В день открытия гастролей ей предстояло играть Пегги в «Деревенской девушке» и Нелл в «Затруднительном положении», но у нее явно не было сил для двух пьес.

— Я не могу играть в обеих, — сказала Дороти

Уилкинсону. — Я совсем больна. Им придется довольствоваться Пегги.

— Публике это не понравится. Ведь им обещали Нелл, и вы знаете, что это не лондонская публика. «Деревенскую девушку» здесь никогда хорошо не принимали, они считают ее слишком фривольной.

Дороти рассмеялась.

— Вы забыли, какие они, — сказал Уилкинсон. — А вот Нелл им понравится.

Однако ей удалось настоять на своем, и в итоге зал был полупустым, а публика — равнодушной. Она была совершенно уверена, что провинциальные актрисы шепотом говорили друг другу: «Интересно, что она о себе думает? Ей просто повезло, что она там, где она есть. Сначала она обвела вокруг пальца Ричарда Дэйли, потом Ричарда Форда, отец которого практически хозяин Друри-Лейн, а теперь и до герцога Кларенса добралась. Знаем мы, какие у нее таланты».

Ничего нет хуже, чем играть перед притихшим залом, Дороти предпочла бы, чтобы зрители были открыто недоброжелательны. После «Деревенской девушки» были довольно жидкие аплодисменты, и она в ярости убежала за кулисы. Там ее уже ждал Уилкинсон.

— Если вы споете для них, — сказал он, — все может обернуться по-другому.

— Почему я должна петь? Я устала. Да и не заслуживают они этого.

Уилкинсон взял ее руку и сказал:

— Вы помните, как вы все приехали ко мне в Лидс, вы и ваша семья, и я дал вам шанс, о котором вы просили?

— Я никогда этого не забуду.

— Тогда сделайте это для меня, идите на сцену и спойте.

Конечно, она не смогла ему отказать, вернулась на сцену и спела несколько своих песенок. Реакция, как и предполагал Уилкинсон, была мгновенной. Может быть, они остались равнодушны к ее Пегги, но песни им нравились. Уилкинсон стоял в кулисе и, улыбаясь, слушал громоподобные аплодисменты и крики «бис». Ситуация была спасена.

Однако Йорк был равнодушен к ее игре, она была этим уязвлена и обрадовалась, когда неделя подошла к концу. После нее в Йорке предполагал выступать Джон Кембл, и в это же самое время Дороти предстояло занять его место в труппе брата Джона, Стефана, которая направлялась в Ньюкасл.

Дороти уехала туда в подавленном настроении, но в Ньюкасле ее ожидали еще большие испытания: труппы Стефана Кембла там не оказалось.

Ричард немедленно начал наводить справки и получил от Стефана Кембла холодную отписку, в которой тот сообщал, что брат не советовал ему принимать вместо себя Дороти, он послушался совета и составил другой план для труппы, которую никак не может привезти в Ньюкасл сейчас.

Дороти пришла в ярость от подобного оскорбления. Чего они добивались? Показать, что, несмотря на весь ее лондонский успех, для них миссис Джордан пустое место?

— Немедленно возвращаемся в Лондон, — сказала она Ричарду. — Ничего другого не остается. Никогда за всю мою жизнь меня еще так не унижали. Я уверена, что так и было задумано. Джон Кембл наверняка знал, что должно было произойти, когда просил меня его заменить.

— Они ревнуют, — сказал Ричард. — Это очевидно.

Она вернулась в Лондон, ни на шаг не продвинувшись в решении своих проблем.

Приехав домой, она поняла, что должна предоставить Ричарду последний шанс.

— Ричард, — сказала она, — ответь мне честно, ты собираешься на мне жениться?

— Ты совершенно измучена этими гастролями, — ответил он.

Она рассмеялась.

— Ты сказал мне все, что я хотела услышать.

— Я не понимаю тебя.

— Скоро поймешь, — ответила она. — Я иду спать. Я слишком устала, чтобы спорить с тобой.

Лежа в постели, она сказала себе: «Я должна дать герцогу Кларенсу понять, что, если он обеспечит детей, я стану его любовницей».

Уильям не терял времени, претворяя в жизнь свои намерения. Дороти переехала к нему, и у них появилась возможность строить планы на будущее.

Он писал принцу Уэльскому: «Позволь мне сердечно поблагодарить тебя за твою дружбу и доброту, проявленные по этому случаю, и поверь, что я всегда буду тебе благодарен за твой совет. Можешь поздравить меня с успехом. Они никогда не поженятся. У меня есть все необходимые доказательства этого. Я так хорошо осведомлен обо всем, что происходит на Сомерсет-стрит, словно жил там в течение десяти лет. В письме невозможно привести все подробности, придется подождать встречи. По дороге в Виндзор приезжай сюда в воскресенье... Уверен, что слишком хорошо знаю, мой дорогой брат, твою дружбу ко мне, чтобы хоть на мгновение усомниться в твоем добром отношении к женщине, которая полностью владеет моими мыслями и сердцем...»

Он был так счастлив! Он привез ее в Питерсгем-лодж. Никто другой не станет никогда так заботиться о ней, обещал он. Обо всем — да, именно это он имеет в виду, он будет заботиться обо всем.

Он был прекрасным любовником. Ни с кем ей не было так хорошо. Он мог быть и страстным, и нежным, и всегда старался вести себя, как муж, словно им предстоят бесконечные отношения на долгие годы. Он не стремится к развлечениям, говорил он Дороти. А чего хотела бы она? Его идеалом счастья была семейная жизнь в красивом, уютном доме.

Дороти уверяла его, что их взгляды совпадают. Прошло всего несколько дней, как она стала его любовницей, а она уже любила его, было невозможно его не полюбить, говорила она Эстер. Он был очарователен и скромен, но в нем ощущалось чувство собственного достоинства, которым он был обязан своему происхождению, и этим сильно отличался от всех людей, с которыми Дороти приходилось встречаться раньше.

Она продолжала выступать, он всегда бывал в театре, и после спектакля они уезжали домой вместе в его карете. Но, говорил он, им следует уладить все формальности, касающиеся детей, чтобы она могла чувствовать себя совершенно спокойно.

Он познакомился с детьми. Фанни, будучи в хорошем настроении, старалась ему понравиться. Малышки Доди и Люси, конечно же, были прелестны, и, устроившись на полу, он играл с ними: маленькие модели кораблей дети пускали в лохань, наполненную водой, при этом он громко отдавал разные команды, а дети визжали от восторга.

Позднее в маленьком ричмондском домике Дороти и Эстер говорили о будущем.

— Ну, что ты скажешь? — спросила Дороти.

— Он очень мил, — ответила Эстер. — Мне и в голову не приходило, что нас принимает собственный сын короля.

— Он заставил тебя забыть об этом, да?

— Господи, Дороти, какие события с тобой происходят! Все только об этом и говорят.

— Пусть. Им ведь нужно о чем-то разговаривать.

— А что насчет детей? Ты не хочешь их взять к себе?

— Нет, я хотела бы, чтобы они были со мной.

— Но ведь ты не можешь начинать свою жизнь с герцогом с того, что навяжешь ему свою семью?

— Почему не могу?

— Ему это не понравится. И потом, Долл, ты уверена, что это надолго? Будет ужасно, если ты оставишь Ричарда ради приключения, которое продлится несколько месяцев!

— Эстер, неужели ты думаешь, что так может быть?

— Нет, если ты будешь вести себя разумно. Он так не считает. И ты не должна. Ему понадобится все твое внимание, а у тебя уже есть театр. Ты что, хочешь еще и детей взвалить на себя? Нет. У меня есть предложение: я останусь с детьми здесь. Ты поедешь с ним в Питерсгем-лодж или куда-нибудь в другое место, куда он захочет тебя повезти, а мы останемся здесь. Осмотрись спокойно. Это лучше всего. А потом, если у тебя будут дети... его дети, они, конечно, будут с вами. Но нельзя требовать от него, чтобы он еще заботился о твоих дочках. Это слишком большой груз. Поверь мне, Дороти.

— Ричард может забрать их.

— Ричард? Никогда, он будет только рад избавиться от забот и ответственности.

— О, да, — быстро отозвалась Дороти, — Ричард всегда рад избавиться от забот и ответственности.

— Подумай об этом. Оставь детей со мной.