Стражник поставил факел в специальное отверстие в стене и закрыл дверь. Адобекк остался один на один с пленником.

— Можешь пошевелиться, — сказал он небрежно. — Сядь и повернись к свету, только будь осторожен, не то глаза разболятся.

Радихена не двигался.

— В чем дело? — осведомился Адобекк. — У меня мало времени, так что изволь слушаться. Не стану же я сидеть здесь и любоваться твоей спиной.

— Почему? — шепнул Радихена.

— У меня найдутся способы исправить твое поведение. Делай, что велят, и не рассуждай.

Радихена с трудом выпрямился и сел.

— Вы принесли еду? — хрипло прошептал он.

— Я распорядился о том, чтобы тебе принесли еду, — поправил Адобекк внушительно. — Будешь есть, когда я уйду. Не хватало еще мне смотреть, как ты чавкаешь.

— Меня обучали хорошим манерам, — сообщил Радихена.

— Возможно, я сумею оценить их — потом, — сказал Адобекк. — Обычно голодные люди не в состоянии помнить о манерах. Я знавал лишь одного или двоих — разумеется, чрезвычайно хорошего происхождения, — кто сохранял изысканность поведения в ситуациях, сходных с твоей… Сидеть! — прикрикнул он на Радихену, который двинулся было к корзине. — Сидеть и отвечать на мои вопросы!

Радихена замер. Он медленно открыл глаза и посмотрел на Адобекка. И тогда господин Адобекк сменил тон. Негромко спросил:

— Ты скучаешь здесь?

Подумав, Радихена ответил:

— Иногда — очень…

— Я думал о тебе, — сказал Адобекк. — Видишь ли, Радихена, ты опасен и плох не тем, что ты сделал, а тем, чего тебе сделать не удалось…

Радихена смотрел на корзину с припасами, с трудом подавляя дрожь. Затем он заметил, что Адобекк наблюдает за ним, и через силу сказал:

— Да.

— Подумай вот над чем, Радихена: один ли ты должен был отправиться в столицу, чтобы совершить убийство.

— Я не понимаю. — Пленник покачал головой. — Его сиятельство герцог лично говорил со мной. Он обещал мне…

— Да, я знаю, что тебе обещал его сиятельство, но спрашиваю о другом: были ли у тебя сообщники.

— Не знаю, господин, — уныло сказал Радихена.

— Когда мужчина говорит «не знаю», это звучит еще отвратительнее, нежели «нет» в устах женщины, — назидательно произнес Адобекк. — Давай притворимся, что ты не давал мне этого ответа. Попробуем еще разок. Тебе известны люди, которым поручено закончить то, что не удалось закончить тебе?

— Я не… — Радихена поперхнулся и замолчал, обреченно глядя на корзину с едой.

— Ты прав, дитя мое, я велю унести отсюда корзину, если ты не ответишь правильно, — одобрительным тоном заметил Адобекк. — Итак, в третий раз.

— Его сиятельство ничего не говорил мне о том, что подобные люди существуют, — сказал Радихена.

— Уже лучше.

— Однако я и сам предполагал, что такое может быть.

— Прекрасно.

— А иногда, — продолжал Радихена, — особенно сразу после пробуждения, рано утром, мне думалось: что мешает его сиятельству пустить по моему следу других убийц? Таких, чтобы убрали меня после того, как я сделаю свое дело.

— Для мужлана ты на удивление ясно мыслишь, — одобрил Адобекк. — Скажу более: ход твоих мыслей поистине достоин самого герцога Вейенто. Должно быть, он неплохо натаскал тебя, если ты научился соображать так подло.

— Простите, господин, — проговорил Радихена безразличным тоном, — я сказал вам все, что мне было известно.

— Итак, мое предположение касательно еще одного убийцы, посланного одновременно с тобой, не лишено оснований, — заключил Адобекк.

Радихена помолчал немного, осмысливая услышанное, а после молча кивнул.

— Хорошо. — Адобекк встал. — Как насчет его имени?

Нет, — сказал Радихена. И прибавил: — Возможно, не один человек, а двое или даже трое. Хотя двое — вероятнее.

— Я кое-что тебе принес, — сказал Адобекк. Он раскрыл плащ и извлек из-за пояса небольшой плоский сверток. Положил его на стул, с которого только что поднялся. — Возьми, это тебе.

Радихена спросил:

— Можно?

— Да-да, — нетерпеливо ответил Адобекк. — Разговор окончен, теперь можно.

Одним скачком пленник переместился к стулу и схватил сверток. Адобекк наблюдал за ним из-под опущенных век. Любопытство оказалось в Радихене сильнее голода.

Ткань, в которую был завернут подарок Адобекка, полетела на пол, и Радихена увидел, что царедворец принес ему книгу. Пленник медленно перевел глаза на Адобекка. Господин королевский конюший не вполне был уверен в выражении этих глаз. И быстро проговорил, скрывая смущение:

— Это стихотворные описания разных чудесных существ: грифонов, единорогов… О них существует много любопытных легенд.

— Как я буду читать, мой господин, — тихо сказал Радихена, — если в камере совсем темно? Не оставят же мне факел; да он ведь скоро погаснет…

— А, хорошо, что напомнил, — отозвался Адобекк, запуская руку за пазуху и извлекая еще один сверточек, поменьше. — Это тоже для тебя.

Он вложил второй подарок прямо в руку Радихене — впервые их пальцы соприкоснулись.

— Что там?

— Светлячок. Довольно яркий. Он будет светить, пока у него не закончится брачный период, не меньше месяца. Успеешь дочитать книгу.

Радихена быстро откинул уголки платка, опустил голову и уставился на светящуюся точку у себя на ладони. Голубоватые огоньки замерли на лице Радихены, изменяя его черты. Не отрывая взгляда от светляка, он спросил:

— Зачем вы все это сделали, господин?

— Ты мне нужен, — ответил Адобекк.

— Для чего?

— Не веди себя нагло, — предупредил Адобекк. — У меня дома полным-полно предметов, которые могут мне пригодиться: они лежат себе на полках и не задают вопросов. Советую тебе благоразумно следовать их примеру.

Он забрал факел и направился к двери. Радихена спрятал светляка в ладони. Он сделал это без малейшего намека со стороны царедворца, и тот одобрительно отметил догадливость пленника.

Стражник раскрыл дверь, выпуская Адобекка. Уже на пороге царедворец повернулся к Радихене.

— Кстати, не вздумай садиться на мой стул. Пусть остается здесь — я желаю иметь собственную мебель в комнатах, которые намерен посещать время от времени. Ты хорошо меня понял, Радихена? Не прикасайся к моей собственности!

— Эльфы умеют подсматривать чужие сны, — сказал старший из всадников младшему.

— Боишься — не берись, — отозвался младший.

Старший отмолчался.

Поручение пришлось не по душе обоим, но отказываться было поздно.

— Как вышло, что нас втянули в это дело? — снова заговорил младший.

— Ты знаешь, — бросил старший.

И они опять замолчали.

Старшего звали Сафрак, младшего Алатей. Сафрак был высоким, белокурым, с открытым, сразу располагающим к себе лицом. Алатей — коренастый, с вьющимися темными волосами и низким лбом, отличался поразительной способностью держаться в тени, так что Сафрак иногда дразнил товарища, называя его гномом, хотя это и было неправдой. В жилах Алатея текла только человеческая кровь, без примеси какой-либо иной.

Несмотря на разницу во внешности, они были отдаленной родней, более того — молочными братьями: когда мать Алатея умерла при родах, Сафраку было полгода от роду, и мать белокурого парня взяла к себе второго мальчика: молока у нее хватило на обоих.

Ни Сафрак, ни Алатей не хотели работать в шахтах и, когда вошли в возраст, не стали подписывать контракт. С ними поступили так, как обычно поступали во владениях герцога с юношами, не желающими подписывать контракт, то есть попытались уговорить. Расписывали прекрасное будущее, которое ожидает их по исполнении контракта. Угрожали нищетой. Обещали даже вышвырнуть за пределы герцогства.

Наконец за братьями явилась герцогская стража, и обоих упрямцев заперли в подвале ратуши того небольшого городка, где оба выросли. Охраняли братьев не слишком тщательно: их и в тюрьму-то посадили больше для того, чтобы запугать, — это было обычным делом, если человек настаивал на своем праве отказаться от контакта.