Первые два дня все шло нормально, однако на третий случилось то, чего особенно боялся Лэрри: налетел шторм. Даже для больших и прекрасно оснащенных судов с опытной командой это всегда испытание — у крохотного же, потерявшего способность маневрировать, суденышка практически не оставалось шансов. Стоило, например, всего лишь оборваться веревке или измениться направлению ветра, который пока, слава Господу, дул в том же, юго-западном, направлении, что и течение, — и конец всей авантюре.

Лэрри приказал всем спуститься в трюм: находиться на палубе было нельзя, поскольку в любую минуту могло просто смыть волной — кроме того, пассажиры (естественно, при правильном распределении) вполне годились на роль балласта…

Почти двое суток просидели четверо людей и б'буши в тесном трюме, не имея возможности не только отсюда выйти, но даже сдвинуться с места из боязни нарушить баланс. Когда человеку где-то особенно плохо, нечто другое невольно кажется ему более предпочтительным — поэтому, вслушиваясь в шум, вой и грохот, Ральф теперь едва ли не с ностальгией вспоминал о «гостеприимной» ратуше. Хотя, если серьезно, надо было просто послушаться Лэрри: высадиться на берег в нескольких милях от злополучного городка и дальше идти пешком. Вероятно, примерно так же думали и остальные, и, понимая это, разведчик чутко следил за тем, чтобы постоянно накапливающееся напряжение в какой-то момент вдруг не выплеснулось наружу и не случилось непоправимого.

Кое о чем он позаботился уже заранее: Ян и Онк сидели в разных концах трюма; сам Ральф находился ближе всех к б'буши, готовый в любую минуту предотвратить возможный конфликт. Не неизбежный, а именно возможный, потому что разведчик, вопреки своему правилу, теперь постоянно контролировал мысли своих спутников. Заодно, как водится, узнал о себе массу всего такого, без чего прекрасно бы обошелся в жизни: Лэрри его смертельно боялся и мечтал оказаться как можно дальше; Ян смотрел немного свысока, но в принципе считал вполне приличным парнем; Риу… Здесь Ральфу стало даже немного не по себе: то восхищение и желание во всем подражать, появившиеся в первый же день их знакомства, усилились многократно. Пареньку очень не хватало Тэна, с которым они здорово подружились, — правда, когда пришлось выбирать между Тэном и Ральфом, юноша безоговорочно выбрал разведчика. Что касалось Онка, то… — Ральф с трудом разбирал мысли б'буши. Человек, спасший ему жизнь, ассоциировался у мохнатого гиганта с надеждой…

Так или иначе, но стоило кому-нибудь из этих четверых потерять самообладание, Ральф с помощью волевого импульса сразу бы лишил его способности двигаться. Главное было не потерять контроль над собой. К счастью, обошлось: и судно, и его пассажиры выдержали. Веревка, правда, в конце концов все-таки оборвалась, зато так и не переменился ветер. Поэтому, когда корабль выбросило на берег миль за пять от Руге, Лэрри очень странно посмотрел на Ральфа и перекрестился…

Углубившись в невольные воспоминания, разведчик запоздало спохватился, не повредил ли созданную им иллюзию, но вскоре понял, что напрасно беспокоится. Спокойным море казалось лишь с виду, ибо всегда таило в себе неожиданности, поэтому тот шторм, который Ральф не столько видел, сколько слышал, лишь дополнил общую картину. Чем больше создающий иллюзию знал и чувствовал то, что копировал, тем более настоящей — объемной — получалась и сама иллюзия.

И странное дело: стоило только это осознать, как сама собой разрешилась мучившая Ральфа загадка: почему совершенно обессиленный С'дино, который от слабости почти не мог говорить, тем не менее сотворил такую правдоподобную иллюзию, что разведчик уже собирался удирать из «готовой вот-вот обрушиться пещеры». Он, как и Ральф сейчас, получал удовольствие — удовольствие от слияния с предметом копирования, от познания его структуры, его… Чье-то прикосновение… Ральф открыл глаза и кивнул.

Продолжая удерживать прежнюю иллюзию, разведчик уже готовился создать следующую: угрюмый каменистый берег — от того места, где должна была причалить лодка, до мрачно темневшей крепости. И когда лодка действительно ткнулась носом в песок, одна «картинка» плавно перетекла в другую.

И эту, новую, Ральф удерживал все время, пока Алекс, Ян и Торн вытаскивали на берег лодку и прятали ее среди камней неподалеку от небольшого рыбачьего баркаса; пока, озираясь, шли к по-прежнему безмолвной крепости. Вдруг что-то случилось: в узких щелях-окнах вспыхнул свет, послышались приглушенные крики…

Определять, ночь сейчас или день, Карлос мог исключительно благодаря той очередности, с которой ему приносили еду. Первый раз, конечно, утром, часов в семь, потом — вскоре после полудня, и, наконец, в восемь-девять вечера. Узнать точнее не было никакой возможности, да, в общем-то, и не имело смысла, главное — Карлос примерно представлял, когда следовало ожидать «гостей», а когда визиты были маловероятны. Впрочем, Дэвид не заходил уже целых два дня.

«Значит, нечем хвастаться, и Михаэль, слава Тебе Господи, пока на свободе…» — думал Карлос, глядя на розоватый с белыми разводами камень — единственное нарядное пятно на фоне однообразно серой стены. Если бы только это можно было проверить…

Исключено: Карлос старался по возможности даже лишний раз не вспоминать о сыне, что не всегда, к сожалению, удавалось. Сегодня, например, Михаэль так и стоял перед глазами, а когда Карлос, наконец, заснул, сын ему приснился.

«Неужели Михаэль уже здесь?..»

И словно в подтверждение этой панической мысли в замок вставили ключ. Подчиняясь какому-то необъяснимому импульсу, Карлос вынул из-за подкладки нож и переложил его под матрас.

— Доброй ночи. Не помешаю?

Наивный вопрос. Хотя что-что, а вот наивным Дэвид не был никогда: губы Нечистого кривились в привычной усмешке.

— Не хочешь разговаривать?

— У меня не так много зубов, — несмотря на все усилия, Карлос заметно шепелявил.

К его удивлению, Нечистый перестал улыбаться.

— Прости. Я… я не хотел… Конечно, ты все равно не веришь… — Дэвид с трудом подбирал слова: с ним явно происходило что-то необычное.

Потрясенный Карлос ждал продолжения.

— Ты тогда сказал, я хожу по кругу… Наверно, ты прав, и я… я чего-то не понимаю… Я устал, Карлос… Устал от этих бесконечных повторов! Я хочу жить, а не… — На лице Нечистого изобразилось страдание. — Послушай, мне нужны эти воспоминания… Действительно нужны…

«Ах, вот оно что: опять за старое…»

— По-моему, ты их переоцениваешь: вряд ли эти две недели способны что-то изменить. Ты был таким же, как и всегда: не хуже и не лучше. Зато, если ты и правда хочешь… — Карлос остановился: продолжать не имело смысла — Нечистый уже, видимо, пожалел о своей откровенности, и по его лицу опять расползалась нехорошая усмешка.

— Если я и правда захочу, — подхватил Дэвид начатую фразу, — я доберусь до нужных мне воспоминаний и без твоего желания. А подумай, Карлос, почему это я вдруг пришел к тебе ночью? Почему не дождался утра? Все еще не догадываешься?

«Михаэль… Он хочет сказать, что у него Михаэль… Нет, врешь, блефуешь: будь у тебя Михаэль, ты бы не просил, ты бы приказывал…» — И тем не менее, сердце Карлоса забилось в несколько раз быстрее.

— Я не верю.

Взгляд Дэвида сделался безмятежным — теперь на его лице не было заметно ни малейшего волнения: одно лишь спокойствие и уверенность в себе.

— А вот и напрасно. Смотри! — Нечистый повернул раскрытую ладонь, и оттуда блеснул тоненький лучик света.

Карлос зажмурился.

— Ну что, достаточно? Или требуются еще какие-нибудь доказательства?

Что и говорить, доказательств действительно не требовалось: если до этого момента у Карлоса еще были какие-то сомнения, то сейчас отпали последние. Демонстрируемый Нечистым фонарик и впрямь когда-то принадлежал Михаэлю, но потом он отдал его Марте, которая по совершенно определенным причинам подарок не афишировала. И лишь на острове Грез, находясь в полубессознательном состоянии, начала машинально то включать, то выключать его — что и заметил Карлос.