Но падаетъ ночь − и не будетъ покоя. Опять дядя Семёнъ будетъ бродить по избѣ, прикладывать мокрое полотенце къ сердцу, отворитъ окошко и будетъ заглатывать холодную ночь, тёмную, осеннюю. Будетъ видѣть въ ночи, какъ съ грохотомъ бѣгутъ огоньки по невидному мосту, туда, туда… Будетъ сидѣть на лавкѣ и въ темной тоскѣ смотрѣть на тёмную икону, на синюю лампадку.

− Не надо горячиться, вредъ, знаю… Да что жъ ты будешь… дѣлать… Вчерашнiй день съ Мирошкой схватился… укорять сталъ, что вонъ, молъ, воротился, работать можетъ… Грѣхъ… А онъ молчалъ-молчалъ, да и говоритъ: «эхъ, дядя Семёнъ… я свою судьбу чую!» Человѣка обидѣлъ только. Ну, когда-жъ предѣлъ-то будетъ, а?! Такъ никто и не знаетъ?..

− Никто не знаетъ.

Онъ смотритъ въ небо. Тамъ ужъ и звѣзды намѣтились. Долго смотритъ, молчитъ…

− Одинъ только Господь знаетъ.