Через некоторое время, несколько раз споткнувшись, он все же открыл глаза, продолжая шагать в том же направлении. Скоро клетки растаяли во тьме у него за спиной, но впереди не было ничего, кроме тьмы — тьмы подземного мира.

Мясник оказался прав. Вскоре Викториан увидел впереди какую-то постройку. Он не узнал ее. Лишь обойдя вокруг гладкой каменной стены и оказавшись перед воротами с двумя безмолвными и неподвижными стражами, он понял, что просто вышел к замку с другой стороны.

Снова ступил он на резные камни мостовой, снова увидел «кабинки исповеди», выстроившиеся вокруг Колодца. Он был здесь совсем недавно, но казалось, с того времени прошла целая вечность. Викториан уже успел соскучиться по этому месту, и теперь, попав сюда, чувствовал себя как странник, вернувшийся на родину.

Фартук из человеческой кожи Викториан получил у Библиотекаря.

Библиотекарь!

Викториан так и не смог распознать, какого пола это ужасное существо с сифилитически провалившимся носом, прыщами, гнойниками и лишаями по всему телу, головой, увенчанной пухом белых стариковских волос, сквозь которые проглядывала пятнистая, желтая, как пергамент, кожа. А его зубы! Они были тонкими, как иглы, и сверкали молочной белизной кости — зубы хищника, привыкшего питаться сырым мясом. Вначале Викториан подумал, что Библиотекарь страшно стар, но потом Мясник (единственный разговорчивый Посвященный, которого встретил Викториан) сказал, что дело не в возрасте — хотя Библиотекарь и правда был стар. Дело в заклятиях. Когда имеешь дело с заклятиями, твои годы тают как свечка, даже если впереди у тебя целая вечность.

Два дня Викториан провел в библиотеке, перелистывая огромные тома, где бумагой тоже служила человеческая кожа. Множество томов, испещренных колдовскими знаками. Библиотекарь записывал происходящее в подземном мире, а также заносил сюда новые заклинания, что подсказывали Посвященным живущие в Колодце. По крупицам собирал он знания Древних. Писал он кисточкой из человеческих волос. Вместо чернил использовал человеческую кровь. Он писал при свете свечи, вытопленной из человеческого жира.

Ужасные книги! Книги боли. Книги смерти. Когда Викториан впервые коснулся пожелтевших страниц, ему показалось, что на мгновение на него обрушилась боль всех этих людей, присягнувших на верность Искусству, но совершивших против него преступления. На мгновение он понял, насколько ужасно то, что здесь происходит. Он попал в место, где человеческая жизнь не имела значения, где человеческая плоть была самым дешевым сырьем.

Детально изучать книги, даже хотя бы прочитать одну из них, у Викториана не было времени. Он взял первую попавшуюся, открыл наугад. Пробежал глазами по строчкам колдовских знаков. Что нового он узнал? Трудно сказать. Слишком кратким было его Паломничество. Обрывки историй, фрагменты заклинаний… Но за эти дни он узнал самое главное: живя изгоями на границе своего мира и мира людей, ютясь в глубинах Колодца, который был колодцем лишь по названию, а на самом деле представлял собой некую бездну, физическую природу которой невозможно, да и не нужно объяснять, Древние правили его миром по собственному усмотрению, определяя ход человеческой истории. Надо было лишь осознать факт существования бездны, обитатели которой, как гурманы, питались человеческими эмоциями. Страх и боль, сытость и голод, чувство полового удовлетворения — вот чем питались Древние. Слабые эмоции радости и возвышенной любви были им чужды.

И еще Викториан понял, что все Посвященные — торгаши, за знание нечеловеческого платящие жизнями своих соплеменников. Там, наверху, они вели нормальную жизнь — были бухгалтерами и инженерами, верными супругами и заботливыми родителями; тут они становились пожирателями плоти.

Никогда не забудет Викториан первую кормежку (никакое другое слово не подошло бы к этому действу).

Мясник, встретившись с Викторианом, дал ему мяса. В замке было немало таких, кого поход за мясом отвлек бы от важных дел. Для них Мясник и устраивал кормежки.

Ударил гонг, и Викториан подошел к узкому стрельчатому окну библиотеки — у той стены, что выходила во двор замка. В ворота вошел Мясник, а вместе с ним еще трое Посвященных. Они, словно бурлаки, тащили цепи с огромными крюками на конце. Эти ржавые крюки были воткнуты под ребра двух еще дергающихся людей. Несчастных волочили по плитам, и за ними оставался черный след. Викториан вначале не понял, что это. А потом догадка пронзила его разум. Кровь! За ними тянулся кровавый след.

Жертвы уже не могли кричать. Их крики напоминали хрипы.

Сопровождающие Мясника люди бойко подвесили тела, продев цепи в специально вцементированные в стену, проржавевшие от крови кольца. Стали подходить Посвященные. Мясник, ловко орудуя большим ножом, отрезал мясо. Вдали, у кабинок колодца, появилось несколько неясных теней-призраков. Древние или их посланцы. Оставаясь вдалеке, они лакомились болью. И тут Викториан заметил одно несоответствие.

От любой из десятка ран, что уже получили жертвы, любой нормальный человек давно скончался бы, но жертвы были живы, находились в сознании и мучились от нестерпимой боли. Недоумевая, Викториан повернулся к Библиотекарю, стоящему у соседнего окна и тоже наблюдавшему за происходящим.

— Почему они еще живы?

— Зачем же им умирать? Если они умрут или потеряют сознание, то не будут чувствовать боль. Древние лишатся лакомства. Поэтому они с помощью чар поддерживают жизнь в жалких телах этих еретиков.

— Но…

С изощренностью Искусства не могла сравниться даже средневековая инквизиция, безуспешно боровшаяся против доморощенного колдовства невежественных людей — бледной тени Искусства.

Викториан, стоявший у окна, отлично видел, как, получив из рук Мясника кровоточащие куски мяса, люди отходили в сторону и рвали зубами сырую плоть своих собратьев, словно хищные звери.

— Да и нам пора поесть, — заметил Библиотекарь. — Мясник дал тебе мяса?

Викториан лишь кивнул, не в силах отвести взгляд от происходящего во дворе. Не глядя, он протянул мешочек Библиотекарю.

— Пойдем!

Викториан с трудом оторвался от зрелища за окном и направился вслед за Библиотекарем и еще двумя Посвященными, которые, как и он, проводили время среди книг из человеческой кожи. Они спустились во двор, сели в кружок на каменной мостовой. Библиотекарь развязал мешочек Викториана, достал мясо.

Они разделили куски, и Викториан, держа в руке мягкий ломоть плоти, с ужасом смотрел, как Библиотекарь-зомби пожирал человечину. Слюна, смешанная с кровью, протянулась длинными блестящими нитями с потрескавшихся стариковских губ, капая на передник из человеческой кожи.

Наконец Викториан решился. Не глядя на мясо, он поднес его ко рту. Впился зубами, почувствовал солоноватый привкус крови — но сама плоть была пресной, сладковатой, хотя и достаточно мягкой, к удивлению Колдуна. Его зубы легко с ним справились. Он ел — вначале осторожно, но постепенно входя во вкус.

Он сидел среди Посвященных и пожирал человечину… Если бы ему рассказали об этом несколько дней назад или даже показали бы фото, он ни за что не поверил бы. Слишком нереальным был подземный мир, живущий по своим ужасным законам.

Посвященные спали в огромном зале. Всего около сотни мужчин и женщин. Именно там с Викторианом случилось то, что оставило в его памяти самый глубокий след.

В конце дня, узнав у Библиотекаря о том, что в мире, кроме Колодца, есть и другие Обители Древних, Викториан сидел и размышлял: сколько же всего на свете Посвященных? Почему их не обнаружили правоохранительные органы — ни в одной стране? А если обнаружили, почему об Искусстве не стало известно повсеместно? Может, сила Искусства оберегала Посвященных и от этого? Все это происходило задолго до столкновения Викториана с мафией и милицией, и он лишь смутно осознавал, какими силами сможет повелевать сам, когда станет силен.