— И ты ошибаешься, — сказал он, — если думаешь, что мне наплевать на мнение окружающих. Например, твое мнение для меня многое значит, но, к сожалению, я никак не могу от этого отделаться.

На эти слова она снова ничего не ответила.

Тем временем они уже добрались до вершины Груневальда. На пляже было полно людей. Фальк медленно развернул лодку. Он ожидал от этой прогулки чего угодно, только не разочарования. Ему опять не удалось раскусить Жасмин. Она не подпускала его к себе.

На обратном пути они говорили мало.

Жасмин украдкой смотрела на его сильные, покрытые волосками руки. Его движения были энергичными, уверенными и ловкими. Как часто за последние месяцы ей хотелось ощутить его крепкие объятия. На одну ночь они забылись. Теперь Фальк сидел всего лишь в метре от нее, но между ними, казалось, зияла пропасть.

Погрузившись в себя, Фальк испытывал горечь, оттого что не мог найти подход к этой женщине, которая либо постоянно лгала ему, либо говорила горькую правду. Она все делала не так. Даже сейчас у нее не получилось поддерживать с ним дружескую беседу.

— Фальк, я… — тихо сказала она.

Он посмотрел на нее.

— Да?

В тот же момент Фальк боковым зрением увидел серфингиста, который приближался к ним, укрывшись за парусником. Фальк постарался разминуться с ним, сделав мощный удар веслами. Ему это удалось, но серфингист так перепутался, что упал в воду недалеко от них. Он пытался грести, чтобы сохранить равновесие, но у него ничего не получалось.

— Смотреть нужно, куда плывешь! — возмущенно кричал он. — У таких, как вы, надо просто отобрать лодку. Вы должны уступать дорогу парусникам.

— Будь здоров, — спокойно ответил Фальк и снова налег на весла, наблюдая, как молодой человек пытается залезть на доску и дергает за веревку, чтобы вытащить парусник из воды.

Когда они приблизились к мостику, Фальк посмотрел на днище лодки и огорченно заметил:

— Я и не думал, что она протекает. Тут не обойтись одной только покраской — похоже, потребуется капремонт. — Потом, бросив взгляд на Жасмин, добавил: — Ах да, ты что-то хотела сказать.

— Ничего.

— Ничего? — Он ухмыльнулся. — Исходя из моего скромного опыта, это означает нечто совершенно иное, если сравнивать с теми случаями, когда женщина говорит «нет».

Жасмин улыбнулась.

— Уже все решилось само собой. Я тоже хотела сказать, что лодка протекает.

— Неужели? — спросил Фальк. Невольное подрагивание уголков его рта свидетельствовало о том, что он понял ее смущение и нежелание говорить правду.

После этого они плыли молча. Фальк направил лодку вдоль мостика, приготовил трос и выбрался из лодки, чтобы пришвартовать ее. Потом он подал Жасмин руку, помогая ей стать на мостик. Неловко двигаясь, она ударилась ногой о раскачивающуюся лодку, которая сразу же отъехала от нее в сторону. Если бы он не схватил ее двумя руками и не прижал к себе, то она упала бы в воду. На мгновение Жасмин почувствовала исходящее от него тепло и чуть было не взорвалась изнутри. Потом он ее отпустил, но с таким равнодушием и небрежностью, как будто для него это был обычный джентльменский жест. Жасмин разочарованно вздохнула. Ничего не поделаешь. На этой неудавшейся прогулке Фальк поставил точку в их отношениях. Он сдался. Все кончено.

Жасмин просто чудом не упала в воду, когда шла по мостику, направляясь к берегу. Ей было невыносимо грустно. Но почему? Ведь она никогда по-настоящему не верила в то, что у Фалька относительно ее могут быть серьезные намерения. Жасмин слегка замешкалась, надевая шлепанцы, которые она оставила на берегу. Фальк тем временем сложил весла в лодку и пошел к дому.

У Жасмин все расплывалось перед глазами. Словно сквозь пелену она видела террасу, Адельтрауд и Роню, которые сидели за столом и пили кофе с пирогом.

— Ну, как прогулка? — бодро спросила Адельтрауд. — После того как вы так подло поступили с Роней, оставив ее на берегу, нам ничего не оставалось, как идти пить кофе. Но мы не хотим быть похожими на вас, поэтому вам тоже что-то достанется, не так ли, Роня?

Девочка радостно кивнула.

Жасмин готова была упасть в обморок, но старалась держать себя в руках. Фальк пробормотал, что ему еще нужно кое-что сделать в доме.

— И принеси чашки! — крикнула ему вслед Адельтрауд. — Какая муха его укусила? — спросила она, обращаясь к Жасмин.

Жасмин не хотелось отвечать на этот вопрос, и она, выхватив у Рони вилку, подцепила с ее тарелки кусочек яблочного пирога. Роне это не особенно понравилось, но она промолчала, удивленно глядя на Жасмин.

Через пять минут пришел Фальк с тарелками и кофейными чашками. Он переоделся. На нем был темный костюм, в котором он вчера приехал. И снова без галстука.

— Мама, — спросил он, наблюдая, как Жасмин наливала себе и ему кофе. — Скажи, тебе больше никто не нужен в твое агентство? Кто бы, например, занимался проверкой кредитоспособности ваших заказчиков.

Сердце Жасмин чуть не вырвалось из груди.

— Видишь ли, — растягивая слова, ответила Адельтрауд, — я как-то об этом не думала. Но ведь у тебя больше для этого времени, вот и подумай.

— Мне кажется, что Жасмин с радостью помогла бы тебе.

— Жасмин? — Адельтрауд удивленно посмотрела на нее.

Первый раз в жизни Жасмин почувствовала, что краснеет от смущения.

— Моя начальница меня… В общем, меня уволили. И я сейчас без работы.

Адельтрауд задумалась, сощурив глаза. Жасмин приготовилась пояснить, почему ее уволили, но никаких вопросов не последовало. Адельтрауд даже не поинтересовалась, как Жасмин может остаться без работы, если она, являясь внештатным сотрудником, пишет статьи для разных газет, как она сама когда-то говорила им.

— Так что, ты согласна заниматься этим? — после небольшой паузы спросила Адельтрауд.

«Желаем вам приятно провести время в Берлине. Пожалуйста, не расстегивайте ремни, пока самолет окончательно не остановится и не погаснет сигнал». Конечно, замки на ремнях щелкнули раньше, пассажиры вскочили со своих мест и, толкая друг друга локтями под ребра и иногда попадая в лицо, начали снимать с верхних полок ручную кладь. Николь с презрением смотрела на всю эту туристическую суету. Сама она вставать не спешила. И не стала хлопать в ладоши, как все эти зачуханные отпускники, которые в Барселоне поднялись на борт вместе с ней.

Когда она последний раз приземлялась в аэропорту Берлин — Тегель, она сидела в личном самолете своего отца. Это было менее года назад. А теперь отец находился в предварительном заключении. Иногда она получала от него жалобные письма. Они с мамой узнали, что он во многом признался, обвинив свои многочисленные дочерние предприятия в том, что они подталкивали его к преступлениям. Ни на одно из писем отца Николь не ответила. У нее и в мыслях не было поехать в Карлсруе, чтобы проведать его.

В конце концов, это он виноват в том, что ей пришлось приехать в Берлин без единого цента в кармане и с двумя фальшивыми кредитками. Когда-то она была одной из самых богатых наследниц Германии, а теперь ее воспринимают как жалкую авантюристку. И в этом виноват исключительно отец.

Пассажиры начали медленно продвигаться к выходу. Николь поднялась, надела джинсовую курточку с серебристой «В» на спине, обозначавшей марку «Бонье», и перекинула сумку через плечо. Потом она вежливо попрощалась со стюардессами, стоявшими у выхода и не подозревавшими, что в сумке светловолосой красавицы лежит неоплаченный блок сигарет для дьюти-фри, который они, смеясь и болтая, провезли мимо нее на тележке час назад.

В щели рукава, через который люди вошли в аэровокзал, задувал холодный ветер. Было начало сентября. Два часа тому назад Николь видела, как исчез из виду опаленный солнцем берег. В Барселоне было почти тридцать градусов тепла.

Но к чему солнце, пляж и вся эта благодать, если думаешь только о том, можно ли позволить себе чашку кофе. Этот полет ей оплатил репортер одной бульварной газетенки. За такси и отель тоже будет платить он. Николь сняла свою небольшую дорожную сумку с конвейера и прошла через таможню в зал. Было почти шесть часов вечера. Она достала мобильный телефон и набрала номер Пеерхагена, но никто не ответил ей. Тогда Николь позвонила в дом на Ваннзе. После нескольких продолжительных гудков трубку наконец взяли.