«Может быть, здесь родина музыки, — подумал Элизахар. — В первозданной грубости, страстная, она появляется на свет в фонтанных струях, низвергающихся с неба, а дальше — расходится по сторонам. Некоторые люди в силах услышать ее и записать, а другие — только воспринимают и передают, даже не подозревая об этом».

Он почти совсем добрался до браслета и потянулся уже, чтобы поднять вещь, когда неожиданно ощутил чье-то близкое присутствие. Он выпрямился и поднял голову. Аруидвар и Фейнне стояли где-то очень далеко, отделенные от него блестящей водной пеленой. Обе выглядели недостижимыми. Близость с Фейнне представилась теперь Элизахару как нечто невозможное, и он понял, что находится совершенно в другом мире.

Между тем чужое присутствие становилось все более настойчивым. Элизахар огляделся. Ему думалось, что, разглядев незнакомца, он сумеет понять, как выйти из ловушки. Но все происходило по непонятным правилам, и Элизахар, чтобы не растеряться окончательно, решил до поры вовсе не двигаться.

Издали он услышал крик Фейнне, и почти сразу картины, возникающие между столбами бьющей воды, вспыхнули ярче. Элизахар не понял, что послужило тому причиной. Может быть, они и появились сейчас здесь потому, что Фейнне представила их в своих мыслях. А может, они были здесь всегда, и приближение людей лишь вырвало их из пустоты и наполнило красками и светом.

В бесконечном падении застыла женщина; окутанная развевающимся шелком, она падала на острия мечей, вонзенных в землю, и каждый был нацелен на нее. Пылающие короны метались, как охваченные огнем бабочки, и среди них неподвижно стоял юноша с черным лицом и зелеными глазами: ни одна не задевала его. А затем появились две луны, гигантский золотой шар и ярко-синий шар поменьше, и они, расталкивая короны, то сближались, то расходились, выписывая в воздухе странные фигуры.

Элизахар подставил руку под струю воды, чтобы охладить кожу; он поранил ладонь, когда карабкался наверх. Он отвлекся и пропустил то мгновение, когда обе луны вдруг соединились и взорвались ослепительной вспышкой.

Все исчезло в этой вспышке: и неподвижный юноша, и короны, и женщина с мечами; только свет, пронзивший разом все водяные столбы и окрасивший высоко в небе облака — источники опрокинутых фонтанов.

Сквозь невыносимое для глаз пятно света проступило лицо. В первое мгновение оно казалось принадлежащим мальчику лет пятнадцати с веселыми глазами и улыбчивым ртом; но почти сразу же через все это лицо пробежала огромная безобразная трещина. Лицо распалось на две половины и начало стремительно стареть. Рот исказился в гримасе, глаза запрыгали в орбитах.

«Чильбарроэс», — подумал Элизахар.

И как будто он вызвал старика, назвав в мыслях его имя, Чильбарроэс явился перед ним. Двуцветный старик выскочил из столба, пронзенной светом воды, крича и простирая руки. Темные молнии пробегали по его телу, один глаз горел желтым, другой — синим; короны кривлялись над его волосами, то норовя уколоть острыми зубцами, то сминаясь и превращаясь в бесформенный ком.

Элизахару почудилось, будто Чильбарроэс смотрит на него — умоляюще, вопрошающе, отчаянно. Но длилось это всего лишь миг; затем, испустив пронзительный вопль, Чильбарроэс нырнул в фонтанную струю.

Элизахар увидел, как столб воды подхватил Чильбарроэса и потащил его наверх вопреки всем законам естества. В пестром переплетении струй видны были руки, ноги, растопыренные пальцы — каждый своего цвета, вытаращенные глаза, растрепанные пестрые волосы. Только что Чильбарроэс вновь представал юным королем Гионом, а затем вдруг становился похожим на своего сына Тегана и на других своих потомков, мужчин и женщин, одного за другим, вплоть до Талиессина. Чильбарроэс нырнул и опустился ниже, и Элизахар увидел, что старик опять превратился в мальчика, совсем маленького, лет десяти. Побыв в этом обличье недолго, Чильбарроэс скорчил гримасу, исказился — и вдруг перед Элизахаром явилась девочка, еще младше мальчика, с раскосыми глазами и темной кожей: настоящая эльфийская принцесса, и над ней плясала корона.

Видение держалось миг, после чего двойное лицо — мальчишеское слева, девичье справа — вдруг взорвалось и исчезло.

Остались только фонтаны. Их шумный плеск показался теперь Элизахару гармоничным. Он наклонился и поднял браслет, лежавший возле самых его ног.

— Я поднимаюсь! — крикнул он, обращаясь к Фейнне.

Та стояла на краю скалы и смотрела вниз, на него. Элизахар не знал, видела она то же, что и он, или просто наблюдала за ним, радуясь тому, что вообще может видеть — сверкающий мир Эльсион Лакар, сумасшедшие струи воды, упавшие с небес, прекрасное дикое лицо эльфийки, стоявшей поблизости и обнимавшей Фейнне за плечи.

Элизахар медленно забрался наверх. Протянул Аруидвар ее украшение.

Она засмеялась:

— Это для Фейнне. Подарок. Я хочу, чтобы вы сочетались неразрушимым эльфийским браком. Такое уже бывало — когда люди вступали в эльфийский брак. Знаешь, чем это заканчивается?

— Чем? — спросил Элизахар. Ему не нравилась Аруидвар, и он хотел, чтобы она поскорее ушла.

— Как и все в мире людей — смертью.

Элизахар взял ее за руку и сильно стиснул запястье.

— Любовь не заканчивается смертью, — сказал он. — Смерть не разлучает возлюбленных. Их вообще ничто не в состоянии разлучить.

Она высвободилась.

— Кроме них самих, разумеется, — сказала она и, смеясь, убежала.

Фейнне коснулась пальцами браслета, сиявшего на ее руке.

— А мне он нравится, — прошептала она.

— Чильбарроэс, — сказал Элизахар. — Я видел его. Он был испуган.

— Он вмещает в себя всех королей, все королевство, — сказала Фейнне. — У него есть основания бояться. Я рисовала его, когда думала об этом.

Она подняла руку, пошевелила пальцами.

— Я рисовала его в воздухе. Он застывал, а потом разваливался — мои воздушные картины живут совсем недолго. И еще, — она понизила голос, — они своевольничают. Выходят не такими, как мне хочется, а какими-то другими. Всегда новость, всегда неожиданно.

Элизахар поймал ее за руку и поцеловал.

Чильбарроэс бежал сквозь воду, сквозь падение он рвался наверх, на воздух, но и воздух обманывал его, оказывался плотным, почти непригодным для дыхания. Он забивал легкие, как будто состоял из одной ваты.

Бранясь, крича, Чильбарроэс бежал и бежал, и внутри его разрывающегося естества кричали и рвались на волю все его потомки, вплоть до тех, что еще не родились, и он был Теганом и Талиессином, он был мальчиком без капли эльфийской крови — Гайфье, и он был еще не рожденной девочкой, которую назовут Эскива.

Ассэ и Стексэ соединялись в нем и взрывались — каждую минуту они взрывались снова и снова. Мир обрушился на его голову и разорвал Чильбарроэса на части.

Он не понимал, что с ним происходит. Впрочем, он никогда этого не понимал, даже в те времена, когда еще был Гионом, братом будущего короля — Мэлгвина. Юношей, который осмелился взять в жены эльфийскую принцессу.

Почему это случилось? Как это вышло? Ринхвивар полюбила его, он ответил — не смог не ответить. Родился Теган, была основана династия.

Все совершенно ясно и понятно…

Но на самом деле ничего не было понятно. Мир не стоял на месте, в мире постоянно нечто изменялось, и Чильбарроэс страдал от того, что не понимал ни сути этих перемен, ни их закономерности. Луны то сходились, то раздвигались, их орбиты не пересекались, смыкались только лучи, по которым стало возможно подниматься к небу, в воздух. А потом луны слились воедино, и мир залило нестерпимое сияние, которое предшествовало полной тьме — гибели.

Это не была гибель всего и вся; в полыхании белого пожара сгорала лишь та часть вселенной, которая была Чильбарроэсом. Наверное, любое другое существо усмотрело бы в частичности этой гибели залог спасения для прочих; но только не Чильбарроэс.

Он кричал так, словно лунные орбиты рассекали на части его самого, — собственно, так оно и было, только в отдаленном будущем, которое неожиданно представилось ему чересчур явно.