— Я знаю, ты и раньше с ними много возилась, но все-таки иногда у тебя была работа в театре.

— Я никогда не была настоящей актрисой. Я могу бросить театр и ухаживать за детьми. Ты будешь мне платить. Я надеюсь, что тебе будет с ним хорошо...

— Я поговорю об этом с... ним. Я уверена, он сделает так, как я захочу.

— Да, он совсем не то, что Ричард, — сказала Эстер, улыбаясь.

Губы Дороти слегка дрогнули, потом она тоже улыбнулась.

— Совсем не то, — сказала она. — Мне кажется, что я уже здорово влюблена в него.

Уильям согласился с тем, что это прекрасная идея, — оставить детей с Эстер в Ричмонде.

— И я уверена, что вы не станете возражать против моих поездок к ним.

— Мы будем их навещать вместе.

— Вы так добры ко мне, — сказала она совершенно искренне.

Ганноверские глаза наполнились ганноверскими слезами, всегда готовыми пролиться. Она и раньше слышала, что все принцы очень сентиментальны. Пока они были влюблены в женщину, они любили ее всем сердцем, когда же любовь кончалась — боялись в этом признаться. Их очарование оставалось нераскрытой тайной, и их любили за это так же сильно, как и за истинно королевское отношение к женщинам.

Он предложил ей содержание — тысячу фунтов в год.

— Это слишком много! — твердо сказала она.

— Мой Бог! — воскликнул он. — Мне следовало бы предложить вам больше!

Шестьсот фунтов она будет отдавать на расходы Эстер и каждую свободную копейку постарается сберечь на будущее.

— Будет так, как вы захотите. Я попрошу моего адвоката Уильяма Адамса заняться этим. Все будет оформлено, как следует, и вам не о чем будет волноваться.

— Я надеюсь, — сказала Дороти, — что смогу быть достойной вас.

Он был так счастлив, и все его счастье заключалось в ней, говорил он Дороти.

Для него это было счастьем, а для нее? Никогда прежде она не чувствовала себя так уверенно. С ней никогда не обращались так великодушно и благородно, ее никогда так не любили. Любовь принца была щедрой, восторженной и доставляла ей радость. Впервые в жизни она могла не думать о деньгах, она чувствовала себя свободной, беззаботной, и на душе было легко, как никогда раньше. Как бы там ни было, пусть это все скоро кончится, но она узнала романтическую любовь, именно так называл герцог чувство, которое к ней испытывал.

— Я счастлива, — говорила она Эстер, — в самом деле, счастлива... впервые в жизни.

Восторгу прессы не было границ. Королевские сыновья постоянно давали ей поводы для этого. Не успевал затихнуть один скандал, как уже назревал следующий. Связь принца Уэльского с миссис Фицгерберт в течение длительного времени оставалась самой волнующей темой, ибо важный вопрос — женится он на ней или нет — так и не получил окончательного ответа. Но это вовсе не означало, что у прессы не оставалось сил для пристального внимания к герцогу Кларенсу и его актрисе.

«Комическая звезда Олд-Друри оставила своего бывшего сожителя ради прелестей Ройал-лодж, куда маленького Пикля приглашали очень долго», — гласила одна заметка, в другой можно было прочесть следующее: «Популярная комическая актриса, если верить слухам, приняла решение вверить себя заботам известного моряка, бросившего якорь перед ней в Ричмонде прошлым летом».

Пусть пишут. Какое это имеет значение? Они всегда либо аплодируют ей, либо поносят. Актриса вынуждена с этим смириться. Как только она покидает поле брани — сцену, она становится мишенью для выстрелов. Она давно это поняла.

Принц Уэльский принял приглашение брата и заехал в Питерсгем-лодж по дороге в Виндзор. Дороти очень волновалась: играть перед этим королевским отпрыском на сцене — это одно дело, совсем другое — принимать его в качестве гостя в доме, где она сама недавно стала хозяйкой. Однако очень быстро она успокоилась.

— Георг, позволь мне представить тебе мою дорогую Дору.

Он поклонился — знаменитый поклон, про который говорили, что он самый изысканный в мире, взгляд полон восхищения.

— Вы еще прекраснее, чем можно было представить со слов Уильяма, — сказал он.

— Ваше Высочество...

— Пожалуйста, не надо. Теперь мы брат и сестра. Уильям хотел бы этого. Не так ли, брат?

Уильям, преисполненный любви и доброты, сказал, что чувствует себя счастливейшим человеком, видя, что два самых дорогих ему существа понравились друг другу.

— Нет, — сказал он, — я не думаю, что может быть по-другому.

Два таких прекрасных, очаровательных человека!

— Вы знаете, Дора, это именно Георг научил меня, как следует себя вести. Без него я никогда бы не смог завоевать вас.

— Тогда нам обоим следует благодарить Его Высочество.

— Вы льстите мне... оба, — весело сказал принц Уэльский. — Но я вас прощаю, потому что мне очень приятно видеть двух таких счастливых людей, влюбленных друг в друга. Так же, как и мы с моей дорогой Марией, с которой вы скоро познакомитесь.

Глаза принца наполнились сентиментальными слезами.

Дороти была очень удивлена, так как до нее доходили слухи о его связи с миссис Круш, которая была артисткой и одно время играла в Друри-Лейн. Она хвасталась, что принц Уэльский подарил ей дом на Беркли-сквер и драгоценностей на пять тысяч фунтов. Ходили также и разговоры о том, что миссис Фицгерберт вне себя от всего этого и пригрозила принцу оставить его, если он не одумается, и интрига прекратилась. Даже теперь сплетничали о его связи с леди Джерси, которая, поговаривали, завлекла его очень необычным способом. Она то приближала принца, то отталкивала, используя оба своих оружия — чувственность и злобность. Между нею и Марией Фицгерберт не было решительно ничего общего, напротив, они отличались друг от друга так, как только могут отличаться две женщины.

Помня обо всем этом и видя, как относится Уильям к своему старшему брату, Дороти испытывала неловкость и страх, как бы он не решил брать с Георга пример.

Однако сейчас принц Уэльский решил быть неотразимым, он чувствовал себя вполне непринужденно и беседовал с Дороти о театре, пьесах и драматургах, демонстрируя немалые познания в этой области. Он говорил о том, как ему нравится ее голос, и попросил спеть для него, и она доставила удовольствие им обоим исполнением песни, которую часто пела после «Испорченного ребенка», песни, в которой были слова о девушке, мечтающей только о любви моряка.

Принц пел вместе с ней. У него был хороший, сильный и очень приятный голос, которым он очень гордился, и сказал, что в ответ на ее пение исполнит свою любимую сентиментальную балладу «Прелестная девушка с Ричмондского холма» — посвящение отсутствующей Марии.

Потом они пели вместе, и Дороти совершенно забыла о высоком титуле своего гостя, ибо он действительно вел себя, как любящий брат.

Собравшись уезжать, принц Уэльский выразил сожаление, что вынужден их покинуть.

— Я должен ехать в Виндзор, — объяснил он Дороти. — На свете нет ничего более скучного.

Он разговаривал с ней так, словно она действительно была членом семьи. Когда он ушел, Уильям сжал ее руки и воскликнул:

— Он понравился вам?!

— Он очень мил... даже милее, чем я предполагала.

— Он — лучший брат в мире. И он уже очень к вам привязан. Я сказал ему, что он должен вас любить, иначе я его никогда не прощу.

— Как приятно видеть такую нежную любовь между братьями! — сказала она и подумала: «Он нежный по своей природе, мне повезло, я очень счастливая женщина».

Однако карикатуристы и авторы фельетонов не намерены были оставить Дороти в покое ипозволить ей наслаждаться своим счастьем. Не проходило и дня, чтобы какая-нибудь газета не вспомнила про нее. Актеры за спиной называли ее не иначе, как «герцогиня». Она заслужила злую критику по поводу того, что оставила детей. Одна из утренних газет утверждала: «Чтобы стать любовницей королевского сына, Маленький Пикль забросил своих детей».

Эти слова взволновали Дороти гораздо больше всего, что было уже сказано и написано о ее жизни с герцогом.

Когда она приехала повидать детей, то показала газету Эстер. Эстер уже успела это прочитать раньше.