Поэтому, само собой, попытки закрытия окна из желания выслужиться перед начальством не увенчались и не могли увенчаться успехом. И это пример другого социального феномена: в поисках облегчения страданий люди (да и те же крысы, известный эффект лабиринта) неуклонно умнеют, иные же, кто эти страдания им обеспечивает, тупы, как идеологи всякого геноцида. Поскольку не имеют позитивной идеи!

Так что, сами видите, как ни крути, а от теории пассионарности никуда нам не деваться, даже в таком захудалом месте, как говенная инфекционка имени доктора Тараса Майбороды.

Итак, Платон Касторский, взяв на заметку непорядок в палате, откуда берут начало не раз упомянутые Ужасные События, пропищал:

– Кто Чибисов?

– Чибис, – поправил Анатолий, поднявшись с койки во весь свой тощий и сутулый двухметровый рост.

– Что Чибис? – не понял с бодуна главнюк.

– Фамилия моя Чибис. – Толик как бы в доказательство повернулся к Касторскому в профиль и пальцем указал на свой тонкий и загнутый, как клюв, нос.

– Странная фамилия. – Касторский нахмурился и оглядел свиту. – Это что за фамилия такая?

– Белорусская, – рапортовал Толян.

– А, ну это ничего. А я подумал…

– Нет. – Чибис был тверд. – Белорус я.

– Белоруссия, будем говорить, наши друзья.

– И партнеры, – тенором заметил с места Кукушкин.

– Вас не спрашивают. Вы кто?

– Кукушкин Эдуард Васильевич, солист филармонии. Русский.

– Птичник какой-то… – пожал плечами Касторский, и свита дружно захихикала. – Так вот, Чибисов… в смысле… ну да, белорус… А что такой длинный? Баскетболист?

– А их двое! – крикнул кто-то из угла.

Касторский медленно и грозно, как бык, развернулся на голос:

– Кто это сказал?

Молчание.

– Зря шутите, господа вонючки. Скоро будет не до шуток. Ты, Чибисов, с посевом своим знакомился? Сядь, не маячь.

– Ну да… – Толик осторожно опустился на продавленную койку. – Я в курсе… Там все нормально, вы б меня отпустили, Платон Егорыч…

– Нормального мало, Чибисов…

– Да Чибис он, командир! – не выдержал особо отличившийся в горных районах Ичкерии Петя Безухий, человек большого личного мужества и прямолинейности.

– Это кто? – осведомился Касторский у адъютантуры. Ему что-то зашептали в оба уха, крупных, как у нетопыря, и торчащих особенно бестактно в присутствии некомплектного Петра. Платон без интереса кивал и буркнул наконец: – А вот мы переведем этого героя в холерное крыло и поглядим на его геройство…

Больные догадывались, что никакого «холерного крыла» в Майбороде не существует, легенда о нем бытовала десятилетия, но никто еще не встречал человека, побывавшего в этом адском месте. Выспрашивали у сестричек, у молодых ординаторов, но персонал загадочно улыбался и молчал. Щуплая, как килька, санитарка Зухра Харошмухаммедовна, раз и навсегда обиженная на всех за то, что ее, по понятным причинам, не зовут по имени-отчеству, любила визгливо пророчить, небрежно мотая тряпкой по линолеуму: «Твоя поганая срать, моя убирать, будет тибе холера на кирыло, чтоб тибе висе кишки тама рузурувало!» – «А что, Зухра, – спрашивала поганая срать, – это правда, есть такое крыло?» – «А ты думал! – злорадно скалила золотые зубы старушонка. – Висю вашу холеру тама запрут на вот тако-ой замок и на кирюки за жопу сраную повесют!» В общем, с серьезными свидетелями беседовать не приходилось.

Однако угроза холерного крыла, отсека, барака, ну то есть какой-то специализированной резервации, еще намного худшей, чем инфекционка общего режима, витала в зловонном воздухе больницы, и холеры этой пресловутой даже самые стойкие люди, подобные ветерану Чечни, боялись, как чумы, извиняюсь за неуместный каламбур.

Добившись таким циничным образом тишины, Касторский продолжал:

– А на тебя, Чибис, кстати о холере, поступило уточнение посева… Ко всему птичнику тоже имеет отношение, никто не застрахован.

Толя, насколько возможно широко, раскрыл мелкие глазки и привстал, схватившись за никелированную спинку кровати.

– Видишь, и дегенерация организма ярко выражена. Пить хочешь? Ну и все. Значить, слушайте все. У больного Чибиса в кале найден вибрион биовара Эль-Тор, вызывающий, будем говорить, холеру Бенгал.

– Это еще что за херня? – испуганно спросил пожарник дядя Степа.

– Выражаться тут не надо при больных. А значить эта холера в целом то же самое, что и нормальная холера, от подозрения на которую в настоящий период времени вас никто не освобождал. И тебя, герой, – Касторский мстительно глянул на остаток мочки Петра, – в том числе.

И Платон Егорович, заложив руки за спину, стал прохаживаться по палате, тусклым голосом проводя страшный ликбез средь народа. Речь его невольно усыпляла, но сон этого коллективного разума рождал поистине чудовищ.

– Возбудитель холеры, – бубнил Касторский, – холерный вибрион, представлен двумя биоварами: биовар собственно холеры и Эль-Тор, что мы имеем в случае Чибисова… Чибиса. Оба биовара сходны по всяким свойствам и подвижны благодаря своему жгутику. Значить, ты, Чибис, с твоим, будем говорить, бессимптомным течением являешься в настоящий период времени источником инфекции. Хотя и не так активным, как больные с тяжелым течением, которые доходят до десяти литров испражнений в сутки.

– Эк! – крякнул, не удержался пожарник. – Ведро говна! Это ж удобрения сколько!

– В то же время, – Касторский бросил на дядю Степу, насколько мог, испепеляющий взгляд, – больные с бессимптомным и стертым течением холеры, при отсутствии своевременной диагностики, выделяют возбудитель в среду длительный период времени. Другой раз и пожизненно. Поэтому очень хорошо, что мы ухватили тебя, Чибис, за твою, будем говорить, задницу вовремя.

Чибис сидел, обхватив кудлатую голову руками, и раскачивался, как еврей на молитве.

– И чего теперь с ним? В холерное крыло?

– Все вопросы потом. Следует знать всем, что способ заражения холерой – фекально-оральный. В смысле через кал и через рот.

– Как это кал через рот? – в ужасе спросил Кукушкин. Свита за спиной Касторского тихо сползала по стенке.

– Солист? – Лектор приостановил свой метроном. – Вот разинешь рот во время арии, а туда и…

– Ты, Эдик, Сорокина почитай! – вякнул умник Сева Энгельс, по прозвищу Карлсон, сторож платной стоянки, на которую ловко пристроил и собственный автомобильчик KIA. Теперь уже проснулись и ржали все, за исключением Чибиса. А Касторский, как говорящий кот, уже вышагивал со своей песнью дальше.

– Пути передачи – водный и контактно-бытовой. Водный путь имеет, значить, решающее значение. При этом не только питье воды, но и мытье продуктов является, будем говорить, благоприятным для заразы. Особо опасна рыба, креветка, мидия, устрица и прочий гад, способный накапливать и сохранять холерные вибрионы. Есть вопросы?

А как не быть? У одного Толи Чибиса этих вопросов накопилось, как холерных вибрионов в креветке. Но и у него, и у всех остальных был, конечно, один, судьбоносный: как с этим, в сущности, милягой Толяном теперь поступят? Призрак холерного гетто, словно коммунизма, встал во весь свой, уж никак не меньше Чибисова, рост.

Пыльный городской июнь гнал по Большой Никитской (Герцена, чтоб не путать) комья тополиного семени. У Никитских Ворот фонтан вокруг ротонды, прозрачными струями призванный намекать на чистоту душ, выходящих из храма Вознесения и омытых там Божьей благодатью, покрылся словно бы лягушачьей икрой. Ужасная Натали возвышалась над своим Александром, как Анастасия Волочкова, и пух оседал на ее бронзовых плечах и буклях, точно фата, что было кстати, потому что по замыслу скульптора Дронова Пушкины выходили как раз из церкви, где, на беду, венчались. Александр Сергеевич тоскливо озирал едва ли не самый сложный в Москве перекресток, который вскачь пересекала другая молодая дама, сумевшая бы, уж будьте уверены, соблюсти честь и свою, и своего гениального мужа, и вообще не дать его в обиду, если б он у нее был.