− Да, вѣдь, какъ сказать? По статистикѣ трудно, но есть, − говорилъ урядникъ. − Ежели подѣлиться впечатлѣнiями, то вотъ какой сортъ. Составлено по моему участку два протокола за самоубiйство отъ тоски по спиртнымъ напиткамъ. Одинъ въ Новой Гати потравился неизвѣстнымъ составомъ, нѣкоторое количество древеснымъ спиртомъ опились до очумѣнiя, нѣкоторые натуратъ съ малиной стали употреблять. Ну… Митрiй, конечно, политуру пьетъ, которой былъ запасъ. Составилъ на него протоколъ по жалобѣ бабы, что вынула она его изъ петли. Въ заключенiе − немножко укрѣпляются. Отъ бабъ имѣю неоднократно чувствительную благодарность за предупрежденiе. Вообще, довольно благополучно.
Первыя недѣли приходили слухи, что вышелъ ей срокъ, и вотъ-вотъ освободятъ отъ печати. Но не выходилъ срокъ. А пришёлъ ненастный октябрьскiй день, прiѣхала изъ города винная подвода подъ брезентомъ, и всѣ собрались смотрѣть, какъ укладывали ящиками звонкую, покачивавшую красными шапочками, поплёскивающую, укрыли брезентомъ и повезли со стражниками.
− Хоронить повезли, шабашъ!
И въ Большихъ Крестахъ стало тихо. Теперь только ребятишки собирались въ праздникъ на бугорокъ и жигали камушками по вывѣскѣ.
− Вали въ тридцать-то три! Р-разъ!!
Митрiй столяръ, убитый политурой, угрюмо смотрѣлъ въ окошко, − для произволу оставлено! − да сумрачные отъ думъ по ушедшимъ бабы крикнутъ когда хозяйственно:
− Окошки-то, пострѣлята, барынѣ не побейте!
А тутъ Капитолина Петровна продала и корову, и пару стульевъ, и второй самоваръ, который держала для контролёра и прочихъ заѣзжихъ, и теперь уже и Митрiй не сомнѣвался, − что кончено всё, въ отдѣлку.
Позвала его матушка подновить приданный комодъ. Пришелъ онъ опухшiй, мутный, − даже подивилась на него матушка. Сказала:
− Глаза-то у тебя, Митрiй, какiе… какъ у мёрзлой рыбы!
−Нечѣмъ жить стало, матушка… потому. Пустота для меня всё теперь. Лучше удавиться.
И такъ принялся драть комодъ стамеской, что матушка пригрозила его прогнать.
− Мочи моей нѣтъ, сердце горитъ, рука не владаетъ. Теперь по всей Россiи будутъ удавляться или того же сорту. Конецъ. Для души нѣту ничего.
Тутъ вышелъ изъ спальни, ото сна, батюшка и сказалъ строго:
− За твои дурацкiя рѣчи возьму вотъ и наложу на тебя ептимью! Теперь всѣ должны бодриться, а не… давиться!
− У кого запасено… чего тамъ!.. бодрись… − ворчнулъ Митрiй и ещё пуще принялся драть комодъ.
− Для души нѣтъ… гх!.. − разсуждалъ батюшка, попивая квасъ съ мяткой, чтобы погасить постныя щи съ головизной. − Гх… Теперь всѣмъ надо усиленно работать, стремиться къ упроченiю, а не… расточаться. Для души нѣтъ ничего! А чего тебѣ для души? Вотъ, волшебный фонарь выпишемъ… будетъ тебѣ и для души.
− Вол-шебный! Энто вонъ козу намедни въ Гати показывали-то… какое же отъ её веселье для души! Тутъ надо чего изобрѣтать настоящаго, а не козу глядѣть. Какъ сдѣлали изъ меня убогаго человѣка, − мнѣ теперь не до фонарей. Я, можетъ, и въ Бога теперь не вѣрю!
− Что-о?! − строго окрикнулъ батюшка и даже стукнулъ по столу кружкой.
− Да что, въ сам-дѣлѣ! У меня теперь вѣры ни въ чего нѣтъ. Унистожили, когда у меня ужъ и жизни никакой не стало! Ну, куда я теперь что могу? И работать я не могу!
Онъ шваркнулъ стамеску объ полъ и сказалъ такъ, какъ никогда ещё не говорилъ съ батюшкой:
− У васъ всего запасёно… дайте самую малость, укрѣплюсь.
− Не на того напалъ. Буду я тебѣ потакать!
− А сами пьёте?!
− Да ты… счумѣлъ?! Ахъ, ты, негодный-негодный!! Ты къ пастырю…
− Ну, удавлюсь!
− Ну, и удавись!! Худая трава изъ полю вонъ! И отпѣвать не будутъ.
− Можете не отпѣвать, въ землю всё равно зароютъ.
− Дуракъ ты, вотъ что! Глаза сперва промой судачьи…
−Смѣйтесь, мнѣ теперь одинъ ходъ. Можетъ, я теперь хуже судака!
Матушка подошла и пошептала:
− Поднеси ему хоть звѣробойной рюмку, а то онъ мнѣ комодъ не подновитъ.
Но батюшка только строго взгялнулъ на неё и сказалъ Митрiю:
− Уйди съ моихъ глазъ, смотрѣть на тебя нехорошо.
− Поглядите, когда трупъ будетъ.
И ушелъ, оставивъ стамеску. Даже распахнулъ дверь кухни. Пошёлъ къ учительницѣ Катенькѣ Розовой, − не надо ли чего подновить, − разсказалъ, что вышла у него съ попомъ непрiятность, и спросилъ, правильно ли онъ объяснилъ про фонарь. Она его успокоила, накапала эфирно-валерiановыхъ капель и дала почитать Басни Крылова.
− Это тебя успокоитъ и отвлечетъ.
На другой день Митрiй принесъ ей Басни, сказалъ, − очень замѣчательное чтенiе, − и попросилъ ещё капель: лучше сердце не падаетъ.
Учительница порадовалась, накапала капель и дала брошюрку − «Корень всякаго зла − вино». Вечеромъ онъ принёсъ «Корень» и объявилъ:
− Всё очень правильно. Замѣчательное чтенiе. Теперь буду каплями лѣчиться. Сдѣлайте милость, накапайте погуще.
За недѣлю онъ выпилъ всѣ капли и перечиталъ горку книжекъ. А черезъ три дня послѣ этого жена вытащила его изъ петли, и онъ куда-то исчезъ.
Ходила столярова баба къ батюшкѣ, но тотъ утѣшенiя не далъ, а пригрозилъ:
− Какъ увижу − посажу на ептимью. У меня съ ними разговоръ короткiй.
II
Лѣтомъ тянулись черезъ Большiе Кресты нищiе. Теперь ихъ не видно.
Аккуратно черезъ два дня приходила въ усадьбу «правильная чета» − старикъ Архипка со своей старухой, − жёлтые и отёчные, какъ волдыри жёлтаго воску, всегда навеселѣ, всегда утаивающiе другъ отъ друга собранныя копейки, чтобы выпить украдкой. Къ ночи ихъ можно было найти въ канавѣ, гдѣ-нибудь за трактиромъ.
− Такъ со свадьбы и не протрезвлялись!
Они уже не ходятъ подъ окнами и не валяются по канавамъ. Они понабрали мѣшки сухарей и не знаютъ, на что истратить прикопившуюся мелочь. Они перемучились и теперь «обошлись». Посвѣтлѣло въ сѣдыхъ головахъ и опухшихъ глазахъ, и уже стыдно, какъ-будто, стучаться подъ окнами. Да и къ кому стучаться!
− Хоть поговѣть привелось… − каждому разсказываетъ словно проснувшаяся старуха. − Сколько годовъ-то не говѣли!..
Они пообчистились, и Архипушка нерѣшительно говоритъ: − хорошо бы заторговать иголкой и всякимъ бабьимъ товаромъ.
− Самоваришко бы завесть, передъ смертью чайку попить…
Они только теперь проснулись и вспоминаютъ сынка, младенца Василiя, который какъ-то сумѣлъ родиться у нихъ, и котораго они же сами споили по третьему году. Какой бы мужикъ теперь былъ! Должно быть, страшна ихъ жизнь. Жизнь-то? Старикъ смотритъ недоумѣвающими, въ бѣльмахъ, глазами и говоритъ, точно поскрипываютъ ржавыя петли:
− Жись-та… Путаная она была. Чего и видалъ − не упомню.
Немного знаютъ о нихъ въ округѣ.
− Темные они. Старуха-то, будто, у кабатчика въ нянькахъ съ дѣвчонокъ жила, брюхатую её и вѣнчали. Билъ её Архипка коломъ, чужого ребёнка изъ её вышибъ. Потомъ стали жить, скандалились всё. Сперва онъ её лупилъ, а какъ заслабѣлъ, − она стала его мызгать. Шапку какъ скинетъ − съ полголовы у него волосы выдраны. Такiя преставленiя дѣлали!..
Теперь они проснулись и ходятъ, потупясь, словно ищутъ потерянное.
III
− Скажите на милость, и что такое! − говоритъ старикъ-лавочникъ съ полустанка. − карасину расходъ большой, − чисто его пить начали. И, вообще, такое развитiе, что… Очень мелкая бакалея трогается… чай-сахаръ тамъ и мыло-съ… и карамелька не залеживается?! Оживать стали, не иначе. Приказчикъ со складу былъ, говоритъ − такъ палубникъ подбираютъ, не напасешься. А это − укрываться стали которые. А какъ снѣжку подвалитъ, станутъ дорожки, пойдетъ съ лѣсу возка, − кошельками заторгуемъ… Сынки-то мои-съ? Въ дѣйствiи, въ полномъ дѣйствiи… и благодаря Господу Богу и его угоднику святителю Николаю Чудотворцу… ламапдочка у меня дённо и нощно, − покуда живы и здоровы. Кавалеристъ который, Николя, въ Восточной Пруссiи былъ, очень отчаянныя у нихъ сраженiя были − читать страшно, но благодаря Богу… А вотъ я вамъ покажу-съ… Онъ вынимаетъ изъ промасленнаго ящика, гдѣ лежатъ фитили и красныя лампадочки съ бѣлыми глазками, папочку изъ синей сахарной бумаги и даётъ розовенькiй, «дамскiй» конвертикъ, на жёлтой подкладкѣ котораго стоитъ фiолетовый штемпель: «Гюставъ Шибулинскiй, писчебумажная фабрика, Гумбинентъ». Отпечатано по-нѣмецки.
