— Ну, как заложники?
— Сидят, господни капитан.
— Есть им дали?
— Н-нет… Никак нет, господин капитан.
— Пить?
— Тоже нет, — еще тише буркнул солдат.
— Это хорошо, это очень хорошо… Ни кусочка хлеба, ни капли воды! Деревня не хочет нам дать есть, а мы им не дадим есть… Хотят подыхать, пусть подыхают. Невелика потеря…
Нет, он не мог высидеть в избе. Он снова вышел. Подумал было, не зайти ли домой, но при мысли о Пусе его охватила скука. Он повернул к позициям, где стояла артиллерия. Артиллерия была его слабостью, хотя он не был специалистом в этой области. Теперь он решил дать себе разрядку, устроив небольшое учение орудийной прислуге.
Несколько минут спустя на площади уже послышался его резкий голос, выкрикивающий команду и ругательства по адресу солдат.
— Бесится, — заметил один из солдат в комендатуре.
— Как же ему не беситься… Хлеба нет как нет, да еще староста сбежал…
— Далеко не убежит, наши его поймают.
— Если он бежал в тыл, — прибавил другой.
— А если вперед — большевики с него кожу сдерут. Нет, уж ему-то завидовать нечего.
— Если еще его мужики где-нибудь в деревне не кокнули.
Фельдфебель вздрогнул.
— Что ты болтаешь? Как мужики могли его кокнуть? Он до поздней ночи сидел здесь, а домой вообще не вернулся.
— И вообще, что за разговоры? Делайте свое дело! — рассердился фельдфебель. Солдаты притихли. Фельдфебель умел лупить по морде не хуже капитана.
— Где Нейман?
— Пошли искать мяса.
Фельдфебель пожал плечами.
— Искать мяса… Что они не знают, где коровы?
— Коров уже почти нет, господин фельдфебель, ведь господин капитан десять штук отправил позавчера в штаб. Они пошли кур искать.
Солдаты толпой ходили по избам.
Грохачиха открыла дверь на стук, мрачно, но смело глядя им в лицо. Девушки спрятались в углу избы.
— Чего?
— Кур, кур давай!
— Кур нет, вы уже все сожрали.
Они разбрелись по двору, заглянули в курятник, в пустой хлев, разбросали солому в пустом сарайчике, будто там могли сидеть куры. Она пожимала плечами, глядя на их суету.
— Ничего нет, — сказал солдат, копаясь в соломе.
Они пошли дальше. От избы к избе, от избы к избе.
— Кур, кур давай!
Единственная курица, которую Банючиха прятала под печкой, на свое несчастье не во время закудахтала. Немцы с торжеством извлекли ее из-под печки. Она вырвалась и в испуге вскочила на окно, колотясь крыльями о стекло.
— Заходи, заходи с той стороны!
Курица бросилась в сени и вылетела во двор. Солдаты кинулись за ней. Она неслась с распростертыми крыльями, взбивая сыпкий снежок. Один из солдат выхватил револьвер и выстрелил. Превращенная в кровавый комок птица осталась на снегу. Солдат схватил ее за ноги и победоносно потряс в воздухе.
Они переходили от избы к избе. Их замечали издали. Кур совали под печку, под кровать, под перины, на чердаки. Немцы искали, принюхивались, как голодные собаки. Но добыча была очень невелика. Наконец, они решили, несмотря на отсутствие соответствующего приказа, вытащить из хлева одну из немногочисленных оставшихся коров. Локутиха заливалась слезами и ломала руки. Ее оттолкнули так, что она едва не упала.
— Пеструшка! Пеструшка!
Корова смотрела кроткими, влажными, как только что очищенные каштаны, глазами. Ее тащили на веревке, но она упиралась. Сверканье снега слепило ей глаза. Не желая переступить через высокий порог, корова припала на передние ноги. Один из солдат рванул ее за хвост, и она застонала.
— Стельная же корова, стельная, — кричала Локутиха. — Люди мои милые, что же это делается на белом свете! Стельная корова.
— Не кричите, мама, — мрачно сказал ей старший сын, десятилетний Савка, исподлобья глядя на немцев.
— Да что же я вам есть дам, детки мои родные, да чем же я вас прокормлю! Ничего не осталось, одна Пеструшка, да и ту уводят! Ох, умрут мои дети, с голоду умрут…
— Да не кричите же, мама, — еще суровее одергивал Савка.
Корова переступила, наконец, через порог. Ее толкали, тащили, осыпали ударами. Локутиха бежала рядом, стараясь хоть еще раз коснуться вздутого бока своей кормилицы. Локутиха бежала, путаясь в длинной юбке, красная, заплаканная, забыв о немцах, обо всем окружающем, пока, наконец, ее так не толкнули, что она со стоном упала на снег. Савка широким мужским шагом подошел к ней.
— Говорил я вам, мама… Поможет вам это, что ли? Встаньте, встаньте, разве можно! Мороз-то какой! — Она уткнулась лицом в снег, захлебываясь от рыданий. Слабыми детскими руками Савка пытался приподнять ее.
— Что теперь будет, что теперь с нами будет?
— Да тише вы, — рассердился он. — Сколько коров позабирали, а никто такого крика, как вы, не поднимал.
— Да ведь пятеро вас у меня, — оправдывалась она.
— У других и по восьмеро…
— Да не учи ты меня, Христа ради. Как ты с матерью-то разговариваешь?
— Идите, идите-ка лучше в избу. Вон там Нюрка орет, чуть не задохнется.
— Нюрка, да, правда, надо бежать…
Шелестя обмерзшим подолом юбки, она кинулась к избе. Савка тяжелой походкой уставшего мужчины двинулся за ней.
Толпа солдат, подгоняющая корову, исчезла за домом сельсовета. Там, в сарае немцы устроили нечто вроде небольшой бойни. Через несколько минут ободранная, дымящаяся туша уже висела на поперечной балке потолка.
Тем временем на площади Вернер успел уже устать от собственного крика и вернулся к себе.
— Господин капитан, разрешите доложить, реквизировали корову, — сообщил ему фельдфебель. Капитан махнул рукой. Эти хозяйственные дела смертельно надоели ему. Сегодня корова, завтра корова, но что будет через несколько дней? Командование отдало строгий приказ, чтобы части снабжались в деревнях, где стоят. Не прошло и месяца, а деревня опустошена до последнего. Отряд съел уже всех гусей, кур, уток, свиней. Осталось еще несколько несчастных коров. Что же будет дальше?
— Ну, как там, какое-нибудь продовольствие прислано?
— Вино и шоколад, господин капитан.
— А кроме вина и шоколада?
— Ничего кроме, господин капитан. Позавчера нам еще раз напомнили о приказе, чтобы снабдиться из местных ресурсов. Вино и шоколад послать вам на квартиру?
— Пошлите, только чтоб по дороге не сожрали.
— Нет, все в запечатанном ящике.
Вернер застегнул шинель и медленно скручивал папиросу, о чем-то размышляя.
— Да, вот что, Гаузе…
— Слушаю, господин капитан?
— Снабжение производится без всякого порядка. С сегодняшнего дня за снабжение отвечаете вы.
— Слушаюсь, господин капитан, — сказал фельдфебель. Его лицо искривилось от злобы. Вернер был уже в дверях.
— Господин капитан!
— Ну, что еще?
— Вы разрешите реквизировать в соседних деревнях?
Тот пожал плечами.
— Не валяйте дурака! Те деревни назначены другим частям. Вы это прекрасно знаете.
— Здесь уже ничего нет, господин капитан.
— Легче всего сказать, что ничего нет! Нет, так надо поискать, понимаете? Поискать надо! Будете хорошо искать, не беспокойтесь, найдете!
Он вышел, хлопнув дверью.
Глава седьмая
Пуся вышла из дому и нерешительно оглянулась кругом. Она чувствовала — в том, что она сейчас делает, нет ни малейшего смысла, но Курт настаивал, настаивал все резче и грубее.
— Ведь это же твоя сестра. Неужели ты не сумеешь столковаться с родной сестрой? Ты просто не хочешь! Что ж, придет время и я чего-нибудь не захочу…
Пуся испугалась. Ведь она была в зависимости от Курта. А что, если ему вздумается бросить ее в этой деревне, где все смотрят на нее, как на врага?
Засунув руки в рукава шубки, она медленно шла по улице. Предстоящий разговор был совершенно безнадежен. Не могла же она сказать Курту, что уже говорила раз с сестрой, если можно назвать разговором дикий скандал, происшедший между ними тотчас после пусиного приезда в деревню. Ведь Ольга просто плюнула ей в лицо, а единственное, что Пуся узнала, были вылетевшие в гневе слова о Васе, лежащем в овраге. Ольга хотела оскорбить ее, унизить тем, что она живет в избе женщины, сын которой погиб в бою. Какое отношение это имеет к ней, Пусе? Но Ольге казалось, что имеет. Ольга накричала на нее и ушла. Вот и весь разговор. Ну, как теперь к ней итти, как разговаривать с ней?
