— Ты коснулась! — восклицает Бой.

— Ничего подобного, — спорит Гёрли.

— Точно коснулась, — не унимается Бой.

Они начинают спорить с пеной у рта.

— Папа, ну с чего ты так уверен?

Бой обнюхивает большой палец.

— Ага, — говорит он, — пахнет рыбой! Я ж говорю — коснулась!

Сэди:

— Чем это пахнет?

Наши голоса резонируют в кабинке мужского туалета.

Я:

— Вообще-то, это туалет.

Сэди:

— Жесть какая-то.

Я:

— Давай добьем и пойдем отсюда.

Сэди нюхает застенчиво, сдержанно, словно это свежее, только из пекарни, печенье. И когда я делаю ей на кончике ключа, она берет у меня и пакетик, и ключ, чтобы сделать мне в ответ. О девушке многое можно сказать по тому, как она нюхает кокаин. Мэдисон была как прованская свинья в поисках трюфелей. Когда я делал нам по дорожке, она употребляла обе. Это стало ее фирменной шуткой, которая меня просто бесила, особенно в три утра, когда наши запасы подходили к концу.

Сэди протягивает руку и стирает белые крошки с моей верхней губы. Я чувствую, будто стою посреди летнего поля на верхней ступеньке стремянки и смотрю на уходящие за горизонт подсолнухи. На кой нужны эти наркотики, когда ты влюблен, ну или, по крайней мере, увлечен?

— Знаешь, — говорит она, — в этой книге про сноубордистов, которую я сейчас читаю, есть отличное место: «Нюхать с друзьями кокос в шумном баре весело само по себе, безотносительно кайфа. Это ощущение из серии „влезть на елку и не уколоться“ — из тех времен, когда круто купить „Плейбой“ или заглянуть девчонке под юбку, как будто у тебя встал в общественном бассейне, но под водой». И знаешь, мне очень хочется не уколоться с тобой, Мигель, правда. — Сэди целует меня в подбородок, и я чувствую себя заискрившей в микроволновке ложкой. — Пойдем еще бухнем, — говорит Сэди.

Я открываю перед ней дверь. Мне, может, и много чего недостает, но хороших манер не занимать. В изгиб на стыке ее шеи и плеча хочется впиться губами.

Слышны приближающиеся голоса, смех, дверь внезапно открывается, и в мужской туалет заваливаются мои старые друзья. Чтобы оградить честь Сэди, я шмыгаю и вытираю нос.

— Чувак! — кричит Гэбби. — Когда это ты вернулся?

Я рад его видеть — у него по-прежнему такой взгляд, будто у него есть какой-то веселый секрет, которым он может поделиться только с тобой.

Рико:

— Рад тебя видеть, кореш!

Чуко (яростно потряхивая руку):

— Вот это пацан, это, паре, наш пацанчик!

Гэбби:

— Ты надолго?

Я:

— На неделю. Примерно.

Чуко:

— Даже на развязку не хватит! А на Рождество почему не останешься?

Я:

— Вы-то как поживаете, пацаны?

Чуко:

— Все то же, паре, все то же.

С нашей последней встречи его заметно раздуло. Наверно, после того, как забеременела его жена.

— Здесь ничего не меняется.

Рико:

— Это точно, дружище.

Он говорит с южнолондонским акцентом. Когда несколько лет тому он вылетел с юридического факультета Атенео, его отправили в заграничную кулинарную школу. Его родители вроде как были знакомы с филиппинским послом при сент-джеймском дворе или что-то вроде того.

— Я только вчера из Хитроу. Еле успел. Но я-то знал, зачем еду, — рождественские вечеринки. Нас продержали шесть часов в Нарите. Ждали, пока здесь не пройдет циклон. Какая подстава с этими взрывами, нет, ты представляешь? Гребаные муслимы. А родители еще думают, что на зимних каникулах здесь безопасней, чем на Ибице.

Гэбби:

— Да ты все знаешь. Все уже так давно плохо, что хуже быть не может. Это все медиа уретрирует.

Мы смеемся над его оговоркой.

Сэди:

— Ну, не так все плохо. — По правилам манильской космологии она, конечно же, всех здесь знает. — Манила — это такой огромный тест Роршаха. По тому, что человек думает о нашем городе, можно многое сказать о нем самом.

Чучо:

— Сэди, и зачем ты связалась с этим злодеем? Шучу. Шутка! Шутка! Это же наш пацан. А ты знаешь, что этого гондольеро в свое время прозвали Атомным Шаманом? Видела бы ты, как он отплясывает со светящимися палочками. Но — укатил в места почище. Ты посмотри на него. Сплошной мед с молоком да «Феймос ориджинал пицца от Рэя».

Следует дружеский захват вокруг пояса. Отбиваясь, я треплю его за волосы.

Гэбби (в глазах искра):

— Чувак, есть чего?

Рико:

— Чего? — Лицо его просияло пониманием, дурашливой надеждой.

Все трое глядят на меня выжидающе.

Сэди смотрит на меня. Я — на Сэди. Потом на парней.

— Простите, пацаны. Все добили.

Мы вместе выкатываемся из сортира. Гэбби приобнял Сэди и явно что-то втуляет ей про меня. Чуко начинает пританцовывать и вскидывает кулак в такт музыке. Рико, положив мне руку на плечо, спрашивает:

— Слушай, а как твой дед? Как его здоровье?

Рико мне никогда не нравился. Он считает, что может быть со мной запанибрата, потому что после колледжа работал у деда помощником. Из него мог бы получиться успешный политик. Когда у этого мудака встает, шея затекает так, что голову уже не повернуть. А от недавнего знакомства с кокаином самооценка его зашкаливает.

Я:

— Дед в порядке. Все так же.

Рико:

— Знаешь, таких людей, как он, мало. О нем много чего можно сказать, но это честный человек в нечестном бизнесе.

Я:

— Эт-точно.

Рико:

— Ох и гонял он меня, но — все за дело.

Я:

— Не надо было обдолбанным на работу ходить.

Рико:

— А как иначе-то, чувак? Та еще работенка. Самый край был, когда к твоему деду приперся один тип и стал требовать встречи. Я выхожу, а он такой: «Я голосовал за губернатора Сальвадора. По одной из его программ получил диплом санитара и приехал работать в Манилу». А у самого руки дрожат: «Я старался как мог, но у меня ничего не осталось, и идти мне больше некуда. Мне нужна помощь, чтоб я мог сесть на корабль и добраться назад к семье». И вот он смотрит мне прямо в глаза и такой: «Если губернатор мне не поможет, я не знаю, что я с собой сделаю. Мне самому страшно». И похоже было, что он не шутит. Этот взгляд я уже, наверное, никогда не забуду. Он теребил край своей рубашки дрожащими руками. И я, короче, пошел к твоему деду, рассказал, а он такой: «Все они так говорят». А я: «Так что мне делать?» А он говорит: «Сам решай». Ну, я вышел и говорю парню — извините. Ты б его видел. Руки перестали дрожать, его всего как-то скрутило, и он сел на землю. Я не знал, что делать. И выдал ему, короче, все деньги, какие у меня были в кошельке. Мне нужно ворота закрывать, а он сидит там и пялится на мою подачку. Я часто думаю, что с ним потом произошло.

— Ты мне об этом никогда не рассказывал.

Рико:

— Так мы и не тусовались больше. Ты все время проводил со своей крошкой и ребенком.

Я:

— Гребаный лицемер мой дедушка.

Рико:

— Да ты гонишь. Я, наоборот, его зауважал. Потому что он прав. Такая хрень твоего деда не трогает. Он просто знает, что важно, а что нет.

Я:

— Не знаю. Вообще-то, если есть возможность — помоги.

Рико:

— Да? Ну, попробуй. Да ладно. Так что, ты точно на Рождество не останешься?

Я:

— Точно.

Рико:

— Чувак, давай хоть на пару вечеринок, а потом проваливай. Серьезно. Всякий раз, как я возвращаюсь, это становится все очевиднее. Это ж реально покинутый город. Разве нет?