— Я тебе не дам завешивать мой фасад, — тоже спокойно ответил горожанин.

— Почему?

— Мне будет не видно.

— А ты выйди на площадь.

— А я хочу смотреть из окна.

— А ты выйди на площадь.

— А мне нравится из моего окна.

Они немного помолчали.

— Эй, хозяин! Вешать или нет? — не выдержал грузчик, обремененный своим краем тяжелой декорации.

Рессан и Софир молча поддерживали свою сторону картины. Ждали, что решит Лебовера.

— А если я тебе заплачу? — спросил Лебовера.

— Да я сам тебе заплачу, — сказал горожанин.

— Да дырки проделать, и все дела, — подал голос грузчик.

Лебовера напустился на него:

— Я не дам уродовать такую чудесную работу!

— Так незаметно будет, если со стороны наблюдать, — сказал грузчик, широко зевая. — Мы уж так делали.

Горожанин выжидательно глянул на Лебоверу. Хозяин «Тигровой крысы» назвал всех собравшихся на площади, не исключая и собственных артистов, мясниками, убийцами, тупицами, не смыслящими в искусстве, и в конце концов кивнул.

— Режь свои дырки и высовывай наружу свою мерзкую рожу, — сказал он горожанину. — В конце концов, в нынешнем году у меня затеяна кошмарная история. Декорации зловещие, так что две-три жутких образины только добавят колорита. — И завопил, багровея: — Теперь ты доволен? Мясник!

Горожанин невозмутимо произнес:

— Вполне доволен.

И ушел.

Грузчик засмеялся.

— Он ведь действительно мясник… Владелец десяти или одиннадцати хороших мясных лавок. Ты не знал? Точно говорю. Он хозяин.

— Я и сам хозяин нескольких кусков мяса, — буркнул Лебовера и махнул: — Прикрепляйте!

И скоро площадь окружили нарисованные скалы. Над грандиозным ущельем запылало звездами ночное небо, которому предстояло слиться с настоящим. Над площадью крест-накрест натянули тонкие прочные шнуры, к которым прикрепили два больших шара: желтый — крупнее, синий — поменьше. Две луны. На фоне скал и нарисованного неба они выглядели преувеличенно огромными.

— Недурно, — заметил Лебовера. И добавил: — Я бы даже сказал, что меня это впечатляет.

— Хозяин, — встрял настырный грузчик, — здесь на четыре золотых меньше, чем оговорено. Доплатить бы.

Лебовера круто обернулся к нему.

— Убирайся! — завопил он. — Вон отсюда! Ты мешаешь!

— Не годится, — сказал грузчик. — Доплатить бы. Тогда мы и пойдем. А?

Лебовера разразился слезами.

— Вы сговорились! Сговорились мешать мне, да? — Он бросил в грузчика еще одним кошельком. — Убирайтесь. Вы мне мешаете. Понятно? Вам это понятно? Вы мешаете мне!

— Так вы ничего тут вроде как и не делаете, только руками машете да в одну точку глядите, — сказал грузчик миролюбиво, подбирая кошелек.

— Я думаю! — сказал Лебовера.

Он с размаху опустился на камень у фонтана, и несколько минут его массивную фигуру сотрясали богатырские рыдания.

Рессан метнул кинжал; блестящее лезвие пролетело на волосок от лица грузчика и исчезло в струях фонтана. Грузчик шарахнулся, выругался сквозь зубы и вместе со своими товарищами скрылся в переулке.

Дамарис, танцовщица с темными волосами, прошлась на пальцах к фонтану, уселась к плачущему Лебовере на колени, опустила ногу в воду и, нащупав там рукоять кинжала, захватила его. Держа кинжал между пальцами, она медленно подняла ногу и развернулась к Рессану.

— Забери.

Лебовера ущипнул ее за бедро.

— Вставай. Хватит рассиживаться без толку. За работу, ленивая курица! И вы все, бездельники, за работу!

Когда за Гальеном и Аббаной пришли стражники, Аббана счастливо рассмеялась. Гальен с завистью посмотрел на подругу: она продолжала свято верить в избавление, которое когда-нибудь непременно прилетит к ним из герцогства Вейенто. Аббана отказывалась признать, что Вейенто отрекся от них.

— Он не мог так поступить с нами, — уверяла она товарища по несчастью. — Ты увидишь, я права! Он ценит то, что мы сделали для него.

— Он бросил нас, Аббана, — пытался возражать Гальен.

Она принималась гневаться, и цепь, которой она была прикована к стене, яростно гремела.

— Не смей так говорить о нем! Он придет за нами.

— За нами теперь никто не придет, кроме палача, Аббана.

— Ерунда! Талиессин не посмеет казнить нас. Он эльфийский король, воплощенная любовь и милосердие.

— Он еще не король…

— Мы сделали его королем… Хотя бы на время. Он тоже должен быть нам благодарен, — твердила Аббана. — Он будет занимать трон ровно столько, сколько позволит ему истинный владыка этой страны — Вейенто, потомок Мэлгвина. Мы еще увидим, как наш герцог восходит на престол.

— Мы не увидим ничего, кроме нашей казни, — говорил Гальен.

Он произносил эти слова и сам в них не верил. Неужели они с Аббаной могут умереть? Вот так — прилюдно, позорно? Все это казалось невозможным.

Иногда он вспоминал свое детство. Мальчика с мягкими волосами, прозрачную речку, стайку блестящих мальков на отмели. Куда все это исчезло? Как вышло, что тот мальчик исчез, а вместо него явился неудачливый молодой мужчина с ожогами после пыток? Глупец, которого должны казнить за убийство, — вот кто он теперь.

Никто не собирается жить вечно… Но, может быть, Гальен и сделался солдатом для того, чтобы не знать, когда и как ему суждено умереть. На поле боя — да. От стрелы или меча — да. Но когда, при каких обстоятельствах? Пусть бы это оставалось под покровом тайны.

Их с Аббаной преступление сорвало благодетельный покров тайны с величайшего секрета жизни — со смерти. Ее образ предстал вдруг во всем его безобразии. Их казнят. Не какой-то неведомый кочевник, сам того не зная, держит нить их судьбы в своей руке, но Талиессин. И Талиессину в точности известен миг, когда эти нити будут перерублены. В этом весь ужас публичной казни.

Хорошо Аббане — ее рассудок помутился и она отказывается признать очевидное. Продолжает надеяться.

И появление стражников восприняла с наивной, почти детской радостью.

Они, следует отдать им должное, мало внимания обращали на настроение пленников. Начали с женщины, коль скоро она дергала цепью и рвалась им навстречу.

— Да погоди ты, не суетись, — сказал ей один из стражников. Он открыл замок и расковал Аббану.

— Раздевайся, — буркнул другой стражник, пока первый возился, освобождая Гальена. — И ты тоже. — Он кивнул в сторону мужчины. — Велено вас умыть и переодеть в чистое.

— Вот видишь! — крикнула Аббана ликующе. — Я была права!

Стражники никак не показали, что слышат эти слова, а сердце у Гальена сжалось: он лучше, чем его подруга, понимал, что означает это умывание и чистые одежды.

Он схватил стражника за рукав.

— Что сегодня за день?

Тот выдернул рукав из пальцев пленника.

— Праздник эльфийской крови.

— Талиессин принесет ежегодную жертву? — продолжал Гальен.

— Молчать! — приказал стражник.

Он с таким омерзением отстранился от пленника, что тот вздрогнул. Ну конечно. Это ведь стражник из числа дворцовой охраны. Один из тех, кто душой и телом был предан правящей королеве и ее сыну. Для них убийцы их госпожи — худшие люди на свете. И, может быть, так оно и есть.

Аббана лихорадочно болтала, пытаясь пальцами расчесать свои спутанные волосы:

— Как ты думаешь, он даст нам земли? Я хотела бы небольшую ферму. Мне не нужно большую. Я бы на большой не управилась. Но чтобы доход стабильный. Там есть такие земли. Говорят, будто в герцогстве нет плодородной земли, одни только камни, но это неправда. Помнишь, мы с тобой видели? Можно устроить огород.

«Она убила королеву ради того, чтобы иметь собственный огород? — думал Гальен, в ужасе поглядывая на Аббану. — Нет, этого не может быть… Разумеется, она рассчитывает на другое. Ради огорода нельзя совершить убийство…»

Мысли его уплывали то в одну, то в другую сторону.

Стражники окатили обоих водой из бочек, затем срезали им волосы покороче, не слишком беспокоясь о красоте прически, и помогли облачиться в длинные белые туники. Гальен заметил не без ужаса, что Аббана пытается кокетничать со стражниками, строит им глазки, прихорашивается, проводит правой, неискалеченной рукой по своему телу, задерживаясь на груди.