— Я всего лишь твоя рабыня, господин, — холодно ответила Ванда. По всей видимости, она ожидала, что я тут же подарю ей свободу, еще до того как она поведает мне все свои тайны. Не знаю, возможно, она даже не думала об этом. Во всяком случае, меня в тот момент обуревали совершенно определенные чувства — я был в ярости и проклинал самого себя.
— Неужели ты забыла, что я спас тебе жизнь?
Ванда не смотрела на меня, ее взгляд был устремлен вперед, на горизонт.
— В доме Дивикона? — с грустной усмешкой спросила она. — Я не знала, что кельтские князья едят на завтрак молодых германских рабынь.
— Неужели ты хотела бы стать рабыней Дивикона? — Теперь я злился не только на себя, но и на Ванду. Что самое обидное, я даже не мог выплеснуть свои эмоции и наорать на свою дерзкую рабыню, потому что друид Веруклетий, ехавший впереди на расстоянии всего лишь десяти шагов, явно начал прислушиваться к нашему разговору.
— Дочери и внучки Дивикона были очень милы со мной. Я отлично провела время — меня накормили восхитительными блюдами и дали хорошенько выспаться.
— Конечно, почему бы и нет, — с издевкой заметил я, — ведь они думали, что ты моя жена! Если бы все сразу узнали, что ты моя рабыня, то…
— Я родилась свободной и не была рабыней с самого рождения, господин! Князь Дивикон при первом же взгляде на меня понял, что я благородного происхождения. Вот почему он хотел заполучить меня.
— Как же, как же! — не унимался я. — Может быть, ты дочь великого германского князя?
— Сейчас я твоя рабыня. Поэтому мне придется продолжать терпеть отвратительное, жалкое блеяние барана.
— Когда мы доберемся до Генавы, я тут же велю выпороть тебя за эту наглость! — прошипел я и ударил свою лошадь пятками в бока.
Наверняка Веруклетий слышал каждое наше слово. Когда я поравнялся с ним, он улыбался.
— Иногда бывает так, что некоторые подарки оказываются тяжким бременем, в то время как несчастье может через некоторое время стать самой большой удачей в жизни.
Вот еще один типичный пример того, как друиды выражают свои мысли. Подобная фраза могла на самом деле означать что угодно. Немного подумав, я, без сомнения, был вправе предположить, что подаренная мне дядюшкой Кельтиллом рабыня стала для меня бременем. С другой стороны, почему бы напасти по имени Ванда не стать со временем талисманом, который принесет мне удачу и счастье?
— Веруклетий, — торопливо заговорил я, — как германцы обращаются со своими женщинами?
Друид лукаво улыбнулся и внимательно взглянул на меня.
— У их женщин статус рабынь. В то время как любой мужчина имеет право развлекаться с каким угодно количеством представительниц противоположного пола, германкам под страхом смертной казни запрещено делать то же самое. Если германцу нужны деньги, то он не задумываясь может продать одну из своих жен на рынке.
Если честно, услышанное поразило меня до глубины души. Кто знает, возможно, и Ванду продал ее бывший муж? Если мое предположение было верно, то это многое объясняло. Я придержал лошадь и, вновь поравнявшись с Вандой, спросил ее, женятся ли германцы по любви.
Ванда на меня даже не взглянула. Некоторое время она молчала. В тот момент она казалась мне такой холодной и равнодушной, что у меня создалось впечатление, будто на лошади рядом со мной едет не моя рабыня, а серебряный слиток, купленный мною в Карфагене. Наконец она сухо ответила:
— Конечно же, германцы женятся по любви, господин. Родители выбирают для своей дочери мужа, затем договариваются о цене, а жених и невеста зачастую встречаются первый раз непосредственно перед свадьбой. Неужели непонятно? Это любовь с первого взгляда.
— И вы терпите такие издевательства?
— Да, господин. Точно так же, как ты не считаешь свою больную ногу особой помехой, поскольку ты увечен с самого рождения, германская женщина не видит в этом обычае ничего дурного, ведь у нас так поступают со всеми женщинами.
— Но ведь ты, Ванда, знаешь теперь, что все может быть совсем по-другому!
— Да, господин. Ты прав. Сейчас я знаю об этом. Но что с того? Ведь я рабыня. Похоже, у меня не больше прав, чем было раньше. Даже несмотря на то что мне стало известно о существовании других обычаев. Если разобраться, то это довольно жестокое наказание — знать, что можно жить лучше, но не иметь возможности воспользоваться этим.
— Ты хочешь сказать, что у ваших богов тоже есть чувство юмора?
Ванда промолчала. Она со скучающим видом взглянула на горизонт и немного придержала свою лошадь.
Впереди нас вдоль дороги растянулась огромная колонна стоявших на месте телег. У той телеги, что была далеко впереди, сломалась ось. Мы съехали с дороги и поскакали вверх по холму, к лесу. Здесь среди деревьев извивалась узкая тропинка, по которой мы могли ехать на юг параллельно оставшейся внизу дороге. Оказавшись на опушке леса, мы придержали лошадей и взглянули на длинный обоз, извивавшийся между двух невозделанных полей.
Веруклетий взглядом дал мне понять, что дальше можем ехать только я и он. Велев Ванде ждать нас здесь, я направил лошадь следом за своим наставником. Друид надел капюшон и начал пробираться через чашу. Ветки деревьев и высоких кустов цеплялись за его одежду и били по лицу. Через некоторое время Веруклетий слез с коня и привязал его к дереву. Я последовал примеру друида. Прямо перед нами открывалась небольшая поляна, справа над которой нависала огромная скала. Охваченный благоговейным страхом, я, осторожно ступая по траве, шел через поляну следом за Веруклетием. Внезапно я почувствовал прилив сил и почему-то начал думать о дядюшке Кельтилле. Мне казалось, будто он сейчас где-то рядом, наблюдает за мной. Я знал, что с ним все хорошо и его душа не страдает. Наверное, дядюшка Кельтилл посмеивался надо мной и над Вандой.
Неожиданно Веруклетий остановился, и я увидел впереди вход в пещеру, наполовину скрытый густым кустарником. Пробравшись через заросли и оказавшись внутри пещеры, друид не просто отпустил ветки. Нет! Чтобы ветви не ударили меня по лицу, Веруклетий дождался, пока я сам не возьмусь за них руками, чтобы, осторожно удерживая их в таком положении, проследовать за ним. Лишь оказавшись в пещере, я понял, что друид заботился не обо мне. Он знал, что даже в ветках кустарника живут боги. Под сводами пещеры я услышал непонятный гул и плеск воды. Сначала мне показалось, будто это чьи-то голоса, но через несколько мгновений я понял, что звуки доносятся со стороны небольшого родника, который пробил себе путь сквозь землю у самого входа в пещеру. Через несколько шагов чистая вода тоненькой струйкой впадала в ручей. Прямо в воде стояли безыскусно вырезанные простые статуи, основаниями которым служили прогнившие пни. От времени дерево потемнело и в некоторых местах стало трухлым. Это место принадлежало богам.
Я вынул из кожаной сумки золотой обруч нашего деревенского старосты Постулуса и принес его в жертву богам в том месте, где родник соединялся с ручьем. Мне показалось, что я вновь почувствовал на себе добрый взгляд дядюшки Кельтилла и даже ощутил ужасный запах чеснока, смешанный с ароматом неразбавленного римского вина. Веруклетий ввел меня в царство мертвых. В отличие от других народов мы не отделяем мир живых от мира умерших. Мы, кельты, считаем, что эти миры параллельны, они пересекаются только в священных местах, о существовании которых знают одни друиды. Пещеры, озера и источники могут быть вратами в потусторонний мир. Но иногда бывает достаточно резкого порыва ветра, густого тумана или крика совы в ночи, чтобы увидеть то, что будет всегда скрыто от глаз и разума простых людей.
Мы решили передохнуть на пепелище сгоревшей деревни, которую уже покинули те, кто жил здесь раньше. Одичавшие собаки ходили вокруг тлевшего костра, в котором они наверняка чуяли что-то съедобное. Я присел на толстую деревянную балку, которая чудом уцелела в огне, и взял на руки Люсию. Чтобы хоть как-то развлечься и убить время, я начал играть с пращой. Даже несмотря на то что боги обделили меня, лишив способности двигаться плавно и ритмично, как остальные люди, я добился неплохих результатов в стрельбе. Наверняка многие завидовали моей меткости. Я мог сбить сухую ветку с расстояния в сто пятьдесят песов[18]. Да, как правило, мне это удавалось. Отлично чувствуя, когда именно нужно выпустить камень из пращи, я поражал цели разного размера. Это может показаться ребячеством, но я был чрезвычайно горд собой, попав камнем в заднюю лапу одной из бродячих собак. Громко скуля, она отскочила в сторону, испуганно оглянулась и помчалась прочь. А следом за ней пустилась наутек вся стая. С луком и стрелами я обращался более умело, однако мне довольно редко предоставлялась возможность потренироваться в стрельбе по движущимся целям.
