидесяти километрах северо-западнее Минска. Две недели назад они туда летали. Задание выполнили. Теперь же вернулись с полной загрузкой.
— Горит все, — Таций с размаху ударил кулаком о косяк грузовой двери. — Каратели работают. Огонь до облаков. Деревни пылают, а мы костры партизанские ищем. Нет костров, есть пожарища… Ненавижу гадов! Знаешь, о чем я жалел? Что не бомбы, а медикаменты везу. Но сейчас там медикаменты нужнее, — и он ушел на КП полка.
4 октября два наших экипажа вылетали к партизанам. Выбросили на парашюте около четырех тони боеприпасов в районе Гомеля. Экипаж Ваканьи задание выполнил частично — один мешок завис на стабилизаторе самолета и повредил его. Все другие мешки с грузом были сброшены с малой высоты над лесом без парашютов. В эту же ночь самолет Си-47 Тация доставлял партизанам груз в район западнее Минска. На маршруте у станции Село, северо-западнее Витебска, его атаковал истребитель противника. Самолет получил пять пробоин в стабилизаторе и бензобаках. Кроме того, был поврежден трубопровод гидросистемы, перебиты тросы управления правым элероном… Радист и стрелок ранены. Экипаж не выполнил задания и возвратился с грузом. Таций и штурман Вдовиченко довели самолет и посадили на своем аэродроме в Воротынске. В ПАРМ-10 машину ремонтировали около двух месяцев.
Сколько их было, таких вот вылетов, возвращений? Десятки, сотни. Под огнем зениток, с атаками истребителей… Кровь наших товарищей запекалась на штурвалах, штурманских столах, на гашетках пулеметов. Но грузы для партизан шли и шли в районы Минска, Могилева, Гомеля, Пинска, Житлина, Слонима, Витебска…
Когда ударили первые заморозки, мы потеряли экипаж старшего лейтенанта Саши Борисова. Весь день авиатехники старшина Алексей Уткин из второй эскадрильи и сержант Михаил Козлов из третьей готовили с мотористами свои Ли-2 к вылету в партизанские края. В сумерках я с борттехниками Дмитрием Листопадом и Петром Баталкиным проверил десантное оборудование машин, работу двигателей. Дозаправили их горючим, маслом. Рейс предстоял дальний, к Сабурову, но дорога обоим экипажам была знакомая. Баталкин, поглядывая в небо, хмурился.
— Что мрачнеешь, Петя? — спросил я его.
— Больно небо ясное.
— Проскочим, — убежденно сказал Листопад. — Повыше заберемся и проскочим.
— Не кажи гоп…
Баталкину было двадцать шесть лет. Родом он из Иванецкого района Курской области, из поселка сахарного завода «Коллективист». В полк пришел в августе сорок второго, хотя воевал с первых дней войны. Пользовался безграничным доверием экипажа.
Подготовленные машины находились на стоянке 2-й эскадрильи. На полуторке подъехали экипажи. Спрыгнул на землю старший лейтенант Александр Борисов, за ним — командир второго Ли-2 старший лейтенант Николай Петриченко. Когда мы доложили о готовности машин к полету, Борисов обошел свой Ли-2, оглядел его.
— Годится, — сказал он, пожимая на прощанье руки нам, остающимся дома, — ждите к утру.
Борисову еще не исполнилось и тридцати, но летчиком он уже стал отменным. Родился он в деревне Перепелкино Зарайского района Московской области, закончил семилетку, по путевке комсомола был направлен в Первую Батайскую школу ГВФ. Он не забывал однокашников, знал, где и как они воюют, переживал за них. За Сталинград, Курскую битву, выполнение сложнейших полетов к партизанам Белоруссии Борисов был награжден орденами Ленина и Красного Знамени.
У Борисова был молодой экипаж. Второму летчику, младшему лейтенанту Коле Гороху со станции Шишкино Тапкинского района Кемеровской области едва исполнилось двадцать лет. Его одногодком был стрелок-радист из города Можги старшина Виктор Хрусталев. Ровесниками командира были штурман отряда капитан Николай Тихонович Шестопалов из Одессы и стрелок старшина Илларион Федосеевич Парахневич из села Верати, что под Бобруйском. К полетам в Белоруссию он рвался всей душой.
— До дому полетим, браточки вы мои, — улыбался он. — Может, где своих зустрену…
Когда они улетели, я, наскоро поужинав, зашел к КП полка. Заглянул в журнал радиосвязи. Последняя запись не вызывала тревоги: «Прошли линию фронт. Высота полета 3500 метров. Все в порядке». Я собирался было идти на стоянку, когда на связь с КП полка вышел Николай Петриченко: «Видел северо-западнее Старого Быхова падение горящего самолета…» Напряженное молчание повисло на командном пункте.
— Кроме Борисова, там никого нет, — сказал Осипчук. — Никого.
Петриченко задание выполнил, вернулся на свой аэродром. Пока старшина Уткин с борттехником Листопадом осматривали Ли-2, накидывали чехлы на двигатели, я сидел с техником Козловым на пустой стоянка Мы молчали. Да и что здесь скажешь.
— Пошли поспим, Миша, — я поднялся.
— Я подожду.
— Их сбили, ты же слышал.
— Я подожду.
— Если кто остался жив, выйдет через линию фронта…
— Шел бы ты отсюда, старший лейтенант, один. — Глаза Козлова зло блеснули. — Я же тебе русским языком сказал, что ждать буду. — И вдруг словно угас. — Как же я без них, Николай? Кто я без них?
Я ушел, а он остался. Лишь к полудню, когда уже не осталось никакой надежды на чудо, Козлов пошел в землянку. На порожке еще раз оглянулся. Небо оставалось пустым.
Кому меньше везло, кому больше… Экипажу К. Н. Пьянзина повезло больше. Мы бомбили скопления вражеских войск в районе Межи севернее Витебска, и Калинковичах, Лоеве, сбрасывали листовки над Ушачами. В одном из таких полетов на самолете Пьянзина отказал правый двигатель. Сбросив бомбы и листовки, Ли-2 повернул домой. На КП уже знали об отказе, и потому мы с инженером эскадрильи П. А. Коробовым и техником С. В. Наумовым встречали эту машину на ВПП. В конце пробега двигатель… загорелся. Мы бросились к огнетушителям.
— Надо же, — удивлялся борттехник А. В. Филипенко, когда пламя удалось погасить. — До самого дома терпел. Молодец, двигун.
Отказ произошел из-за разрушения тяги толкателя клапанного механизма и прогара поршня одного из цилиндров. Причина: плохо выполненный на заводе восстановительный ремонт. Надо менять двигатель, обгоревшую арматуру, трубопровод силовой установки…
