Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Потому что так гораздо интереснее.

Он нахмурил брови, пытаясь понять, почему мне такая поездка кажется более интересной. Милый Луи. Он не мог понять, почему это приключение нравилось мне, как и мне было трудно себе представить, почему ему нравится ходить обмазанным штукатуркой или разбирать на части замок охотничьего ружья.

Я взглянула на него с мольбой:

— Я хочу поехать и знаю, что ты хочешь, чтобы мне было весело.

Он согласился. Между нами существовало чуткое и безмолвное понимание. Он чувствовал себя виноватым за свою несостоятельность в спальне, несмотря на будоражащие его желания, и дал свое согласие потому, что был готов угождать мне во всем, в чем только мог. Он считал предложенный ему план сумасбродным, но, поскольку я собиралась поступать безрассудно, то будет благоразумнее, если он будет сопровождать меня.

Итак, дорогой и добрый Луи согласился присоединиться к нам. Поздно вечером, нарядившись в домино и надев маски, мы тронулись в Париж.

Это был один из самых волнующих вечером, которые мне довелось провести. Возбуждение, царившее в Париже, полностью захватило меня. Я поняла, что напрасно потеряла целых три года, впервые увидев той ночью большой восхитительный город, который находился от нас всего в часе с небольшим езды. Артуа — я сидела между ним и мужем — показывал мне Дом Инвалидов, Бастилию, ратушу, Тюильри и готические башни собора Нотр-Дам. Я видела людей на улицах, поскольку Париж, по-видимому, никогда не спит. Видела мосты и реку, отражающую огни, но наибольшее впечатление на меня, как и следовало ожидать, произвел оперный театр.

Мне никогда не забыть охватившего меня волнения — толпы людей, музыка, танцы. Как я была счастлива! В кружении танцев я забывала все, а партнеры полностью отдавались своей страсти. Несколько человек пытались пригласить меня, но муж не разрешил, и я поразилась его спокойному достоинству, которое проявлялось в нем даже под маской. Поэтому я танцевала с ним и Артуа и некоторыми другими кавалерами из нашей небольшой группы искателей приключений, которые по приказу Людовика меня окружали плотным кольцом.

Оперный театр — он так ясно стоит сейчас в моей памяти: огромные канделябры, свет от тысяч свечей, запах помады для волос и легкая дымка от пудры с париков в воздухе. Для меня все это звучит романтично из-за одного человека, которого мне предстояло встретить там в не столь отдаленном будущем. Я всегда чувствовала, что оперный театр Парижа занимает особое место в самых милых моему сердцу воспоминаниях.

В ту ночь, благодаря огромному счастью, которого мы не заслужили, с нами ничего неприятного не случилось. На рассвете мы вернулись в Версаль. На следующее утро мы все присутствовали на мессе с ясными глазами и невинным выражением лица, говорившими о том, что мы не способны пойти на такое безрассудное приключение. Артуа и я поздравляли себя с тем, что мы натянули нос мадам Этикет.

Наступил день официального появления в Париже. Вспоминая ночной город со всеми его фантастическими контрастами, величественными зданиями и своеобразной атмосферой веселья, я всей душой стремилась туда.

Париж! Город, вначале полюбивший меня, потом уставший от меня и наконец с ненавистью отвергнувший меня. Он представлялся огромным кораблем, кормой которого был собор Нотр-Дам, а носом — Старый мост.

В тот день стояла чудесная погода. На голубом небе сияло солнце. Вдоль всей дороги от Версаля до Парижа стояли люди, ждавшие нашего проезда. При моем появлении они встречали нас радостными криками. Мой муж, сидевший рядом, откинулся назад, поэтому каждый мог меня хорошо видеть.

— Они приветствуют нас, — сказала я дофину. — Мы им нравимся.

— Нет, — возразил он. — Они приветствуют тебя.

Меня охватила радость, поскольку мне ничто так не нравилось, как восхищение мною. Я ответила на него — сидела выпрямившись, с улыбкой на лице, слегка наклонив голову, а они кричали, что я прелестна, как на картине.

— Да здравствует наша дофина! — кричали они.

Граф Прованский и Мария Жозефина выглядели унылыми и не могли скрыть своей зависти, а я ослепительно улыбалась, вызывая все новые возгласы радости.

По мере приближения к городу я едва могла усидеть на месте — так велико было мое возбуждение. Масса лиц смотрела на меня, в мою карету летели цветы, повсюду развевались флаги и раздавались дружественные приветствия.

У городских ворот маршал де Бриссак, губернатор Парижа, ждал меня с серебряным блюдом, на котором лежали ключи от города. Под одобрительный гул толпы он вручил их мне. Затем от Дома Инвалидов ударили пушки, за которыми последовали выстрелы от ратуши и Бастилии.

О, это было восхитительное зрелище! Все эти люди собрались, чтобы приветствовать меня в своем городе.

До меня доносились отдельные замечания:

— О, разве она не прелестна! Какая милая крошка! И грациозная, и прекрасная!

Милые люди! Как я любила их! От переполнявших меня чувств я посылала им воздушные поцелуи. В ответ раздавались восторженные крики.

Все маркитантки, одетые в самые лучшие платья из черного шелка, вышли на улицу, чтобы приветствовать меня. Они кричали, что рады видеть меня в своем городе. Меня поразил собственнический настрой всех этих людей. Этот город принадлежал им, а не королю. Если у короля нет любви к Парижу — ладно, Париж может обойтись без него. Париж принадлежал торговцам, маркитанткам, лавочникам, подмастерьям.

Таково было общее впечатление, полученное мною в тот день. Это был их город, и они приветствовали меня в нем, поскольку я была молодая и симпатичная и показала им, что хочу, чтобы они меня любили. Я влюбилась в Париж и поэтому Париж полюбил меня.

Какой это был кортеж! Нас сопровождали личные телохранители короля, а за нашим экипажем следовали еще три кареты с сопровождающими.

После вручения мне ключей мы въехали в город и направились к собору Нотр-Дам, где присутствовали на мессе. Затем проследовали в направлении академии Людовика Великого, где в аббатстве Святой Женевьевы нас ждал аббат со своей паствой.

Выслушав его приветствия, поехали дальше; под триумфальными арками мы проезжали через весь Париж, чтобы все собравшиеся могли хотя бы мельком увидеть меня.

Это было одним из самых захватывающих событий в моей жизни. Я была, по-настоящему счастлива. У меня было восхитительное ощущение, что все идет так, как мне мечталось. Наконец мы подъехали к Тюильри, где нам предстояло отобедать. Здесь в парке собралась такая большая толпа народа, какую мне никогда не приходилось видеть. Не успели мы войти в здание дворца, как люди стали громко вызывать нас.

Монсеньер де Бриссак сказал:

— Они не успокоятся, пока вы не покажетесь им.

— Тогда, — ответила я, — мы удовлетворим их желание, поскольку я не могу разочаровывать народ Парижа.

Мы вышли на балкон, и когда толпа в парке увидела меня, раздались громкие приветствия, люди желали мне долгих лет жизни, а я улыбалась и кланялась им и была очень счастлива.

— Она достойна восхищения! — кричали люди. — Она прекрасна! Господи, благослови нашу прекрасную маленькую дофину!

Я была так счастлива! Страдая от многочисленных критических замечаний со стороны матушки и Мерси, я соскучилась по похвалам, и вот они обрушились на меня в таких огромных дозах!

— О, милые, милые люди! — плакала я. — Как я люблю их.

— Боже мой, какие толпы! Сколько их там!

Монсеньер де Бриссак, стоявший возле меня, улыбнулся, а затем с поклоном сказал:

— Мадам, надеюсь монсеньер дофин не обидится, но там, внизу, находятся двести тысяч человек, которые влюблены в вас.

— Это восхитительно, — заверила я его, — со мной такого еще никогда не бывало.

Париж принял меня всем сердцем, а я отдала свое Парижу.

Я вернулась в Версаль как во сне. В моих ушах все еще звучали приветствия и похвалы.

Король пришел узнать, каким было мое путешествие, и мне было страшно рассказывать ему об оказанной мне чести из-за опасения доставить ему огорчение, поскольку понимала, как он может воспринять известие о моей восторженной встрече. Люди, кричавшие приветствия в мой адрес и в адрес моего мужа, не стали бы таким же образом приветствовать короля. Они ненавидели его и ждали его смерти. Людовик, бывший когда-то «Всеми любимым», превратился в Людовика «Всем ненавистного». Как это ни было печально для него, однако это, по-видимому, его не расстраивало. Он взял мои руки и поцеловал их.

28
{"b":"171563","o":1}