А вот свою дочь Фальк бросил на произвол судьбы. Когда Розенштоки узнали от Лауры, что Фалька разыскивают представители совета по делам молодежи, Гюнтер взял выплату алиментов на себя. Он передавал девочке подарки и отдельно отсылал деньги на поездки и школьные экскурсии.

Как-то зимой — Гюнтер помнил это как сейчас, — в один прекрасный холодный январский день, перед их дверью внезапно появился Фальк. В своей потрепанной одежде он был похож на бродягу, а его взгляд напоминал взгляд голодного хищного зверя. Но он был хозяином сверкающей старой яхты, отремонтированной и пришвартованной в гавани Варнемюнде. В Кюлюнгсборне не было тогда еще порта для яхт, и он пришел за деньгами, чтобы оплатить простой своего судна.

Ни слова о прощении. Никаких объяснений, но и никаких отговорок. После того как Адельтрауд вдоволь наобнималась с сыном, выплакав все свои слезы от счастья, и наконец оставила его в покое, Фальк задал единственный вопрос.

— Ты дашь мне еще один шанс? — спросил он, уставившись на отца своими пронзительными темными глазами.

В этой сцене было что-то такое, отчего при воспоминании о ней у Понтера до сих пор по спине бегают мурашки.

В тот же момент Адельтрауд все простила сыну. Он стоял перед ней, и все было понятно и естественно. Понтер Розеншток тоже это понимал. В Фальке что-то изменилось, и эта перемена как бы призывала к прощению. С тех пор старик больше всего сердился на его необъяснимое, наглое честолюбие, с которым сын тогда вернулся домой. Розеншток так никогда и не узнал, чем именно занимался его младший сын эти шесть лет, но он видел, что Фальк повзрослел, остепенился, стал сдержанным и уверенным в себе. Разумеется, нельзя отказать тому, кто просит дать хотя бы еще один шанс. Но Фальк так просил, как будто имел на это полное право.

Гюнтер до сих пор приходил в ярость, вспоминая упрямое выражение на его лице.

Фальк исправно вернул отцу все деньги, потраченные им на содержание Рони. В течение трех лет он вернул и те шестьсот тысяч марок, которые Северин украл для него. Очевидно, Фальк неплохо зарабатывал, устроившись маклером по продаже яхт для высших кругов общества. Для Адельтрауд он стал образцовым сыном — надо отдать ему должное. Он всегда был готов помочь по дому, проявлял заботу и ласку. Мать была счастлива, что он бросил свои бунтарские замашки и всячески избегал семейных конфликтов. Но в сущности, это его молчание изматывало всех еще больше. На все просьбы Понтера Розенштока дать ему объяснения, на которые он, как отец, имеет полное право, Фальк отвечал молчанием. Казалось, что сын просто пренебрегает мнением отца.

Обед прошел относительно спокойно. Палтус был просто великолепен. Гюнтер Розеншток молчал, Николь болтала о пустяках, Северин ушел в себя, Фальк говорил только тогда, когда его спрашивали, а Адельтрауд выглядела уставшей.

И только поведение Рони вызывало подозрение: во-первых, девочка ела, соблюдая все правила приличия, во-вторых, она старалась рассказать Жасмин все то, что узнала о шахматах и компьютерных шахматных играх. У Жасмин как раз появилась возможность похвастаться всем, кто ревниво или подозрительно наблюдал за ней. Она рассказала о том, что не получила никакого Эло-звания, так как у нее не было времени для участия в турнире, но случайно выиграла у Фрица, набрав огромное количество очков, которое приравнивалось к двум тысячам Эло. Для сравнения: гроссмейстры доходили до двух с половиной Эло. Так как никого, кроме нее, не интересовала теория вероятности и кривая нормального распределения Гаусса, она не стала вдаваться в подробности.

После обеда Жасмин помогала Адельтрауд на кухне. Она узнала, что Зиглинда каждый день приезжает из Крепелина ровно к восьми, в субботу — только на полдня, а в воскресенье у нее выходной. Тогда готовил Фальк или они куда-то выходили поужинать.

— А теперь мне нужно часик полежать, — сказала Адельтрауд.

— Вам нехорошо?

Адельтрауд улыбнулась.

— У меня была очень напряженная рабочая неделя в Берлине. У нас расстроилось бракосочетание прямо у алтаря.

А теперь клиент не хочет платить.

— А при разводе клиент тоже может потребовать вернуть деньги?

Адельтрауд засмеялась.

— В этих делах все очень зыбко. Речь идет о репутации. Кроме того, у всех хорошие адвокаты. Вообще-то, мне давно уже пора передать кому-то управление своим агентством. Ну, посмотрим еще. Когда Понтер передаст свое дело Северину, тогда я все свои дела переложу на плечи секретарши и мы с Гюнтером отправимся путешествовать.

— Мне показалось, что вы не очень-то радуетесь таким перспективам.

— Как вы все точно подмечаете. — Адельтрауд взяла Жасмин за руку. — Может, мы перейдем на «ты»? Я всегда мечтала о дочери. Но этому не суждено было свершиться. — Адельтрауд продолжала говорить, не давая Жасмин вставить и слова: — Ты права. Всю свою жизнь я работала, хотя могла этого и не делать. Но сидеть дома — это не для меня. Я должна постоянно находиться среди людей. Сейчас Гюнтеру уже шестьдесят три. У него больная спина и высокое кровяное давление. Он вкалывает вот уже сорок лет, и пора, наверное, ставить точку. Мы уже купили билеты на круиз на «Queen Mary-2». Я как-нибудь привыкну к безделью. А в качестве тренировки я пойду в свою комнату и часик полежу.

Жасмин осталась одна. Убранная и сверкающая чистотой кухня казалась почти праздничной. Солнечные лучи, проникая сквозь гардины, образовали на деревянном столе красивый узор. Останется ли Северин жить здесь после свадьбы, которую она расстроит? Тогда эта кухня, возможно, будет принадлежать ей. Она считала, что кухня — это сердце дома.

Здесь женщины сплетничали о мужчинах и обсуждали друг с другом воспитание детей, здесь начинался флирт с гостем, который впоследствии мог привести к краху брака, и здесь же семейная драма достигала своего пика.

Жасмин включила кофеварку, чтобы приготовить «эспрессо». Замигала зеленая кнопка. Она подумала, что нужно подождать, и, пройдя к столу у окна (ну просто какой-то пеший поход вокруг кухонного острова!), достала из кармана мобильный телефон, чтобы составить SMS. Жасмин набрала несколько слов и заметила, что зеленая кнопка на кофеварке все еще светится. Она встала, держа мобильник в руке, и направилась к кофеварке.

В этот момент открылась дверь и Жасмин, быстро удалив начатое сообщение, спрятала телефон в джинсы. Это был Фальк.

Она подошла к кофеварке и начала изучать кнопки с их пиктограммами для кофе, уровня воды и степени загрязненности кофеварки. Из шкафа с посудой она взяла чашку, поставила ее и собралась нажать на кнопку, где было нарисовано две чашки.

И тут у нее за спиной раздался ужасный грохот.

Проходя мимо, Фальк задел подставку для ножей. Огромные кинжалы, маленькие стилеты и кривые ножички со звоном ударились о напольную плитку. Фальк быстро подобрал их с пола, поставил набор на мраморную поверхность кухонного острова и направился к шкафу с посудой.

Судя по его виду, у него не было желания разговаривать, и Жасмин молча повернулась к кофеварке, нажав на кнопку. Агрегат затрещал, издавая громкие звуки, потом зашипел, и наконец в чашку полилась светло-коричневая жидкость, над которой появилась ароматная пенка. Жасмин обернулась.

Фальк, застыв в недоумении, стоял перед открытым ящиком. В руках у него был какой-то металлический предмет, о предназначении которого Жасмин даже не догадывалась. Казалось, Фальк тоже не имел представления, что с ним можно было делать.

— Что это такое? — спросила она и пересекла кухню.

— Это тестомешалка для миксера с ручным механизмом. — Он пожал плечами и выдавил из себя улыбку. — Боже, что я вообще тут делаю? — Фальк резким движением бросил приспособление обратно в ящик. Ему хотелось, и, в принципе, так и получилось, хлопнуть изо всех сил ящиком, но тестомешалка наскочила на край ящика и зазвенела на кафельной плитке, покатившись под стол.

Жасмин машинально нагнулась, чтобы поднять ее. Но Фальк не дал ей этого сделать.