Приземление из окна ратуши подняло тучу пыли.
— Там делать не… — Разведчик поднял было руку, собираясь отряхнуть одежду, однако рука так и застыла в воздухе.
Огромная тень накрыла собой площадь. Риу вскинул лук, Ян выхватил оба пистолета — больше Ральф ничего не видел: нечто тяжелое сбило его с ног и прижало к земле.
Глава 7
Западня
Впервые много-много лет назад очутившись в Тайге, Карлос испытал самый настоящий страх, ощущение полного бессилия преследовало его несколько дней. Но лес умел не только пугать — он умел еще и завораживать.
Огромные, в несколько обхватов деревья — то одиночные, то группами, похожие на гигантские колонны. Днем в просветы между кронами с трудом проникало солнце, а по вечерам в тихую, ясную погоду казалось, что оно садится прямо на зубчатые вершины… Зато стоило подняться ветру, как там, наверху, начиналось волнение, шум, который постепенно усиливался, превращаясь в грозный рев…
Подлесок, в котором можно запросто утонуть с головой; папоротники, какие-то ползучие растения…
Бесчисленные следы — и совсем свежие, и оставленные накануне…
Запахи, которыми прямо-таки насыщен малоподвижный лесной воздух…
Звуки… Особенно таинственными кажутся те, что прибавляются в темноте, когда, машинально напрягая слух, кроме привычных, дневных, начинаешь слышать то ли чей-то вздох, то ли сдержанный шепот, шорохи бесчисленных растений…
В Тайге постоянно что-то происходит. Однажды навстречу Карлосу вдруг выскочил тигр. Как он умудрился не учуять человека, оставалось только догадываться: чересчур увлекся преследованием добычи? Или запах отнесло в другую сторону? Огромный полосатый хищник был просто обескуражен: от неожиданности он бросился в сторону, на бегу задел сухостойное дерево, которое с грохотом и многократно повторенным эхом упало на землю…
В другой раз от неожиданного шума Карлос даже вздрогнул. Сначала мимо промчался молодой бафер. Со страху вверх по стволу взлетела белка; какой-то мелкий зверек стремглав кинулся в норку. Не на шутку встревожились птицы. И хотя виновник этого переполоха уже давно скрылся, успокаивалось встревоженное население леса еще довольно долго…
Однако ко всему привыкаешь — и по мере того, как бывший разведчик «Sunrise» чувствовал себя в Тайге все увереннее, отношение к нему стало заметно меняться. Из наблюдателя Карлос мало-помалу превращался в жителя леса, начиная воспринимать происходящее вокруг более приземленно, исходя из степени полезности. Следы, звуки, краски и еще многие-многие неприметные для неискушенного глаза детали стали превращаться для него в некие сигналы, предупреждения. Лишь иногда невольно засматривался он теперь на необычно красивый закат или разукрашенную осенними заморозками листву — от фиолетового, буро-коричневого, пурпурного, багряного до оранжевого и ярко-золотистого… Сегодня же Карлос был не способен видеть вообще ничего…
Он и сам не верил, что смог дотянуть до привала.
Особенно ужасными показались последние полчаса, когда от слабости подкашивались ноги, а сердце то стучало, как сумасшедшее, то вдруг почти останавливалось. Все же Карлос, несмотря ни на что, приказывал себе идти, и тело, привыкшее подчиняться разуму, не посмело ослушаться и на этот раз. Впрочем, и на разум особенно надеяться не стоило, потому что в какой-то момент перед глазами все поплыло, и бывший разведчик едва не потерял сознание. Карлос сидел, привалившись спиной к дереву, и чуть ли не со страхом вслушивался в изменения, происходившие в его организме.
А изменения, что и говорить, были нешуточными: такое впечатление, будто бы останавливался, остывал еще совсем недавно работавший в полную силу механизм. Вернее, не останавливался, а замедлял свой ход или, скорее, переходил в другой режим. Когда переживаешь новые ощущения, невольно стараешься припомнить, не было ли уже что-нибудь подобное раньше: именно этим сейчас инстинктивно и занимался Карлос: а что ему оставалось — ведь анализировать и подводить итоги станет возможным, лишь когда процесс завершится полностью. «Если тогда будет кому анализировать», — еще пытался шутить Карлос. Итак, он искал в своем опыте нечто похожее, но поскольку стареть ему, несмотря на свои двести семьдесят четыре, еще не приходилось, оставалось лишь вспоминать рассказы других. О том, например, как слабеют руки и ноги, как любое движение, если не хочешь нежелательных последствий, приходится делать более плавно, и еще много-много такого, что вряд ли может служить утешением, но тем не менее является абсолютно естественным для любого дожившего до определенного возраста человека. Даже хайлендер, молодость которого длилась неизмеримо дольше, по сравнению с обыкновенными людьми, когда-нибудь старел — правда, не сразу и не вдруг, а Карлос… С Карлосом все произошло иначе.
За несколько минут пребывания в неизвестном мире он заплатил сотнями еще не прожитых лет, но, похоже, не хватило и этого, и тогда начался ускоренный процесс старения. Пока лишь внешнего: прямо на глазах у потрясенного Михаэля первыми поседели волосы, и вот теперь — почему-то с более чем двухнедельным опозданием — процесс старения возобновился, и не просто возобновился, а словно бы пошел вглубь, поражая весь организм, и предположить, чем это закончится, было абсолютно невозможно.
Голоса сидевших у костра десантников казались странно далекими и словно нереальными: Карлос и слышал их, и как будто даже воспринимал, но связь между предыдущей и последующей фразами тут же терялась, отчего разговор представлялся совершенной бессмыслицей. Потом различались лишь отдельные слова — знакомые и в то же время чужие; они вибрировали, растягивались, скручивались в разноцветные спирали…
Уже теряя сознание, Карлос инстинктивно сжал в руке висевший на груди флакончик с розовым маслом. Отвинтить крышку не было сил, но привычное движение как бы вызвало цепную реакцию, и память — без всякого раздражителя извне — выдала информацию о сотни раз зафиксированном аромате…
Солнце уже давно зашло, но по-прежнему нечем дышать, и робкий ветерок почти не чувствуется в нагревшемся за день воздухе. Кажется, что вокруг никакого движения, но это не так: жар от земли постепенно поднимается вверх, перетекая в черное, сверкающее мириадами огоньков, небо, и создается впечатление, что звезды то вспыхивают, то гаснут — так же, как и светлячки, в сплошной черноте сада…
Сколько ему было тогда? Лет семь? Не больше… Именно тогда испытал он то странное переживание: будто бы отец (которого Карлос на самом деле не знал и не видел никогда) подхватил его на руки и посадил себе на плечи… Во второй раз Карлос ощутил незримое присутствие «отца» спустя десять лет — накануне того дня, как угодил в плен к Дэвиду. И опять была ночь, и мерцали в черном бархате южного неба звезды; и вместе с запахом цветущих розовых кустов вливался необъяснимый искрящийся восторг…
— Вам плохо?
От неожиданности Карлос вздрогнул. Обычно насмешливые глаза Марты сейчас смотрели серьезно — небольшие, светло-серые, они здорово напоминали другие… И не только глаза, а и острый, выдающийся вперед подбородок, и почти неуловимый, но все же акцент — точно такой, как у Михаэля… у Анны…
— Со мной все в порядке.
— Правда?
— Принеси мне зеркало.
— Зеркало? — вероятно, Марта подумала, что ослышалась. — Ну да, конечно… я сейчас. Сейчас принесу. — Она несколько раз недоверчиво оглянулась.
Пока Марта добиралась до своей сумки, Уве успел рассказать анекдот — сидевшие у костра десантники дружно заржали, а рассказчик тут же схлопотал по затылку от проходившей мимо «боевой подруги». Рука у Марты была не из легких: здоровяк Уве даже поморщился.
— Жеребцы! — Марта протянула было Карлосу зеркало, но вдруг словно передумала: — Или вы тоже надо мной смеетесь?
— И не думаю. Посмотри на меня внимательно…
«Поймешь вас, как же — что вы, что ваш сын все время смеетесь…» — в ее глазах по-прежнему читалось недоверие.
— Посмотри на меня внимательно и скажи: сколько лет ты мне бы дала?
