— Благодарю вас за этот допрос. Я не смогла бы разговаривать с ним, — прошептала она.

— Вам и не нужно, ваше величество, — отозвался Адобекк. — Я сожалею о том, что вы вообще увидели этого человека.

Она молчала, покусывала губу. Сейчас королева выглядела совсем юной, почти девочкой. Адобекк никогда не уставал любоваться ее переменчивой наружностью. Он не помнил такого дня, чтобы королева выглядела так же, как накануне. Порой перед людьми представала грозная эльфийская владычица, наследница Эльсион Лакар: высокая, смуглая, с ярко очерченными золотыми розами на почти черных щеках. В другой день она являлась мягкой, ласковой, едва ли не розовой. Она бывала задумчивой, трогательной, случалось ей показываться Адобекку встревоженной, постаревшей — в такие дни отчетливо сказывалось преобладание человеческой крови.

Сегодня она выглядела незаслуженно обиженным ребенком: очень бледная, с темными глазами и большим безвольным ртом. Адобекку хотелось взять в ладони милое лицо, поцеловать в лоб, обещать прогулку до кондитерской и знакомство с чудной лошадкой.

— Он так просто говорил об этом, — сказала королева. — «Вейенто хотел, чтобы я убил Талиессина». — Она покачала головой. — Это убийственно. Эта простота — убийственна.

— Пока еще нет, — отозвался Адобекк. — Простите за то, что вынудил вас присутствовать… Но вам следовало посмотреть на него лично. Не слушать мои пересказы, не доверяться моему мнению, а составить собственное.

— Да, — сказала она, выпрямляясь и отстраняя его от себя. — Вы были правы, мой дорогой друг. Мне действительно стоило увидеть все своими глазами, иначе я могла бы принять неверное решение… Однако скажите: что это он говорил о том, что вы сломали его жизнь?

Адобекк заложил руки за спину, стиснул пальцы так, что они хрустнули.

— Вынужден сознаться: когда-то этот человек принадлежал мне.

— Вам?

— Помилуйте, любовь моя! — вскричал Адобекк. — Мне принадлежат сотни крестьян, а я знаю в лицо и по имени хорошо если десяток. Прочие живут где-то там, на лоне окультуренной природы, как им хочется, и я ни во что не вмешиваюсь, покуда они исправно выплачивают подати.

— Исправно? — Королева чуть улыбнулась: она была, кажется, рада тому, что разговор хотя бы на время отошел от судьбы пленника.

— Ну, не вполне исправно, — чуть поморщился Адобекк. — В этом отношении я довольно беспечен. Пока воровство и недоимки не выходят за рамки обычного холопского лукавства, я даже никаких мер не принимаю.

Она улыбнулась, погладила его по плечу.

— Я знаю.

— А этого парня вообще продал не я, а их деревенский староста. Я только утвердил список. Мне было абсолютно безразлично. Я намеревался продать десять человек на север, потому что срочно потребовались деньги. Получив распоряжение, староста выполнил его, вот и все. Обычно для такой цели отбирают либо бесполезных членов общества, либо холостяков, которые не знают, куда приложить лишние силы. Откуда я знал, что этот Радихена влюблен и страдает? Мне вообще практически ничего не известно о способности мужланов на страстную любовь. Я всегда полагал, что эта болезнь поражает лишь аристократов — нечто вроде подагры.

Королева покусала губу.

— Не оправдывайтесь, милый. Нам достаточно знать, что мой дорогой брат герцог нашел озлобленного человека, обласкал его и превратил в свое орудие.

— У вашего величества уже есть предположения касательно его будущей судьбы? — осведомился Адобекк не без осторожности.

— Возможно… Но сперва я хотела бы выслушать ваши соображения.

— Оставьте его в живых, — быстро ответил Адобекк. — Не нужно, чтобы о покушении узнали.

— Его ведь можно убить и тайно, в тюрьме, — сказала королева почти сладострастно.

Тонкий контур розы, бледно-золотой, проступил на ее смуглой щеке, она провела кончиком языка по губе.

Адобекк задохнулся от неожиданности. В таком обличье развращенной девочки-подростка — он не видел свою королеву, пожалуй, никогда.

— Вы намерены подослать к нему в камеру убийцу, ваше величество? — спросил Адобекк.

Она откинулась в кресле. Из-под длинного одеяния показалась босая ступня. Пальцы смуглой ножки зашевелились. А потом все исчезло: и сладенькая улыбка, и босая ножка, и тонкая розочка. Складки капюшона легли вокруг лица так неподвижно и рельефно, словно принадлежали статуе из темных пород камня.

— Нет, холодно сказала королева. — Вы правы. Он может еще пригодиться, этот ваш Радихена. — Ее ноздри чуть дрогнули.

— В таком случае как мы поступим?

— Если отправить его назад, к Вейенто, герцог попросту убьет его, — произнесла королева. — Радихена не справился с поручением, он попал к нам в руки, и герцог ни мгновения не будет сомневаться в том, что его человек, оказавшись в тюрьме, рассказал обо всем.

— Естественно, — вздохнул Адобекк.

— Выпустить его на волю? — продолжала она. — Однако он может быть опасен.

— Нет. — Адобекк покачал головой. — Опасен — вряд ли, а вот бесполезен — это точно. Я бы предпочел держать его под рукой.

— Полагаете, он не повторит попытку? — тихо спросила королева.

— Теперь убийство принца лишилось для него всякой ценности и смысла, — ответил Адобекк. — Мы ведь слышали его рассказ. У него была единственная цель — эта девушка, Эйле. Сейчас, когда она мертва, ему безразлично, где и как жить. Я даже думаю, что он не слишком боится смерти.

— Но пыток он испугался.

— Это другое.

Они помолчали. Адобекк боролся с искушением позвать стражу и потребовать, чтобы принесли кувшин прохладного сидра. Страже не следовало знать о присутствии королевы.

Наконец Адобекк прервал молчание:

— В какой-то мере мне даже жаль его. Он — худшее из возможного: невежественный мужлан, который поднахватался грамоты, приобрел некоторое понятие о лучшей жизни — точнее, о том, что в представлении мужлана считается лучшей жизнью… И теперь страдает, как безвинно мучимое животное. Самое ужасное заключается в том, что пути назад для таких, как он, не существует. Он не сможет забыть того, что видел, что прочел, о чем мечтал. Проклятье! — Адобекк стукнул себя кулаком по бедру. — Ненавижу мечтательных мужланов, даже в пасторалях.

Королева чуть улыбнулась.

— Не старайтесь меня насмешить. Я ценю вашу попытку, но это… не смешно. Это ужасно.

Адобекк вздохнул:

— Вот и я говорю, что это ужасно… На что он рассчитывал? Даже если бы ему удалось ускользнуть от нас, герцог не стал бы рисковать: я не верю, что господин Вейенто доверился бы другому человеку вот так, всецело…

Внезапно лицо Адобекка потемнело. Королева насторожилась, приподнялась в кресле.

— Что?.. — сорвалось с ее губ.

— Скорее всего, Вейенто отправил еще одного убийцу — чтобы устранить Радихену сразу же после покушения. Это вполне в его стиле.

Ее величество опустила веки. Тень ресниц полукружьями легла на щеки королевы.

— Я устала, — сказала она. — Проводите меня в мои покои. Пленник поступает в ваше полное распоряжение, друг мой. Обещаю вам мое одобрение в любом случае… И не убивайте его. Пока.

— Только распущу об этом слухи, — обещал Адобекк, предлагая ее величеству руку.

Талиессин появился в покоях своей матери перед рассветом. Неизвестно, где принц провел ночь; в его волосах застряла солома, одежда была пыльной, руки и лицо — грязными.

— Гайфье, — сказал Талиессин, и королева мгновенно пробудилась.

В полумраке блеснули ее глаза, видно было, как шевельнулись и изогнулись темные губы.

— Это ты? — тихо окликнула она.

Прошуршало покрывало: королева села, набросила на плечи шелковую ткань. Талиессин молча стоял на пороге и смотрел на мать. Покрывало стекало с ее плеч, как вода; королева всегда ладила с вещами здешнего мира.

— Я знал, что это имя разбудит вас, матушка, — сказал Талиессин, криво усмехаясь.

— Зачем ты назвал имя своего отца, Талиессин? — спросила она.