В самом журнале не было ничего особенного. Такие журналы продаются по всему миру в «секс-шопах», но впечатление от него, от прикосновения к грязному и запретному, наложенное на воздержание, взлелеянное социалистической моралью, дало неожиданный эффект.

Напряженно сжались пальцы на белом картоне. В квартире тишина. Родители спят. Белые завязки папки. Какой узел! «Жаль, что утром ногти подстригла». Еще одно усилие. И вот…

На обложке — молодая красивая девушка. Голая, но стоит боком. Валентине обнаженная женская плоть тогда была безразлична. В этом плане у нее тогда не было никаких отклонений. Английские буквы складываются в надпись. «CLUB». Клуб? Клуб чего, секса? Может, у них там есть и такие. Валентина, напичканная советской пропагандой, еще не могла самостоятельно анализировать многие вещи, слишком плохо знала реалии культуры по ту сторону границ.

Но что ей бросилось в глаза: бумага. Ее приятно было касаться; она была нежной, гладкой, словно человеческая кожа. Как в альбомах живописи, которые хранились у них в школе в кабинете рисования. Но это была не тяжеловесная мелованная бумага… А краски! Такие яркие. Они резали глаза, и в отличие от обложек журналов, которые ее родители получали по почте, в запретном цвета были естественными, нарядными.

Не в силах сдержаться, Валентина провела рукой по обложке. Какое приятное ощущение! Ощущение настоящей, яркой вещи, попавшей в круг тусклого царства теней. Это и есть плод пресловутой поп-культуры?

Валентина пролистала журнал. Там не было ничего особо интересного. Голые красотки позировали, выставляли себя напоказ и изгалялись, кто как может. Но общее состояние весны, радости, света оставалось повсюду. «Ярко, дешево и безвкусно!» — сказала про себя Валентина и тут же поймала себя на том, что врет сама себе. Нет, было в ее отношении к этому кусочку бумаги что-то еще.

Она попробовала прочитать узкие столбики текста. В школе Валентина изучала английский. У нее была пятерка, но тут из знакомых слов она нашла лишь «the» и «I am». Еще прочла написанные большими буквами имена девушек «Charlotte», «Louise», «Celeste». Фотографии девушек перемежались страницами с фотографиями машин, какой-то музыкальной техники.

Несколько юмористических картинок показались ей не смешными и как-то топорно нарисованными. Под каждой из картинок была надпись, которая могла с тем же успехом быть сделана египетскими иероглифами.

Валентина закрыла журнал. Разочарованно вздохнула. А чего она, собственно, ждала? Просто фотографии голых женщин, широко раздвигающих ножки. Журнал для развращенных буржуев и юнцов-недоумков. К последним она отнесла и своего кавалера.

Уже завязав папку и отложив журнал в сторону, потянувшись к выключателю бра, висевшему у нее над головой, над кроватью, Валентина замерла, пораженная. Не может быть! Торопливо она взяла папку, начала развязывать тесемки.

Так и есть!

У всех девушек, демонстрировавших на страницах журнала свои интимные места, промежности были выбриты или целиком, или отчасти. Удивленная, Валентина стала листать журнал. Точно! Так же, как она (впрочем, как и все остальные девушки ее класса) подбривала под мышками, эти американки, англичанки или кто они там, брили у себя между ног. Некоторые, правда, оставляли на лобке узкую полоску шерсти, но непосредственно между ног все было голым. А может, все замужние женщины так поступают? Нет. Валентина помнила, как летом, когда у них в доме отключили горячую воду, она с матерью ходила в женскую баню. Женщины, девушки, девочки. Уродливые тела. Ничего отдаленно похожего ни на одну из этих шлюх…

И тут Валентина взглянула в глаза девушке на фотографии. Та сидела в кресле, широко разведя ноги, выставив напоказ свои бритые прелести. Но не бритая промежность заинтересовала Валентину. Необычная интимная подробность лишь послужила мостом, позволившим Валентине шагнуть чуть дальше. Ее заворожил взгляд фотомодели. Светлые волосы обрамляли красивое лицо. Яркие, зовущие губы женщины были чуть приоткрыты, обнажая очаровательные белые зубки. Такого белого цвета Валентина никогда не могла добиться, хоть и чистила зубы дважды в день, регулярно ела морковку и яблоки. Однако дело было не в цвете зубов. Дело было в глазах, во взгляде. Именно через глаза женщины, бесстыдно раздвинувшей ноги, втекло в Валентину неосознанное понимание этого Пути Искусства. Именно с помощью глаз, в уголках которых притаилась лукавая улыбка; глаз женщины, которая наслаждалась собственным бесстыдством и сексуально манила к себе, Искусство вошло в сердце Валентины.

Не отрывая взгляда, смотрела Валентина в глаза женщине на фотографии. И чем дольше Валентина смотрела, тем больше менялся ее взгляд. Ее глаза приобретали то же самое распутное и зовущее выражение, что было у женщины на фотографии. Чувствуя, как лицо из журнала отпечатывается в ее памяти, и не в силах выдержать напряжения, силы Искусства, втекающего в ее тело, трепеща каждым нервом, Валентина вскочила с кровати, отшвырнула в сторону журнал, метнулась к окну. Она прижалась лбом к ледяному стеклу и долго смотрела на тусклые, лишенные ярких красок улицы города, залитые мертвым электрическим светом. В тот вечер она сменила свою «веру», безмолвно присягнув иным идеалам.

Конечно, она и раньше видела яркие западные каталоги, по которым, живя за рубежом, можно было заказывать вещи, и без всякого там дефицита; видела несколько красиво снятых западных фильмов о том, как безуспешно борется с преступностью и коррупцией полиция. Но это все было не то. От тех каталогов и фильмов Валентине хотелось встать в строй и отправиться на борьбу, восстановить справедливость. Ведь она, как и большинство граждан Великой Страны, верила, что все беды из-за внешних врагов: мировой буржуазии, американских шпионов и предателей-вредителей, не желающих, чтобы мировому пролетариату жилось хорошо.

А этот взгляд! Не мог быть такой взгляд у девушки, угнетенной капиталом и ради денег продающей свое тело. Правда, к такому выводу Валентина пришла много позже. А тогда, отвернувшись от окна, она снова взяла в руки журнал и стала медленно листать его, разглядывая картинки, вглядываясь в глаза фотомоделей. Впитывая их взгляды. И зачем все эти разговоры об эмансипации, вся эта общественная работа, когда можно вот так, беззастенчиво демонстрируя свое тело, гордо и открыто смотреть в объектив камеры, в лица тысячам зрителей?

В тот вечер Валентина уснула очень поздно. Часы на кухне уже пробили два, когда она отложила журнал, закрыла папку, завязала тесемки и, сладко вздохнув, зевнула. А потом, как в бездонный омут, нырнула в сладкие глубины сна.

Напряженно сжались пальцы на белом картоне. В квартире тишина. Родители спят. Белые завязки папки. Какой узел! «Жаль, что утром ногти подстригла». Еще одно усилие. И вот…

На обложке — молодая красивая девушка. Голая, но стоит боком. Валентине обнаженная женская плоть тогда была безразлична. В этом плане у нее тогда не было никаких отклонений. Английские буквы складываются в надпись. «CLUB». Клуб? Клуб чего, секса? Может, у них там есть и такие. Валентина, напичканная советской пропагандой, еще не могла самостоятельно анализировать многие вещи, слишком плохо знала реалии культуры по ту сторону границ.

Но что ей бросилось в глаза: бумага. Ее приятно было касаться; она была нежной, гладкой, словно человеческая кожа. Как в альбомах живописи, которые хранились у них в школе в кабинете рисования. Но это была не тяжеловесная мелованная бумага… А краски! Такие яркие. Они резали глаза, и в отличие от обложек журналов, которые ее родители получали по почте, в запретном цвета были естественными, нарядными.

Не в силах сдержаться, Валентина провела рукой по обложке. Какое приятное ощущение! Ощущение настоящей, яркой вещи, попавшей в круг тусклого царства теней. Это и есть плод пресловутой поп-культуры?

Валентина пролистала журнал. Там не было ничего особо интересного. Голые красотки позировали, выставляли себя напоказ и изгалялись, кто как может. Но общее состояние весны, радости, света оставалось повсюду. «Ярко, дешево и безвкусно!» — сказала про себя Валентина и тут же поймала себя на том, что врет сама себе. Нет, было в ее отношении к этому кусочку бумаги что-то еще.